— … того парнишку. Молчун! Но на скрипке играл — закачаешься. Я спросил, кто учил его — а он говорит — слепой учил! Куда он делся — не знаешь?

— Да он как пришел — так и ушел. Говорили — родня у него на Свальбарде… Но играл знатно… Когда они с Дыбенкой «Цыганочку» бацали — весь клуб ходуном ходил!

— А мне кажется — он всё-таки из бывших… И лицо такое — знакомое, как будто где-то видел…

Есть! Кажется, Дыбенко очень старался кое-что скрыть от меня. Почему он так себя вел — вот вопрос. Но как его разговорить — я не знал. У меня был один вариант — самый проверенный и самый тупой.

— На кой черт тебе шкура полярного медведя? — выпучился на меня старшина Дыбенко.

— Ну, ты всё равно не поймешь…

— Давай, рассказывай, братишка. Прямо заинтриговал!

— Всё из-за моего старика. Он постоянно хочет навязать мне какие-то соревнования… Мы с ним даже боксировали, представляешь? Он хочет доказать сам себе что он еще ого-го! То секретаршу молодую наймет, то на охоту отправиться… Он завалил тура в последний раз, и хвастался этим недели три! Если я завалю полярного медведя — он заткнется. Я расскажу ему, как сбежал из Нового Света, как шел полторы сотни верст, и предъявлю медведя — он точно заткнется…

— А граница, то есть, для него не аргумент?

— А ты думаешь почему я стал пограничником? Ну а что может переплюнуть полярную экспедицию? Только служба на южной границе…

— И ты что, серьезно всё это делал из-за папаши?

Я устало отмахнулся:

— Ну да… Я же говорил — ты не поймешь… — еще бы он понял!

Я ведь всё это время говорил о его превосходительстве. Хотя, у Артура Николаевича не было секретарши. Это я был его секретаршей. Но шкуру медведя он бы действительно оценил — как привет из полярного прошлого. Но дело было, конечно, не в шкуре.

Дыбенко почесал затылок:

— Говорят, с брусникой медвежатинка особенно хороша…

В общем, я его уломал, пообещав приготовить медведя на весь отряд. Медведи порой заходили вверх по Ларьегану, почти до самой Янги, добывали рыбу в полыньях — так что шансы у нас были.

Дыбенко взял собачек и нарты. Самоедские собаки — это нечто. Здоровенная лохматая тварь величиной с теленка, которая только притворяется милой! Сожрать могут всё подряд — даже друг друга, в случае большое нужды. Если погонщик зазевается — то и его тоже…

Мы гнали по белому безмолвию — я впереди, старшина — сзади, корректируя курс каюрским шестом.

— Далеко отсюда до лаймов? — спросил я, перекрикивая ветер.

— Верст десять! У них фактория на острове, как раз в устье Янги. Недалеко от того места, где я тебя подобрал. А что?

— Интересно!

— Конечно, интересно! Там у них паровое отопление, патифон и девочки! И ледокол каждый месяц прессу привозит, представляешь? Ломится сюда по Ларьегану!

А вот это была всем новостям новость. Но я виду не подал — мы охотились на медведя.

Привлекательную полынью мы нашли ближе к вечеру и решили становиться на стоянку — Дыбенко уверял что в новых спальных мешках и палатке нам не грозит замерзнуть. Да и настоящие морозы еще не ударили.

Я начал разговор, когда мы зажгли горелку и разогревали ужин — консервную банку гречки с мясом. В палатке было действительно довольно тепло. Собачки снаружи подвывали и поскуливали, налопавшись пеммикана.

— Старшина, а ты как в лоялисты попал?

Дыбенко достал из-за пазухи плоскую фляжку со спиртным, открутил крышечку, приложился и протянул мне:

— Будешь?

У него там была лимонная водка.

