«Положим, озеро — настоящий мир, а суша — мир, исполненный ошибок, — раздумывал Ив. — Именно воздух искажает прекрасные лица корриганов и добавляет им странностей. Точно так же, как вода искажает наши лица… Сейчас мы находимся среди корриганов, в том мире, который их породил и который был для них предназначен. Следовательно, Левенез чрезвычайно красива, и Нан видит ее такой, какова она есть; я же увидел ее такой, какова она будет на земле».

Он хотел было немедленно обсудить все это с Наном, но взглянул на него и отказался от своей затеи: разговоры о подобных вещах с голодным человеком добавляют тому лишних страданий. Это Ив привык заедать голод беседой философской и, следовательно, бескорыстной; но для Нана подобная пища была чересчур тяжела и он бы лучше довольствовался молоком, сыром и хлебом.

«Все потому, что я проклят, — подумал Ив. — Поэтому у меня ясный взгляд, ведь терять-то мне нечего».

Тут вернулась Левенез. На голове у нее стоял медный таз и посреди таза — медный же кувшин с водой. На шее у нее висели два полотенца. В левой руке она держала серебряный кувшин, и там плескала отнюдь не вода; зубами она зажала кубок; в правой руке несла блюдо с холодным мясом, печеными овощами и свежим чесноком; под мышкой же у нее приютилась краюха хлеба. Левенез остановилась посреди комнаты и не мигая уставилась на Ива круглыми желтыми глазами.

Ив подошел к ней и перво-наперво вынул кубок из ее рта.

— Хорошо! — тотчас проговорила она.

Он поставил кубок на сундук и обеими руками снял с ее головы таз и кувшин.

— Ловко! — похвалила она.

Тогда он забрал у нее блюдо с мясом и печеными овощами и, как она ни сопротивлялась, выдернул из-под локтя краюху хлеба.

— Недурно, — одобрила она и покачала серебряным кувшином, до которого Ив еще не добрался. — Я налью тебе, а больше ничего делать не стану.

Она налила полный кубок вина, после чего бездельно уселась на сундуке. Ив, как был в одной рубахе, сразу же принялся за завтрак. Нан постепенно выбирался из-под покрывал: сначала из-под одного, потом из-под другого, потом сбросил сразу два, но тут же с криком натянул одно обратно: он оказался совершенно раздетым.

Левенез захохотала, а Нан стал поспешно натягивать штаны и рубаху.

Ни на мгновенье не прерывая трапезы, Ив заговорил с девушкой:

— Вчера на этом месте не было каменного строения.

— Разве говорить с набитым ртом вежливо? — удивилась Левенез.

— А таращиться на жующих людей разве вежливо? — парировал Ив и быстро обтер губы куском хлеба.

— А, — преспокойно согласилась Левенез. — Тогда продолжим.

И переменила позу, устраиваясь удобнее.

— Как вышло, что здесь за одну ночь вырос каменный замок? — снова спросил Ив.

— Вырос?

— Да, оруженосец, именно вырос. Вчера эти стены были из ткани, а сегодня они оказались каменными. Как такое возможно?

— Разве дважды спрашивать об одном и том же вежливо? — возмутилась Левенез.

— А разве не отвечать на вопросы вежливо? — возразил Ив.

— Ну да, — признала Левенез нехотя.

— Скажи мне правду касательно этого замка, оруженосец, — Ив заговорил с легким нажимом. — Мы заснули в шатре, а проснулись в четырех каменных стенах. Клянусь Господом, который по своему усмотрению возводит и раскалывает горы, мне это не нравится!

— Разве говорить о том великом, который раскалывает горы, сидя на сундуке в одной рубахе, — вежливо? — осведомилась Левенез.

Ив запустил в нее хлебной коркой и крикнул:

— Отвечай, оруженосец!

— Ладно, — сдалась Левенез. — Ты спросил три раза, так что придется мне ответить тебе. Этот замок был здесь всегда, и вчера, и позавчера, и за сто лет до твоего рождения тоже. Но и тканые перегородки находились тут одновременно с каменными стенами. В озере Туманов все существует и так, и не так, как наверху. Вы прошли по следу Вивианы и потому можете дышать водой. Скоро вы научитесь видеть предметы и события так, как видим их мы: одновременно и так, и эдак.

