Принцесса Июнь, продолжила сочинять Томоко, жила в Солнечном Городе, посреди которого стоял Золотой Дворец. Он был полностью пустой и никто там не жил. Потому что, в самом деле, кому охота жить в блестящей клетке, где ещё и солнце палит без устали?

Затем мы договорились написать первую пробную песню, где Рассказчица и Принцесса Июнь беседуют — одна рассказывает, вторая жалуется на одиночество, а затем к ней приходит идея.

В древних записях, в запрещённой книге, Июнь находит легенду об одиноких богах, которые создавали себе друзей, вплетая частички своей души в чужие тела. Это называлось «Праздник Ласточек» — божество спускалось к людям, забирало у них горе и наделяло их теплом, связывая их жизни с собой. «Ласточки» жили обычной жизнью, но, когда Июнь написала песню-зов, потянулись к ней в Солнечный Город. Девочки, юноши, старики…

— Можно сделать ещё грустнее, — сказала Томоко. — Пусть они все идут в Солнечный Город, но Принцесса Июнь принимает только тех, чья история покажется ей интересной. Всех остальных она отправляет назад, а что с ними происходит — её не интересует.

— Или так, — подхватил я. — Те, кто хочет остаться, становятся «золотыми ласточками» и вечно поют в Солнечном Городе. Только от них уже ничего не остаётся, это не люди, а отражение одиночества Принцессы Июнь. Да, у них нет горя, но и ничего другого тоже не остаётся. Кажется, что концепция знакомая — а вроде и не настолько банальщина, как звёзды-любовь-морковь.

Договорить нам не дали. У меня завибрировал телефон и я открыл сообщения. Писал Касиваги-сан. Большую часть сообщения он посвятил упадку культуры и нравов, а в конце кратенько добавил, что готов к сотрудничеству.

Ещё он прикрепил прайс-лист. Я открыл файл и принялся читать.

— Продюсер-сан, — нарушила тишину Томоко, — с вами всё хорошо? А то вы вдруг побледнели.

Я закашлялся и принялся уверять Томоко, что мои дела идут самым лучшим образом и что настроение у меня самое отличное.

— Но такое дело, — добавил я, — уже поздно и нужно бежать. Доделаем концепты на неделе.

Томоко только успела раскрыть рот, как я пулей вылетел из кабинета и бросился к лифту. Концепты концептами, но после того, что я прочитал, они волновали меня в последнею очередь.

Касиваги-сан требовал денег. Причём скромностью он не отличался и за одну композицию просил сумму в шесть моих зарплат. И что-то мне подсказывало, что о скидке договориться не выйдет.

К счастью, я ошибся: Касиваги-сан мгновенно сдал назад, когда я напомнил ему о небесных карах, и согласился написать первый трек бесплатно. Точнее, почти бесплатно: взамен он попросил только моё «честное слово молодого человека, что на этот-то раз Шайнинг стар заплатит вовремя». Разумеется, обещать за Намию я ничего не стал, но поставил в голове метку: добыть деньги и рассчитаться со стариком, чтобы не портить карму. Одно дело — маленькая мистификация, чтобы привести человека в чувство, и совсем другое — пообещать за работу деньги, и ничего не заплатить.

Концепцию первого альбома я сел дописывать, едва мы закончили разговаривать: четыре песни, одна грустнее другой (разумеется, я добавил изюминку в виде неприятного для всех суеверных слушателей числа «четыре»: издеваться над зрителем, так уж до конца).

Во вторую песню я вписал историю матери, которая потеряла ребёнка, едва не умерла от грусти, но полетела в Солнечный Город и совершенно забыла о том, что у неё есть второй (здраво рассудив, что материнские чувства на зрителя всегда сработают). В городе она испугалась стать поющей ласточкой, которая забывает обо всём и растворяется в божественном свете, поэтому поспешила назад. Правда, пока она путешествовала туда и обратно, второй ребёнок вырос, забыл про неё, и безумная мать ходила по улицам, призывая других не следовать обманчивому зову.

— Молчи, безумная! — воскликнул я, вживаясь не в свою роль. — Там нас ждёт избавление от страданий! А если тебя не избавили, то, значит, ты не так уж и страдала.

