— Это андроид, — пояснил он. — Просто андроид.

— Адам!..

— Знаю, милая. Знаю. Им уже занимаются.

Стало легче, но чернота с ногтей так и не исчезла.

— Давай, я отведу тебя к Адаму, и ты своими глазами убедишься, что с ним все в порядке?

— Ладно, — она кивнула, решив, что всегда успеет проверить, кто прочнее: антрацит или сталь?

Мальчишка, бледный, как постельное белье, на которое его уложили, спал, скорее всего, без сновидений, и дыхание его было ровным. Ни испарины на высоком лбу, ни дрожи в руках, вытянутых вдоль тела. В общем, если б не цвет и капельница, тянущаяся к левому локтю, можно подумать, что он просто спит после тяжелого трудового дня. Утомился, бедняжка. Но…

— Что это? — Ева бесцеремонно ткнула в сторону пакета с прозрачной жидкостью, висящего на крючке держателя.

— Одни народы называют это ихором, другие — амброзией, третьи — сомой…

— А на самом деле?

— Физраствор, милая. Кто ж знает, сколько его в лихорадке трясло? Он же как с тобой тогда закончил, так и ушел. И камеры, как обычно, отключил. Орать только в этот раз поздно начал… Так что пятьсот миллилитров старого доброго физраствора лишними не будут.

В этот раз? Как обычно? То есть Змей в курсе, как бедного мальчишку колбасит, и все равно разрешил провести ту странную операцию? От возмущения аж дыхание перехватило.

— Вы!.. Вы плохой родитель!

— Ужасный, — не стал отнекиваться Змей. — Но чего с ним таким еще делать-то? На ручки брать поздно. Отбирать гаджеты тоже. Может, у тебя какие идеи есть?

Идей не было. Было желание разреветься. Была тупая боль в висках. Было смутное подозрение, что Адам страдает из-за нее. Было скребущее по сердцу все тем же антрацитом чувство вины. А идей — нет, ни единой.

— Милая, — Змей привлек ее к себе, погладил свободной рукой по плечу, и вроде немного помогло, — он не из-за тебя такой.

Из-за тебя.

— Не волнуйся из-за… операции. У Адама иммунитет, с этим никаких проблем.

Из-за тебя, но не так, как подумала.

— Иди поспи. Завтра с ним все будет в порядке.

Она качнула головой:

— Я побуду здесь немножко.

Он вздохнул:

— Не засиживайся, — и ушел.

Единственное пластиковое кресло в палате оказалось до жути неудобным, словно призванное прогнать ее отсюда. Ева уходить не собиралась. А если чего случиться, когда она уйдет? Только вот чем поможет, оставшись, думать не хотелось, потому как ясно ж, что ничем. И все равно сидела, пялилась на капельницу, а когда ту убрали, на стену, и в голове белым шумом ныла метель из сна. Почему она не видит, раз такими глазами все равно можно? Не туда смотрит? А куда надо смотреть? На Адама с его правильными чертами лица и выровнявшимся под утро цветом кожи? На кисти рук с длинными пальцами, что свободно покоились на одеяле и больше не сжимали простынь, цепляясь за нее, как утопающий за спасательный круг? На собственную тень, поначалу тянувшуюся к двери — сбежать, а потом усовестившуюся и спрятавшуюся под кресло? На стену, решившую притвориться рассветом? Было забавно, если бы на той вдруг высветились ответы на терзающие Еву вопросы. Но стена сначала стала светлеть, перешла из серого в серо-голубой, а потом и вовсе заалела, словно почувствовала на себе чужой взгляд и засмущалась.

— Доброе утро, — послышалось от кровати.

Адам, свесив ноги на пол, сидел на кровати во втором своем любимом костюме — в плавках. Лохматый и сонный, с легкой синевой под глазами — мальчишка мальчишкой.

— И в каком месте оно доброе?

— Показать?

И, прежде чем она успела сказать: «Не надо», он отвел правую руку в сторону и щелкнул пальцами. Стена бесшумно отползла в сторону, открыв панораму красивого города, встречающего утро. Невероятные башни из стекла и бетона тянулись вверх к небу, а внизу в их тени раскинулись парки и мосты через реку, напоминающую своей идеальной гладью хорошо отполированное зеркало. Футуристическая картина была чудо как хороша и удивительно естественна, несмотря на время от времени пролетающие мимо машины.

