А ветра все дули и дули, препятствуя кораблям покинуть гавань…

Внезапно все переменилось. Пользуясь первым же дуновением попутного ветра, вся армада вышла в море и… попала в шторм. Пришлось спешно вернуться и молиться о ниспослании удачи. Запертые в трюмах, как моллюски в раковину, рыцари начали беситься.

Небеса смилостивились над Эдуардом лишь одиннадцатого июля. И только после того, как земля исчезла за горизонтом, командиры распечатали королевские приказы касательно места назначения. До сих пор предполагаемое место высадки держалось в тайне.

Весьма предусмотрительно со стороны Эдуарда: никто не смог бы проболтаться относительно планов короля, даже по случайности, не говоря уж о возможных соглядатаях французского короля.

А таковые имелись всегда. Слишком долго смешивалась кровь обоих королевств в жилах дворянства; так, Жан де Монфор, чьи предки владели землями неподалеку от Парижа, был почти совершенным англичанином, а ощущал себя при том бретонцем — и только бретонцем, для которого важней всего оставалась независимость его возлюбленного герцогства.

Итак, Эдуард предполагал высадиться в Нормандии, у Сен-Вааст-ла-Хог. И напрасно король Филипп собирает свои войска в окрестностях Парижа — ему не предотвратить неизбежного…

— А знаете ли, племянник, что произошло на следующий день после высадки английских войск? — спросил сир Вран, заранее торжествуя.

Сир Ив развел руками.

— Откуда мне знать? Разве что вы мне расскажете, дядя!

— Так вот, двенадцатого июля, едва ступив на землю Нормандии, Эдуард посвятил в рыцари своего сына, принца Уэльского, и несколько его товарищей. На то существовала основательная причина: принцу Уэльскому, как мне доносят верные люди, поручено командовать авангардом армии вторжения. Шестнадцать лет — обычный возраст, когда особе королевской крови поручается такое командование…

— Двенадцатое июля! — прошептал сир Ив.

Вран положил руку ему на плечо, заглянул ему в глаза.

— Вы понимаете, как это важно? Разве это может быть простым совпадением?

Сиру Иву тоже было шестнадцать лет — и он тоже получил рыцарские шпоры двенадцатого июля… Нет, таких совпадений не бывает: небеса посылают ему совершенно определенный знак!

— Вы должны отправиться к королю Эдуарду! — жарко произнес сир Вран. — Вы должны предоставить ему свой меч, свою жизнь. Вымпел замка Керморван обязан находиться в английской армии!

— Да, да, — заговорил сир Ив, блуждая глазами. Он чувствовал, как в нем вскипает лихорадка возбуждения. — Вы совершенно правы, дядя! Ах, сир Вран! — Юноша обхватил его шею руками, сильно стиснул в объятиях, не в силах сдержать восторженного порыва. — Должно быть, небеса послали вас мне! Кем бы я оставался, не будь у меня такого дяди, такого наставника? Разве я смог бы читать символы, посылаемые мне самим провидением? О, нет, я прозябал бы в неведении… и никогда не смог бы принимать участия в событиях, которые решат судьбу нашего великого герцогства!

Сир Вран погладил его по плечу и легонько отстранил от себя.

— Да, да, племянник, вы правы… а теперь — ступайте. Я отдам распоряжения о том, чтобы вас подготовили для похода. Разумеется, вы возьмете с собой Эрри.

Сир Ив чуть наморщился. Вран давно примечал, что племянник всегда немного хмурился, когда речь заходила о его оруженосце.

— В чем дело, сир Ив? Вам не по душе этот Эрри?

— По правде сказать, нет, но коль скоро его выбрали для меня вы, — я не решался открыть вам свои соображения на его счет.

— О! — Вран усмехнулся немного иронически. — У вас имеются какие-то соображения насчет оруженосца? Я всегда считал, что слуги — достаточно низкая материя для того, чтобы загромождать господский ум.

— А Эсперанс говорил, что от слуг и оруженосцев зачастую зависит жизнь господина, поэтому будет верхом глупости не обращать на них внимания, — вырвалось у сира Ива.

