Уже поставив ногу на подножку кабины грузовика, я обернулся к сторожу:

— Эй, мистер! Продайте ружье?

Ружье у него было впечатляющее: помповый крупнокалиберный дробовик с отполированными от долгого использования деревянными вставками и прикладом. Сторож с сомнением посмотрел на оружие в своих руках, потом пожал плечами:

— Триста. И патронов принесу. С дробью. На уток!

На уток я охотиться не собирался, а вот дополнительная огневая мощь могла пригодиться. Три сотни местных зеленых денег — это было много. Но — ИГО платит! Так что дробовик улегся на соседнее сиденье, три картонных коробки с патронами — тоже.

Их было человек двадцать. Наверное, четыре или пять семей — хмурые мужчины, заплаканные женщины, растерянные дети. Нагруженные неудобным скарбом, бывшие рабочие порохового завода, понурившись, брели по обочине, верстах в трех от указателя с надписью «Ассинибойн». Куда они шли?

Может быть, я и проехал бы мимо, но глаз мой уцепился за беловолосую чумазую девочку лет трех с двумя растрепанными косичками, которая сидела на руках у матери и, выглядывая из-за ее плеча, вдруг помахала мне рукой. Черт!

Ультралиддит, шамонит… Болид… Пошло оно всё! Я остановил машину и вылез наружу. Пока группа изгнанников приближалась — перетащил емкости с ультралиддитом и чемодан шамонита в кабину, туда же отправился и контейнер с трубками Пьянкова-Питкевича. Стало тесновато — но повернуться можно. Поправил брезент, чтобы не выпирали куски болида, и осмотрел внутренности кузова — места было много.

Через какое-то время люди поравнялись со мной и уже намеревались начать обходить машину по проезжей части, как я сказал:

— Доброго дня!

— Какой же он, к черту, добрый? — буркнул седой крепкий мужик с обветренным лицом, — С работы поперли, из домов выселили…

Потихоньку народ останавливался, прислушивался к нашей беседе.

— А куда путь держите?

— К черту на рога… Куда глаза глядят! — остальные точно так же досадливо загудели.

— Послушайте, не Бог весть что, но… Может быть, день станет немного добрее, если ехать в кузове? У вас вон — дети. Скоро дождь начнется. Нехорошо!

Люди зашумели. Девочка с косичками спрыгнула с маминых рук и подбежала ко мне:

— Дядя, дядя, мы поедем на масыне? На больсой-больсой масыне?

— Если мама разрешит, — сдержать улыбку было невозможно, — Я еду на север. Могу вас довезти до Такабоги или даже до Лакоты…

Тот самый седой смотрел на меня неверяще:

— А взамен что потребуешь? Нет у нас ничего, совсем нет!

— Ну, как на ночную стоянку станем, дежурить по очереди будем — лихого народа, говорят, тут порядочно шастает.

Рабочий развел руками:

— Это что — не перевелись еще на Сипанге хорошие люди?

— А я не с Сипанги. Я из Империи. Полезайте в кузов, только аккуратнее там с детьми — железяки всякие под брезентом.

— Дай тебе Бог здоровья!

Мужчины помогали взобраться женщинам, подавали детей, запрыгивали следом. Седой немного задержался:

— Наглость с моей стороны, но… Остановимся у Валла-валла, мы еды какой-нибудь обменять у фермеров хотим, а?

— Заедем! — я бы и сам взял чего-нибудь пожевать.

Дождь зарядил, когда мы отъехали от городишка Валла-валла. В кузове люди жевали кукурузный хлеб с телячьей колбасой, хрустели огурцами. Я даже успел выпить кофе — ядреного, черного — и теперь был готов ехать еще часа два или три — до самой Токабоги.

Кажется, они задремали там, в кузове, только какой-то беспокойный ребенок хныкал и разговаривал во сне. Грузовик подскакивал на ухабах, зубы у меня клацали — не такие они и прекрасные, эти хваленые хайвэи. Свет фар вдруг выхватил впереди, поперек дороги ствол какого-то хвойного дерева. Что за черт? Я осторожно притормозил, но выходить не торопился и полез под сиденье за дробовиком.

