Какое-то время Ева разглядывала антрацитовые коготки, оказавшиеся очень прочными, в отличие от угля, давшего название цвету. Но вот до их появления можно докапываться до бесконечности, а до истиной причины так и не добраться. Змея надо бы спросить потом. Или оставить как есть. Ногти ей, в принципе, нравились, и если они вдруг какие-нибудь… ммм… канцерогенные, то андроиды, регулярно берущие у нее кровь на анализы, это быстро заметят. И раз ее легко перетащили из мертвой тушки в нынешнее тело, вряд ли будет проблема с лечением в случае необходимости. Это у нее здесь и сейчас были проблемы. Проблемы с убийством времени.

Взгляд уперся Адаму в затылок. Злить водителя, конечно, ни разу не безопасное удовольствие. Допустим, психанув, он все же справится с управлением, но кто сказал, что после ее не высадят посреди дороги, и иди куда хочешь? Раньше такая перспектива Еву бы не остановила — доводилось по работе ходить через лес, железную дорогу, мимо кладбища и по прочим щебеням, убивая в хлам по несколько пар обуви за сезон. Топ-топ. Топ-топ. Однажды так по похожему лесу умудрилась пройти мимо стаи бродячих собак и остаться целой — мусорный контейнер с отбросами из ближайшей турбазы их интересовал куда больше Евы и проезжающих мимо машин. Еву тогда машины тоже не интересовали, а она — их. Ей не сигналили, не пытались познакомиться или подвезти. Да, в прежнем теле имелись свои плюсы…

В нынешнем гулять по лесу было не просто небезопасно — до неприличия тупо. Так что, если она разозлит Адама и тот высадит ее из машины, все может закончиться очень печально. Ну, это не считая момента с убийством предыдущего тела, а то Змей, конечно, уверял, мол, такого никогда больше не повторится, только почему-то не верилось. Поэтому злить мальчишку за пределами особняка лучше не стоило. Жаль, вести себя разумно до чертиков не хотелось, хотя бы из-за скуки, как будто это не она тут взрослая. Забавно, кстати, будет, если он не врал и правда старше нее. То есть глупо, конечно, предполагать, что она одна такая особенная, единственная-неповторимая, кого из одного тела в другое с помощью страшного колдунства перебросили.

Хм…

— Адам?

Нет ответа.

— Адам!

Ноль реакции.

— Не будешь со мной разговаривать, скажу Змею, что ты мне чуть руку не сломал.

Пальцы, сжимавшие руль, аж побелели.

— Когда бы я успел?

— А когда в гараже за запястье схватил. У меня, между прочим, там синяк теперь.

Синяка, конечно, не было — хрупкое на вид тело оказалось ну очень прочным. Однако Адам так не считал, судя по взгляду, брошенному на нее в зеркало заднего вида. Это хорошо, что он переживает. Может, тогда и не высадит, если она не сдержится и все-таки его доведет.

«Ну да, не высадит — выкинет дохлую тушку в лесу, а Змею скажет, что сбежала».

— И чего тебе от меня надо?

— Да просто спросить хотела… Ты вот сказал, что старше меня…

— Сказал.

— А чем докажешь?

— В смысле?

— Ну, мою старую толстую тушку ты видел. А я тебя сразу шмакодявочным. То есть, я бы очень хотела, но не могу поверить тебе на слово.

Некоторое время он молчал, как будто обдумывал что-то, потом еле заметно пожал плечами:

— Твои проблемы.

И ведь прав, гаденыш мелкий. Какая вот у него потребность доказывать ей свой возраст? Никакой.

— Ладно. Про запястье Змею я, конечно, ничего не скажу — сам заметит. А вот про то, что ты меня лапал, наябедничаю. Я, кстати, повода не давала. Ты вообще в курсе, что когда девушка с тобой огрызается, это ни разу не заигрывание?

Его рука так быстро метнулась к переключателю коробки передач, что Ева мысленно сжалась, ожидая резкого удара по тормозам. Дальше по сценарию ее должны выволочь за волосы из салона и оставить одну-одинешеньку на дороге. Что будет потом, представить страшно. Но машина лишь сбросила скорость, и можно было выдохнуть.

И прекратить злить Адама.