— Видишь? У них наверняка утро доброе. В этом мире вообще все подозрительно хорошо, как бы Змей не заливал про отсутствие любимчиков.

Ева не ответила, пораженная увиденным.

— А тебе не показывали, что ли? — удивился Адам, она покачала головой. — Подумала тогда о чем?

— А я пошлая!

— А-а, — протянул мальчишка, но усмешки так и не сдержал. — Не, там недоброе. Оно во всем теле недоброе.

«Откуда ему быть добрым, когда тебя так трясло? Почему тебя так трясло? Из-за меня?»

Но ни один из этих вопросов она так и не задала. Хотела, только зачем-то выпалила:

— Что с тобой не так?

У него вспыхнул взгляд, как тогда в машине, но дверь отворилась, и в палату вошел Змей.

— Ева, милая, ты все еще здесь?

— Все еще? — вслед за ним переспросил Адам.

— Я волновалась! Ясно вам⁈

— Милая, — Змей покачал головой, — я же говорил, что с ним все будет хорошо. Теперь вот не выспалась…

— А я существо ночное! Днем отосплюсь! — буркнула она. — Вон, утро наступило, сейчас и пойду! — и громко топая, действительно пошла, еще и дверью хлопнуть попыталась, но автоматический доводчик не позволил.

В коридоре запал схлынул, но возвращаться обратно было глупо. Да и чего там делать? Мальчонку за руку подержать, пока Змей у него кровь на анализы берет? Если тот, конечно, будет делать какие-нибудь анализы, а то ведь, похоже, что эти двое в курсе проблемы, просто ей не говорят. Почему не говорят, кстати? Почему она сама догадаться не может? Все вроде и так на поверхности! Вон и мамкин рок-н-рольщик про то же говорил…

«Папкин» — копируя интонацию Адама, пробурчал «голос разума».

— Да хоть бабкин, — отмахнулась Ева. — А лучше пусть девушку себе заведет, может, и херней страдать перестанет. Может, и я заодно перестану…

Взгляд уперся в окно на заметенный снегом вишневый сад.

«Дура. Если захотеть, и такими разглядеть можно! Ты смотри! Смотри!»

Ну вот она смотрит. И чего? Подойти поближе? Или выйти на улицу, чтобы уж наверняка сработало?

— Милая, — донесся из-за спины упрек Змея, — ты же поспать собиралась.

— Я в процессе, — Ева обернулась. — Вы сказали, надо просить…

— Проси, — разрешил он.

— Мне надо в сад!

«А еще зимнюю одежду, ботинки и мотоцикл!» — заржал «голос разума», в кои-то веки оправдав свое название.

— И одежду зимнюю с ботинками для этого! — поспешила добавить она.

— Зачем? — не понял Змей.

— Зиму страсть как люблю!

— И врать, судя по всему, тоже… Но ладно. Адам придет в себя и свозит тебя в город. Подумай, вдруг чего еще захочется.

— Спасибо! — фальшивая улыбка задрожала на лице, будто его закоротило.

— Лишь бы на здоровье. Иди поспи.

В комнате Ева откинула в сторону планшет с завершенным анализом, приказала системе задернуть шторы и повалилась на постель, надеясь во сне снова встретить рок-н-рольщика. Надо было хорошенько встряхнуть этого папкина сына, глядишь, чего полезного и вывалилось бы. Однако сновидений не случилось, но она поняла это, когда ее разбудили чьи-то нежные поглаживания по голове.

На краю кровати сидел Адам в костюме-тройке, застегнутом на все пуговички.

— И зачем тебе в город? — поймав ее недовольный взгляд, мягко спросил он.

— Купить зимнюю одежду и обувь. Хочу поближе рассмотреть сад нашего Змеюки-Искусителя.

— Сбежать решила? — в голосе явственно сквозила обида.

Ева вздохнула. Ну, допустим, сбежит она, только что это изменит? Адам сразу перестанет трястись в лихорадке и видеть кошмары? Как-то не верилось. Да и чего ей самой делать в городе? Жить-то на что? Припереться к местным правозащитникам и сплести байку про злую мачеху, выгнавшую посреди ночи в лес за подснежниками? Ага-ага, мачеха выгнала, а Ева на радостях возьми да заблудись. Только теперь вдруг пить захотелось, что аж переночевать негде. В общем, люди добрые и далее по тексту!.. Шли бы все… вишневым садом…