Впрочем, сир Вран делал все для того, чтобы Ив не печалился о своей утрате. И действительно бывали такие дни, когда Ив совершенно не вспоминал своего старого друга. И в последнее время такие дни выпадали все чаще.

«В конце концов, нет ничего предосудительного в том, чтобы расстаться с детскими привязанностями, — думал сир Ив, стоя посреди часовни и рассеянно наблюдая за тем, как Эрри раскладывает доспехи. — Эсперанс — часть моего детства. Вполне закономерно, что он исчез, ведь я больше не ребенок… Начиная с завтрашнего дня я стану рыцарем, а Эсперанс… Он навсегда останется простым солдатом».

Но в сокровенной глубине души — там, где за завесой мыслей явных затаились, помыслы тайные, — сир Ив знал: сейчас он лжет самому себе. И святой Эрве, хоть и смотрел на небо, лаская пальцами невидимые струны своей арфы, знал об этом. И Дева Мария с неподвижным плоским ликом — она тоже знала. На распятие Ив боялся и глянуть. Становясь рыцарем, сир Ив обязан быть безупречным, а он только что солгал — сам себе, в мыслях своих, то есть, наиболее глубинным и отвратительным образом.

— Ну так что, я пойду? — донесся опять голос Эрри. Ненужного, неинтересного Эрри.

Сир Ив махнул ему, и Эрри исчез.

Наконец-то Ив остался один. Дверь в часовню затворили. Свет в узких высоких окнах начал постепенно угасать. Надвигалась бессонная ночь — та единственная ночь в жизни знатного юноши, которая изменит всю его судьбу.

Ив опустился на колени и постоял так, прислушиваясь, но никаких перемен, ни в себе, ни в окружающем мире он не ощутил. Тогда он встал, прошелся немного взад-вперед, потрогал доспехи и помечтал над ними.

И тут он услышал тихий шорох.

Ив резко повернулся на звук. Он не знал, что ожидал увидеть, мышь или, быть может, змею: в любом животном он усмотрел бы пророчество касательно своей будущей рыцарской участи. Но то, что предстало ему, оказалось совершенно неожиданным.

Возле алтаря, подобрав под себя ноги, сидела на полу молодая женщина.

Ив ощутил резкий толчок крови: сперва вся она отхлынула от его лица, а затем, напротив, прилила к щекам, и юноша густо покраснел. Вероятно, в темноте этого не было заметно: часовню озарял лишь тусклый, угасающий свет, пробирающийся внутрь через верхнее окно, — нижние были уже совершенно темны — да две масляные лампы, горевшие справа и слева на стенах.

Женщина удивленно смотрела на Ива снизу вверх. У нее было узкое лицо с остреньким подбородком. Черные брови ломались посередине, точно две тонкие палочки. Длинный нос придавал ей сходство с птицей, а глаза немного косили.

Ив рассматривал ее в упор, не боясь показаться невежливым, потому что в первые несколько мгновений принял ее за плод собственного воображения, а к видениям подобного рода неприложимы понятия «вежливость» или «невежливость».

Затем она пошевелилась, и он понял, что ошибся: женщина существует на самом деле.

И еще он понял, кого она ему напоминает. Имелось в ее внешности некое сходство с некрасивой Мархерид. Той самой, что была с ним возле развалин замка Рюстефан.

И именно это сходство более, нежели что-либо иное, включая и таинственное появление женщины, убедило Ива в том, что перед ним — корриган. Мархерид была обыкновенной девушкой, похожей на корриган; незнакомка же, несомненно, являлась корриган, похожей на обычную женщину.

Ив опустился перед ней на колени, чтобы не нависать над макушкой чужачки и не заставлять ее задирать голову вверх.

— Ты корриган, — сказал он.

Она засмеялась, очень тихо, и воздух вокруг нее задрожал.

— Как тебя зовут? — спросил Ив.

— Меня зовут… — Она задумалась, посмотрела в лицо юноши, провела теплым пальцем по его подбородку. — Положим, Гвенн. Тебе нравится такое имя?

— Да, — сказал Ив. Имя «Гвенн» было его любимым среди женских имен.

— А, хорошо, — сказала женщина. — Как же ты догадался о том, что я корриган?

Ив пожал плечами:

— А как ты догадалась, что я люблю имя «Гвенн»?