— Прости, — откинувшись на сиденье, сказала Ева. — Переборщила. Ты меня не лапал. Синяка на запястье нет. Просто меня нервирует находиться со своим убийцей один на один. — И тут же вскинула руку, останавливая его возражения. — Вот только не надо заводить шарманку, что не собирался меня убивать. Мне этими объяснениями Змей уже плешь проел. То есть знаю, что не хотел. И даже верю. Только нервничать все равно не могу перестать.

Он очень долго смотрел на нее в зеркало, но когда отвернулся обратно к дороге, спросил совсем не то, чего она ожидала после такой пламенной речи.

— Плешь?

— Ну ты, когда в гараже сверху вниз пялился, не заметил, что ли, огромный круг без волос на макушке? Там еще красным маркером написано: «Адам не виноват».

Усмехнулся. Но разговор на этом, казалось, закончился. Некоторое время Ева сидела, пытаясь поймать его взгляд, потом сдалась и отвернулась к окну.

Погода за окном вроде бы замечательная. Нежаркое лето, градусов 26–28, при этом солнечно. И судя по колышущейся листве деревьев, мимо которых они проезжали, легкий приятный ветерок наличествовал, значит, прогулка вышла бы идеальной. А ведь когда-то ей нравились пешие прогулки, особенно в детстве, когда на лето отец увозил к бабушке в деревню. Тогда было много света, запах свежескошенной травы, бесконечные дни, полные радости и любви. Воспоминания оказались такими приятными, что она не заметила, как в них погрузилась, и вынырнула, когда зовущий ее Адам назвал другое имя, с ударением на второй слог, жаль, не разобрала, хоть и откликнулась.

— А?

— Чего бы ты хотела узнать? Ну, ты спрашивала про мою прежнюю жизнь.

А она хотела? Сейчас уже нет, сейчас уже только обратно в воспоминания. Но это прям совсем свинство с ее стороны, особенно после того, что недавно устроила.

— Ну, — потянула Ева, глотая непрошеное «не знаю». — Кем был? Чем жил?

Некоторое время он молчал, словно решал, с чего начать, а потом выдал слишком уж лаконичный ответ:

— Велосипедистом.

«Прекрасно» — подумала она.

Ей очень хотелось на этом все и оставить, но воспитание не позволило, ведь разговор в приличном обществе принято поддерживать.

— Профессиональным?

Адам вздохнул. Пальцы, сжимавшие руль, вновь побелели. Да, он тоже мечтал закончить этот разговор не меньше нее. И тоже не мог, но уже по какой-то своей причине.

— Профессиональным, — подтвердил он. — Кубки. Гран-при. Призовые места…

«Поломали».

И прежде чем Адам продолжил, Ева увидела, как остановившегося на светофоре велосипедиста сбивает не пойми откуда появившийся автомобиль.

— Попал в аварию, — голос превратился в закадровый. — Не волнуйся, машину, ставшую причиной, вел не я…

Режиссер в ее голове почувствовал себя экспрессионистом и стал выдавать историю крупными мазками, но в цельную картинку та складывалась без проблем. Больничная палата. Нога на вытяжке. Швы под бинтами. Трубка капельницы. Изящные медные руки с тонкими пальцами и замысловатым маникюром сжимают бледную грубую ладонь. Мелко-вьющиеся кудряшки закрывают лицо, оставив на виду закушенную губу. И стекающие по точеным скулам слезы. Красивая женщина. Нет. Не так. Прекрасная. Уже носящая в себе их общего ребенка, но пока даже не подозревающая это.

Смена экспозиции. Операции. Реабилитация. Боль. Боль. Боль. Нескончаемая боль. У него, на котором все заживало «как на собаке». Дрожащие руки. Непослушные ноги. Неподвижные ноги. У него, который всегда все контролировал. И кошмары. Невнятные. Не запоминающиеся. Заставляющие вскакивать в холодном поту. Заставляющие кричать. Имя. Чужое имя. То, что не можешь вспомнить проснувшись. Но оно женское и вызывает беспочвенную ревность.

Доктор. Подозрительный доктор. Выписывает новое лекарство. Подозрительноелекарство. Обезболивающее. Опиоидное. Боль уходит. Руки обретают твердость. Ноги, наконец-то, ступают по земле, как до аварии. Прощай, инвалидное кресло. Прощайте, кошмары. Здравствуй, жизнь! Ой ли? Теперь-то он займется восстановлением! Мечты. Вернется в спорт. Безосновательные мечты. Продолжит карьеру. Где ваша сладость? Продолжит жить полной жизнью. Вздох.