Как всегда, когда в разговорах всплывало имя Эсперанса, сир Вран сердито нахмурился. Раздраженным тоном он ответил племяннику:

— Удивляюсь, что вы, став рыцарем, до сих пор ссылаетесь на высказывания какого-то мужлана, который, правда, заботился о вас… но теперь его больше нет. Он вас предал! Да, да, предал, потому что по-настоящему хорошие слуги никогда не исчезают вот так, бесследно. Кто он такой? Почему вы до сих пор следуете его советам? Это — мужланские советы, и вам теперь следует позабыть о них.

Ив чуть наклонил голову и упрямо повторил:

— Да, но мне самому этот Эрри не слишком-то нравится. Я и без всякого Эсперанса нахожу, что лучше отправляться в путешествие с человеком, который близок тебе, если не душой, то, во всяком случае, складом мыслей.

— Какой еще у оруженосца может быть «склад мыслей»! С каждой минутой, сир Ив, вы изумляете меня все больше! Задача Эрри — возить ваши доспехи и оружие, помогать вам облачаться в них, заботиться о вашем пропитании и о корме для вашей лошади. Он не должен ни о чем думать, кроме как об этих вещах, и могу вас заверить, сир Ив, Эрри только о них и думает. Впрочем, — добавил сир Вран, сделав обиженное лицо, — вы можете выбрать для себя другого оруженосца, коль скоро вас не устраивает тот, которого подыскал для вас я.

— Нет, нет, дядя, я не буду больше оспаривать вашего решения! — заверил его сир Ив, едва не плача: только теперь он понял, как сильно оскорбил дядю сомнениями.

И Эрри было отдано распоряжение готовиться к дальнему походу.

Если у сира Ива и имелась причина для того, чтобы медлить с отбытием, так причина эта звалась «Гвенн»: таинственная гостья, которая появилась в день посвящения Ива в рыцарский орден, осталась в замке Керморван на неопределенное время.

На рассвете, когда дверь часовни отворили после ночного бдения будущего рыцаря, Гвенн куда-то исчезла; во всяком случае, люди, пришедшие за Ивом, не заметили корриган, а сам он был слишком взволнован, чтобы следить за тем, куда она скрылась.

Гвенн появилась лишь к середине дня, когда Ив, с золотыми шпорами, счастливый, взволнованный, пьяный от летнего воздуха, от новых впечатлений, от свершившегося над ним великого таинства, сидел во главе стола и слушал, как сир Вран рассуждает о рыцарском духе. Пышных фраз, произносимых дядей, сир Ив, впрочем, не разбирал, но воспринимал его речи всем своим естеством: торжественный тон, красивый голос, отдельные слова, прорывающиеся в сознание — «меч», «доблесть», «справедливость»…

И вот тогда Ив второй раз увидел корриган. На ней было зеленое платье, рыжие волосы она убрала под покрывало, украшенное цветами.

При появлении незнакомой гостьи сир Вран даже запнулся посреди своей речи. Гвенн между тем устроилась за столом и на миг скрылась из виду, но затем опять стала заметной, и сир Вран больше не отводил от нее взора.

Тогда-то сир Ив и подумал, что его дядя, по всей вероятности, и есть тот самый воин, которого корриган спасла от смерти, которого любила и теперь, после плачевной ссоры, разыскивает.

Иначе ведь и быть не могло! Корриган была чудесной, волшебной, и таким же был сир Вран, красивый, веселый, столь хорошо разбирающийся в вопросах рыцарственности, в политике, истории и побуждениях королей и всех знатных людей!

Словом, сир Ив почувствовал себя еще более радостным, потому что предвкушал, как у него на глазах сир Вран вновь обретет утраченную возлюбленную и будет несказанно счастлив.

Во время пиршества сир Ив нашел случай заговорить с дядей:

— Вы, конечно, обратили внимание на ту даму в зеленом платье?

— Разумеется, — кивнул сир Вран, — трудно не заметить даму в зеленом, ведь зеленый цвет обозначает готовность к любви, в то время как синий — неприступность и верность далекому возлюбленному.

— А еще синий цвет означает лицемерие, — подхватил сир Ив, — потому что некоторые дамы нарочно его надевают, показывая мужьям и возлюбленным свою непоколебимую верность и тем самым усыпляя их бдительность. С женщиной, одетой в синее, надлежит соблюдать большую осторожность, поскольку она может оказаться лгуньей; в то время как женщина, одетая в зеленое, всегда весела и искренна.