В третью песню я добавил драматургии. У маленькой девочки была сестра, которая умерла от какой-нибудь эпидемии (эпидемию я решил оставить как крючок на следующий альбом). После её смерти девочка загрустила и закрыла себе глаза повязкой, не в силах более видеть несовершенство мира. Она пришла в Солнечный Город и подружилась с Принцессой. Но, поскольку она была героиней и «не такой, как все», то принялась тут же вести себя как маленькая капризная девочка, а не как поющий зомби, растворившийся в золотых лучах. Принцесса Июнь вначале испугалась, а затем обрадовалась: наконец-то рядом с ней появился живой человек.

Четвёртая песня начиналась с того, что Принцесса Июнь подходит к магическому зеркалу, из которого льётся песня, и подумывает её остановить, чтобы остаться вместе с девочкой, которая вот-вот превратится в ласточку. Девочка подходит к ней, обнимает её сзади и говорит, что нашла в ней свою сестру-близнеца и хочет навсегда остаться вместе с ней. Песня не останавливается, Харука превращается в ласточку и…

— И жили они долго и счастливо! — воскликнула я и расхохотался. — Или нет.

Я подумал, что жуткий смех рассказчицы в самом конце мини-альбома точно станет предметом обсуждения во всех соцсетях. Гурудзи, впрочем, мои попытки в изящную словесность не оценил.

— Надеюсь, это написала Томоко — сказал Гурудзи, когда я показал ему текст. — Полная фигня, как по мне.

— Ну ты и друг, называется, — обиделся я. — Вместе писали. Лучше скажи, как тебе?

— Как будто сюжет американского ужастика послушал, — вынес безжалостный вердикт Гурудзи. — В нашей стране не зайдёт. Лучше бы написали что-нибудь про ёкаев или про умибозу, на худой конец — про призрак токийской подземки. Но если ты собираешься переезжать в Голливуд, то, наверное, сойдёт. Правда, в таком случае я нарекаю тебя предателем Хризантемного трона.

Я спросил у прогнившего монаха, что с ним произошло: в последние дни он стал слишком агрессивным и начал бросаться на людей, отчего мы с ним пару раз едва не поругались. Впрочем, у его настроения была и положительная сторона — например, Ю-тян начала его сторониться после того, как он пообещал, что засунет ей канцелярский нож туда, куда свет не доходит, если она ещё раз поднимет в его сторону. Я решил допытаться у него, что за сезонный дисбаланс ци случился в его организме, и после недолгих уговоров Гурудзи наконец раскололся: дело в Химефу.

— Всё это время я был наивным дураком, — признался он. — Горячие источники. Отпуск. Знаешь, что это означает?

— Понятия не имею, — признался я.

Гурудзи поведал: «горячие источники» — эвфемизм, который в Сакура-груп используют, когда говорят про нервные срывы. Технически, это на деле полуправда — отель-рехаб для сгоревших на работе айдору находится на горячих источниках под Киото, и в последние годы он переполнен чаще, чем некоторые звёзды выступают на сцене.

— Это случилось за два дня до нашего знакомства с Сакура-сан, — сказал Гурудзи. — Химефу сорвалась во время репетиции. Звукарь неудачно выкрутил настройки автотюна, она не попала в лад и закричала, что весь мир настроен против неё, а те, кто должен ей помогать, только и делают, что ждут её падения.

— Но мы же видели её на встрече, — сказал я.

— Вот именно, — ответил Гурудзи. — Это её так наказали. Мол, будешь знать, как кричать на людей — поработаешь живым манекеном, авось мозги на место встанут. Ну и всё, на следующий день произошёл срыв. Говорят, что она ещё и наркотиков употребила, но я в это не верю. Это клевета на Звёздную Принцессу.

Мне стало дурно от мысли, что в тот момент, когда мы с Гурудзи едва не опозорились на сцене перед сотней костюмов, страдала стоявшая недалеко от нас девушка, ради которой мы пришли в индустрию.

— Я всё равно поеду к ней и попытаюсь привести в чувство, — решительно сказал он. — Что может вернуть к жизни айдору, как не любовь её фанатов?