Стекло водительской дверцы вылетело резко и неожиданно, осыпав меня осколками:

— А ну, руки на руль! — заорал кто-то, тыча пистолетом, и подавился звуком, не увидев шофера на привычном месте.

Я вылез как чертик из табакерки и сунул ему в морду, прикрытую платком по самые глаза, ствол ружья:

— А?

— Бэ! — вылетело второе стекло и еще пистолет уставился на меня с тыла.

К этому я тоже был готов — помповик удержал правой рукой, а левой выхватил револьвер из кармана, из-под локтя направив его в сторону еще одного налетчика.

— Ситуация дерьмовая, джентльмены! — я бодрился изо всех сил, хотя страшно было до чертиков, — Даже если ваши товарищи сейчас попытаются обчистить кузов — вам это не поможет. И даже не пытайтесь в меня пальнуть — вот тут, на сидении, в этих самых ящиках лежит взрывчатка. Представьте, какой будет восхитительный фейерверк!

Бандиты растерянно переглянулись. Не было у них никаких подельников!

— Ты это, мистер! — прогудел тот, что висел на ближней дверце, — Не дури! Того! Опусти пушки!

— Нет, — сказал я.

— Опусти, говорю! — его напарник сорвался на визг и щелкнул предохранителем.

— Не-а, — последнее, что я собирался делать в такой ситуации — это идти у них на поводу.

— Давай, не дури… Эть! Аык! — они внезапно исчезли из поля зрения, послышались какие-то глухие звуки, как будто кто-то выбивал диван, а потом в окне показалась раскрасневшаяся физиономия седого рабочего.

— Готовы, голубчики. Вылезайте, нужно оттащить дерево с дороги, — сказал он и утер лицо мокрым рукавом потрепанного пиджака.

В качестве оружия седой использовал сопло болида. Конусообразная тяжелая хреновина наглухо выключила бандита, он валялся нелепым кулем на мокром выщербленном асфальте, и дождь щедро поливал его. С другой стороны кабины рабочие пинали ногами второго — он сипел и хрипел, пытаясь дотянуться до пистолета.

— Скотина! Урод! — приговаривали мужики, вымещая на налетчике всю досаду от пережитого в Ассинибойне, — Погляди, какая собака! Хрен тебе, а не пистоль!

— Баста, ребята. Вяжем их — и за работу. Нужно ехать дальше.

Ребята еще попинали вражин — для профилактики — и, связав их же собственной одеждой, забросили в кузов. А потом мы тащили под дождем чертову сосну: тяжеленную, мокрую, колючую, очень неудобную. Понятия не имею, как бы справился с ней, не будь у меня в кузове рабочих!

Наконец дерево лежало на обочине.

— Вы мне жизнь спасли, — сказал я седому.

Он только отмахнулся, но было видно, что им всем чертовски приятно. Всякому человеку приятно, когда он доказывает себе и всем вокруг, что чего-то стоит.

Кто-то из работяг сказал:

— Может, нам за этих уродов награда полагается, как думаете?

В Токабоге за налетчиков шериф насчитал по семь сотен — за каждого. Оказалось, эти двое ограбили с десяток машин и дилижансов и прикончили двенадцать человек. Свою долю я брать не стал. Деньги — это не главное. А что — главное?

Следующая глава — платная. Если вы еще не купили книгу — сайт может попросить вас сделать это.

Я впервые за всё время на Сипанге взялся за газеты. Целая стопка лежала тут же, на столике, рядом с граненым стаканом в подстаканнике и самоваром. Торгпредство Империи в Лакоте дало возможность выдохнуть и почувствовать себя практически дома. А газеты — осознать, почему мои таинственные кураторы повели себя на первый взгляд весьма странно.

Сразу по прибытии в представительство мне довелось почувствовать себя тем мальчиком из дурацкой истории про медицинские анализы: я притащил ящик шамонита, объемистую емкость ультралиддита и целый штабель газовых трубок. А молодцеватый фельдъегерь, четко следуя инструкции, взял три пирамидки горючего, не более ста грамм взрывчатки и пять трубочек. И сопроводительную документацию, конечно.

— Аэроплан до Винланда, вес ограничен… Оттуда — дирижаблем в Империю, — как будто оправдываясь, проговорил он.

— А болид? А Лось?