— Давайте запишем номер на плёнку, — сверкнула мысль у меня в голове. — Проанализируем, когда будем его ставить.

Томоко замахала руками, пытаясь отказаться, но я был непреклонен. После пяти минут уговоров я наконец сломил её сопротивление и поставил перед сценой небольшую камеру, которую утащил из соседней операторской норы. Будущая айдору косилась на камеру, затем попыталась убежать, но я загородил ей дверь:

— В чём дело? — спросил я после очередной её эскапады.

— Есть кое-что, о чем я забыла сказать, — поведала Томоко. — Рюичи-сан, я слегка побаиваюсь выступать перед публикой. Я брала курс по публичной речи, но…

— Тогда я заслоню камеру спиной и мы сделаем вид, что её здесь нету, — выкрутился я. — С этим страхом придётся работать потом, но надо же с чего-то начинать?

Томоко сделала несколько кругов по сцене, глядя куда-то вдаль, и когда убедилась, что камеру она не видит, продолжила представление (разумеется, объектив выглядывал у меня из подмышки). После пятой песни «Никогда не сдавайся», про битву с воображаемым космическим осьминогом, задыхающаяся Томоко упала на пол. Я с уважением отметил, что последние ноты она дотянула, даже несмотря на нехватку кислорода, и что проблема, конечно, была вовсе не в пении, а в её комплекции, решительно непригодной для плясок на сцене. Пока Томоко приходила в себя, я заперся в гримёрке и принялся биться головой об стену.

— Давайте обсудим номер, — предложил я, пряча камеру в карман. — Посмотрим, как он выглядит со стороны.

Томоко услала меня в комнату для собраний и принялась переодеваться, заявив, что образ Принцессы Июнь ещё не готов к тому, чтобы показывать его людям (с чем я, разумеется, даже не стал спорить). Я убедил Томоко, что смотреть мы будем на самый лучший клип номер три («Светлячки в море улыбок»), и включил его на экране ноутбука. Томоко, словно зачарованная, уставилась на свои дёрганые движения и на невпопад исполненные па. С каждой секундой её глаза наливались слезами, губы задрожали, но она обхватила себя за грудь и героически сносила поток стыда, который лился на неё с экрана. Я хотел похвалить её за старания, но меня опередил раздавшийся позади голос Мидзу:

— Что это за позорная самодеятельность?

— Ну не надо же! — шикнула Хикари на свою сестру. — Она ведь старалась, и…

Договорить солистке Мориямы не удалось: Томоко громко заревела, схватила сумку и вылетела в открытую дверь зала для собраний, с истинно африканской грацией опрокидывая стулья на своём пути. Я тут же осознал свою ошибку и пустился вслед за ней, но только увидел взглядом исчезающий в дверях подол платья. Из окна донёсся рёв автомобильного двигателя.

Я понял, что моя карьера продюсера айдору, кажется, завершилась, не успев начаться. В довершение моим страданиям, из-за стойки рецепшна поднялась Ю-тян с горящими от ненависти глазами. Со своим телефоном она по-прежнему не расставалась, но на этот раз в её правой руке появился канцелярский нож с блестящим, наполовину высунутым лезвием.

— Ты сделал ЧТО? — закричала она и бросилась на меня. — Ты обидел Томоччи? Зарежу, сволочь! Зарежу!

Я втолкнул остолбеневших девчонок из Мориямы в дверь, щёлкнул замком и на всякий случай ухватился за ручку. С другой стороны раздавался бешеный рёв Ю-тян, которая долбила дверь. Наконец стук затих и я решил было, что лже-секретарша успокоилась, но тяжелый удар чем-то массивным доказал, что я ошибаюсь. За ударом последовал ещё один, затем ещё один. Чёрная ножка офисного стула пронзила офисную дверь и с громким хрустом выбила гигантский кусок дерева из разделяющей нас преграды.

Я схватил волшебную палочку Томоко — первое, что попалось под руку, и решил продать свою жизнь подороже.

Исход битвы оказался предрешен, когда Мидзу дёрнула меня за рукав:

— Спускайтесь в окно, продюсер-сан! Здесь невысоко!