Тут она скорчила ужасную гримасу, так что левый глаз оказался у нее на два пальца выше правого.

— Ты хочешь сказать, здесь все постоянно меняется?

— Я знаю, что хочу сказать! — рассердилась Левенез. — Не надо мне подсказывать. Ты больше не любезный рыцарь, ты — слишком умный рыцарь, а за такое вообще-то отрезают уши. У всего, что существует в озере Туманов, не одно обличье и не одна природа, а сразу несколько. И все эти обличья одинаково прочны и истинны.

Она протянула руку и толкнула каменную стену. И вдруг стена заколыхалась, затрепетала, как будто была сделана из ткани. И в тот же миг свет хлынул в комнату, и Ив понял, что находится в помещении, выгороженном зеленой тканью, а над головой у него нет крыши.

Нан, барахтаясь в одеялах, лежал на голой земле. Кровать исчезла. Левенез тихонько засмеялась. Нан выбрался наконец на волю, затянул завязку на штанах и подбежал к сундуку. Он побыстрее схватил кусок хлеба, бросил на него кусок мяса и начал жевать, захлебываясь слюнями.

— Почему он так ужасно ест? — спросила Левенез.

— Разве это ужасно? — удивился Ив.

Она передернула плечами:

— Мой добрый господин тоже любит большие куски, но у него не течет изо рта и не повисает на подбородке, и кусает он с очень большим достоинством. А его нижняя челюсть двигается так размеренно, что музыканты отсчитывают по ней такт.

— Когда-то твой господин был простым великаном-наемником, — сказал Ив, — и главным его занятием было браниться, пугать людей и убивать их. Он делал это за деньги и с весьма большой охотой, потому что не знал другой жизни. Корриганы украли его, накормили досыта, отучили браниться и приохотили к возвышенным чувствам. Ничего удивительного, если у него перестало течь изо рта, и он ест, не роняя кусков себе в бороду! Устрой этого Нана в добром рыцарском замке, одень его получше и корми как следует, — посмотрим, каков он будет через сто лет.

Левенез долго смотрела то на Ива, то на его спутника, а потом медленно покачала головой.

— Нет, умный рыцарь, теперь ты ошибаешься. Мой господин, может, и был когда-то дурно воспитан, но душа в нем нежная; она-то и подсказывает ему, как себя вести. Твой же человек немножко воспитан — кое-как и самую малость, но душа в нем как обрубок хвоста: сколько ни виляй, ветра не поднимет. А такой человек, сколько его ни одевай, сколько ни потчуй, никогда не перестанет ронять куски себе в бороду.

— Я буду звать тебя сущеглупым оруженосцем, — выслушав ее, сказал Ив.

Левенез наклонила голову набок:

— Еще чего! Почему это?

— Потому что ты воображаешь, будто можешь понять человека. Вот почему ты — сущеглупый.

— Я девушка, значит — сущеглупая, — поправила Левенез.

— Ты оруженосец, — сказал Ив. — И как оруженосец ты — дурак, потому что позволяешь гостю переспорить себя. А вот как девушка ты добрая и красивая. Теперь понимаешь разницу?

— Ты видишь меня одновременно и тем, и другим? — обрадовалась Левенез и даже хлопнула в ладоши. — Началось! Скоро ты станешь совсем настоящим, дорогой сир! Ты станешь таким настоящим, что я как девушка полюблю тебя! Учти, — она подняла палец, — я буду любить тебя только как девушка, потому что как оруженосец я обожаю только моего господина.

— А твой господин обожает Алису де Керморван, — сказал Ив. — И как великан, и как хозяин замка, и как Хунгар, и как человек, — он обожает ее весь, целиком.

— Когда такое случается, — сказала Левенез, став серьезной, — это называют смертельная любовь. От нее корриганы могут заболеть и даже погибнуть. Ни одна из нас на такое не решится.

— Я знал одну, — проговорил Ив, — которая решилась. С ней ничего ужасного не случилось, хоть она и потеряла своего возлюбленного.

— Если она до сих пор жива, — сказала Левенез, — значит, и он не разлюбил ее, а просто куда-то делся на время. Это совсем другое. Алиса не хочет ответить моему господину, потому что боится перепутать великанов. В озере Туманов их двое.

— Как можно перепутать любимого человека с чужим? — удивился Ив.