— А я не попадал в лоялисты. Я на флоте служил — в Эвксине. Эсминец «Старательный»! — гордо сказал он. — Ух, попортили мы крови протекторским посудинам… Когда вся эта катавасия в столице началась — мы как раз в Миносе стояли, на базе Альянса — бункеровались углем. Они нас и интернировали. Жили в лагере с такими же горемыками — с других кораблей. А потом пришел эмиссар Новодворский и сказал: «Всё, ребята, Империя кончилась, нынче Республика Ассамблей, а это значит — демократия, свобода, равенство и братство!» Всем раздали синие мундиры, винтовки и прочий солдатский скарб — перевели в войска. Флота ведь по договору с Альянсом мы держать не могли!

Я вспомнил, как современные боевые корабли пилили на металлолом и дернул головой. Дыбенко кивнул то ли мне, то ли своим мыслям и продолжил:

— Прибыли мы в Империю — и удивились. Нынче всё по новому было! Вы-то, пограничники, плюнули на всё, а нам-то разбираться пришлось! Оно ведь вроде как справедливо и правильно всё получалось: вот представь — собирает волость ассамблею, выбирают туда своих представителей — депутатов. Самых достойных людей! Те всё коллективно решают, назначают эмиссаров — по конкретным вопросам. Образование там, или, предположим, защита белых медведей — и в этом они самые что ни на есть главные. Но в чужую сферу — не лезь! Потом волостная ассамблея от себя выдвигает пару человек в провинцию — там тоже у них своя, провинциальная Ассамблея… А те уже — посылают делегатов на Республику. Выходит — народ правит через своих представителей? — он усмехнулся.

Я ждал, что он скажет дальше.

— При Империи-то как было? Иерархия! Чтобы человеку, к примеру, стать директором грузового порта — он что? Правильно — учился, потом в доке горбатился, потом отделом руководил, потом — становился заместителем заместителя, потом… Потом оказывалось, что у нынешнего директора порта есть племянник, которому срать, что ты там горбатился — и он сразу после своей столичной Экономической академии становился твоим начальником… Такие порядки нам не нравились — и мы их поменяли!

— пропел я.

Дыбенко сверкнул глазами:

— И построили! Теперь докер мог стать эмиссаром по портовой части — и управлять! Но…

— Но эмиссарами становились не докеры, да? Хочешь, я тебе объясню, что было дальше?

— Ну-ну, братишка, объясни… Из тебя твоя интеллигенция прямо прет!

— Фокус в том, что в Ассамблеи выбирали не самых лучших. А тех, кто мог убедить других, что его нужно избрать. Вот скажи мне, чем будет заниматься хороший доктор?

— Людей лечить — как Кауперс. Понятно дело!

— А почему он не эмиссар по медицине?

— А нахрена оно ему?

— Во-от! А если бы Кауперс, предположим, был личным доктором губернатора провинции — он бы мог стать эмиссаром?

— Э, не-е-ет! Люстрация, братишка! Мы бывших — к ногтю! Попили нашей крови, хватит!

— А разве то, что доктор пользовал губернатора делает его плохим специалистом? Держал бы губернатор около себя идиота? — я напоминал сам себе покойного Лазаревича, который бесил лоялистов множеством вопросов.

— Ты это к чему клонишь?

— К тому, что эмиссары ваши — редкостная погань и сплошной непрофессионализм. Это стало понятно через два года, когда в стране голод начался, а депутаты ассамблей получали усиленный паёк — им ведь нужно было заботиться об освобожденном народе, верно?

— Голод устроила контра и имперские недобитки! Срывали продразверстки, занимались саботажем! Ты вообще это к чему? Агитируешь меня?

— А чего мне тебя агитировать? Тут у вас видишь как всё неплохо получается… Вывели, наверное, всю контру — вот и жизнь закипела…

— А ты думаешь! Интеграция в мировое сообщество! Рынки сбыта! — Дыбенко воодушевился.

Но я видел, что он не так уверен в своих словах, как пытается мне показать.

— Я смотрю, нож у тебя хороший… — сменил тему я.

— Нож? Да, нож фирмы «Барлоу»! У нас таких не делают! — вдруг он погрустнел. — У нас вообще ножи не делают теперь.

— Погоди, а Сребряница?

— А что Сребряница? Переквалифицировали производство на обогащение руды. Концентрат вывозит Альянс — а ножи мы уже закупаем.