Действительно, комната располагалась на втором этаже здания, и напротив стекла тянулась длинная деревянная ветка, толщина которой давала понять, что она выдержит вес коренастого взрослого мужчины, не говоря уже обо мне. На немой вопрос «А вы как?» Мидзу отмахнулась — мол, мы к такому привыкли, и бросилась открывать окно. Матерясь на стонущие от боли ноги, я выполз на балкон ровно в то мгновение, когда фанерная дверь треснула посередине, и сквозь щель протиснулось перекошенное от ярости загорелое лицо Ю-тян.

— Как ты посмел обидеть Томоччи! Убью, сволочь! — закричала она, бросаясь к окну.

Я быстро пополз по ветке, молясь, чтобы девица оказалась трусливой и за мной не полезла. Мимо моего носа пролетел раскрытый канцелярский нож, и вслед раздалась длинная тирада о моем моральном падении, тяжелой женской доле, обещания всяческих будущих расправ, сдобренные отборной бранью: я и не представлял, что несовершеннолетняя девица может материться настолько вычурными и забористыми ругательствами, которые сделали бы честь любому английскому моряку.

Настоящая трагедия случилась позже. Я отдыхал в соседней кафешке и искал в интернете ответ на вопрос «Что делать, если на работе тебя хотят убить». Намия позвонила, вызвала меня в кабинет, и когда я отказался, объяснив ситуацию — потребовала, чтобы я возвращался сию секунду, успокоив меня тем, что Ю-тян якобы убежала шпионить за прослушиванием новых кандидаток в айдору, которое проводили сакуристы. Я поведал начальнице о скандале, ожидая хоть какого-нибудь участия, но немилосердная офисная стерва заявила:

— Ваши результаты неудовлетворительны. Во-первых, поссориться со своей протеже дважды за два дня — это ещё суметь надо. Во-вторых, что это за ребячество — сбежать через окно? Над нами будет издеваться весь район.

— То есть мне следовало стоять и смотреть, как меня режут? — страдальчески завопил я.

— Сразу видно, что молодость в школе у тебя прошла скучновато, — объяснила Намия, закуривая сигарету. — Иначе ты бы знал, что канцелярским ножом невозможно даже кожу прорезать. Лезвие тут же сломается, такой дизайн.

— Покорно благодарю за разъяснение, — буркнул я. — В следующий раз буду воевать до последнего.

— И вообще, что ты за продюсер, если не можешь совладать с двумя девицами своего возраста? — продолжила начальница. — Возможно, мне стоило проект Токиминэ. Если ты не принесёшь план успеха, я так и сделаю.

Я вышел из кабинета, прикидывая, к какому виду живых существ, у которых напрочь отсутствует сердце, принадлежит Намия Макаба.

Попивая мятный чай с найденными на кухне печеньями в виде розовых сердечек, я составил план действий. Воевать с двумя взбалмошными девицами одновременно мне виделось несподручным, поэтому я решил сосредоточиться на налаживании отношений с Томоко: в конце концов, я ничего не узнал о своей новой подопечной, кроме того, что она жуткая истеричка, не умеет танцевать и не способна без камеры посмотреть на себя со стороны. «Что в ней вообще хорошего?», задал я вопрос самому себе и загрустил оттого, что ответа не знаю. Боевые действия против Ю-тян я поручил одному прогнившему монаху, для чего вызвал его по телефону и потребовал явиться ко мне сию же секунду. Гурудзи приполз на кухню со шваброй наперевес и принялся ожесточённо натирать полы, изображая невинность и полное непонимание происходящего. Впрочем, на актерство я не купился:

— Что ты такого наплёл истеричной гяру, дубина?

Он изобразил оскорблённую невинность и принялся объяснять логику действий Ю-тян. Гурудзи напомнил, что во время нашей первой встречи она случайно услышала, что я — фанат Токи, чего ей хватило, чтобы счесть меня злом во плоти.

— Но я же не токиман! — возмутился я. — Ты должен был её переубедить!

— Я пытался, — ответил прогнивший монах, размахивая тряпкой. — Но она и слушать не хочет. Может быть, в следующий раз я подержу её, когда ты попытаешься сам ей втолковать?

Я представил, как Гурудзи держит извивающуюся и брыкающуюся Ю-тян, пока я бормочу ей в лицо оправдания.