— Ты особенный, — проговорила Гвенн, если только так ее звали на самом деле, но на вопрос не ответила.

— Дело в том, — с легкой досадой отозвался Ив, — что ты напомнила мне одну девушку, а та напоминала корриган, вот и вся разгадка.

— Интересно, — заметила корриган. — А что стало с той девушкой?

Ив улыбнулся и взял корриган за руку:

— С ней случилось нечто удивительное! Она вышла замуж. За вдовца с четырьмя маленькими детьми. Она любит ходить за детьми… Я подарил ей золотое ожерелье. Люди говорили, что тот человек взял ее в жены ради приданого, потому что она была не молода и не красива, да и не богата; но вот еще одно диво: может, женился-то он и ради ожерелья, да только ожерелье они не продали и не превратили в деньги! Она так и носит его поверх своих холстинковых платьев, и даже когда ходит на реку стирать, и даже когда готовит обед или меняет детям пеленки…

— Должно быть, она действительно была достойна твоего внимания, эта девушка, — серьезно сказала корриган. — Но и ты достоин внимания, сир Ив.

— Как ты проникла сюда?

— Ничего особенного — я пряталась здесь уже несколько часов.

Она пошевелилась, ее колени задвигались под платьем.

— Гвенн, — окликнул ее Ив, как бы пробуя ее имя на вкус.

Она с готовностью положила голову ему на плечо.

— Нет, — он испугался, — не нужно.

— Почему? — Лукавый зеленый глаз был совсем близко, он глядел насмешливо и не моргал.

— Мы в часовне, в священном месте, — попытался объяснить Ив.

— То, что я делаю, тоже священно, — прошептала корриган.

— В твоем действии содержится некий серьезный смысл, но все же оно не настолько священно… Я должен размышлять о своем будущем, о значении символов моего оружия, — сказал Ив, осторожно взяв корриган за плечо и отодвигая ее от себя.

— Будем размышлять вместе! — предложила она. — Растолкуй-ка мне, сир Ив, почему когда вы, люди, нападаете друг на друга с оружием, и рубите, и колите, и тычете стрелами, и пронзаете насквозь, и отсекаете конечности, — почему при этом вы считаете себя духовными существами?

— Потому что у нас есть душа, — сказал сир Ив. — Потому что рыцарь никогда не должен существовать лишь в одном материальном мире, среди вещей и предметов. Потому что любое деяние истинного рыцаря вносит некое возмущение в духовную сферу. Убив врага, рыцарь не просто уничтожает другого человека, разрушает его тело, — нет, он сокрушает зло, и в вышних сферах происходит хоть малое, но все же изменение…

— Это слишком сложно для меня, — сказала Гвенн. — А мы с тобой не могли бы просто обниматься и целоваться?

— Нет, — ответил сир Ив.

— Мы потихоньку, — обещала Гвенн.

— Нет, — повторил сир Ив.

— Хочешь, выберемся отсюда? Если тебе не нравится, что это священное место, мы можем пойти в любое другое.

— Дверь заперта, — сказал сир Ив. — Даже если бы я и согласился потратить эту ночь великого бдения на ласки корриган, мне не удалось бы вывести тебя отсюда.

Она надулась.

— Вот скажи мне, сир Ив, — заговорила Гвенн наконец, когда молчание стало тяготить ее, — отчего так устроены люди? Немногие из вас соглашаются уделить мне любовь, а ведь я искусна на ложе и очень хороша… Я умею любить, сир Ив! Я дарю блаженство мужчинам, а они предпочитают мне земных женщин, таких хрупких, таких недолговечных…

И неожиданно она разрыдалась.

Ив поднялся на ноги, глядя на нее сверху вниз.

На корриган было шелковое зеленое платье, очень простого покроя, с низким круглым вырезом и широкими рукавами. Ни шнурованного лифа, ни даже пояса. Эта одежда выглядела на Гвенн нелепо, неожиданно понял Ив, хотя обычно он считал, что всех следует воспринимать такими, каковы они есть: он редко замечал, во что одеты люди, и уж тем более почти никогда не судил о том, идет ли человеку то или иное платье.

Корриган была худенькой, с острыми плечами и выступающими ключицами; ее шея выглядела неестественно тонкой — казалось удивительным, что голова каким-то образом удерживается на ней и даже не слишком клонится книзу.