Как ни странно, Паламеда знала о сире Гварвине гораздо больше, чем его родной сын, потому что Франсуа нередко вспоминал приятеля своей чудесной юности и рассказывал о нем дочери. И теперь настало время передать все эти истории сиру Рено, так что Паламеда часами повествовала о том, чего и в глаза не видывала, и разукрашивала свои повести самыми невероятными подробностями.

И так Рено узнал о том, как Франсуа де Керуль и сир Гварвин гнались за оленем, пока тот не вошел в хрустальный ручей и не исчез, растворившись прямо в воздухе; и как они встретили в лесу девушку, у которой было на каждой руке по два мизинца; и как они спасли от повешения некоего мужичка, которого крестьяне непременно желали вздернуть только из-за того, что у него был хвост; и как спасенный мужичок подарил обоим рыцарям горшок с золотом и как это золото при ближайшем рассмотрении превратилось в ворох увядших листьев. И еще — про корриган Аргантель и ее поцелуй, даровавший золотые волосы сперва Сибильде де Керморван, а затем и ее дочери по имени Алиса.

— А где теперь Алиса? — заинтересовался Рено.

Паламеда строго сказала:

— Алиса живет на дне озера, вместе с другими корриганами, и будет оставаться там, покуда не закончится история этого мира, а уж тогда сам Господь разберет, кто она такая: человек или корриган. И если она корриган, то исчезнет навсегда, потому что корриганы, как и животные, обладают только плотью и не имеют бессмертной души, способной унаследовать рай. А если она все-таки человек — то мы с нею встретимся в будущей жизни, и тогда ты сам задашь ей все вопросы.

— Ну тогда понятно, — сказал Рено.

Паламеда замолчала. Молчал и Рено, и так они сидели, прижавшись друг к другу на вершине холма и смотрели на берег и на море. Рено подумал: «Где-то живут люди, которые куда ни посмотрят, везде увидят только землю — место, предназначенное для обитания людей и всякого зверья. И они, небось, гадают — каково это, жить на краю обитаемого мира. Мы должны чем-то отличаться от них. Быть особенными. Потому что в каждое мгновение можем сделать шаг за край и очутиться там, где вовсе нет места человеку…»

Он открыл было рот, чтобы поделиться с Паламедой этой мыслью, но Паламеда опередила его на долю секунды. Она сказала:

— Почему ты не женишься на мне, Рено?

Рено так глубоко ушел в свои мысли, что не сразу понял смысл ее вопроса. Он даже переспросил:

— Что?..

И уставился на нее с полуоткрытым ртом. А она с каждым мгновением становилась все более гневной, и краска заливала ее лицо все гуще. Наконец Паламеда вскочила и закричала:

— Ты меня не любишь! Можешь ничего не говорить, Рено, я вижу, что ты не любишь меня!

Она бросилась прочь от него, глотая на бегу слезы, а он продолжал сидеть, как квашня, и бессмысленно смотрел ей вслед.

Когда Рено де Керморван посватался к Этарре де Вуазен, никто не был удивлен. По общему мнению, Рено идеально подходил на роль супруга этой молодой дамы. Этарра была хороша собой, чуть старше Рено (лет на пять) и обладала недурным приданым. Ее единственный брат был счастлив выдать сестру за одного из самых знатных и богатых сеньоров округи.

Паламеда узнала о свадьбе лишь через несколько дней после того, как все свершилось. Она вошла к своему отцу и спросила:

— Это правда?

Франсуа повернулся к любимой дочери и увидел, что у той покраснел нос и распухли губы. Поэтому он не стал ничего не говорить и молча кивнул.

Паламеда сорвала с руки золотой браслет — подарок Рено — и бросила в камин.

— Я не хочу ничего слышать о Рено де Керморване, — сказала она. — Никогда. Как мне жаль, что я не убила его в тот день, когда у меня была такая возможность!

В следующий раз Паламеда де Мезлоан — так ее теперь звали — и Рено де Керморван увидели друг друга лишь через пять лет. До сих пор они тщательно избегали возможной встречи. Бог знает, что взбрело им в голову, но только оба они одновременно решили вспомнить чудесную дружбу их юности и отправились на то самое место, где некогда стоял шатер и где юный безымянный рыцарь с воинственной голубкой на гербе вызывал на бой любого желающего.

Паламеда узнала Рено первая и, хоть она давно была замужем, сердце у нее сильно застучало в груди. Рено по-прежнему был тучен и у него все так же плохо росла борода — румяные щеки горели на ветру, как у девушки. Широкоплечий, тяжелый, он грузно сидел на гнедой лошади с белой звездочкой на лбу. Стелла стала старше, шире в груди, крепче. Паламеда порадовалась тому, что Рено до сих пор не расстался с этой лошадкой, которая была некогда полноправным членом их дружеского кружка.

Порадовалась — и тут же рассердилась на себя. Какое ей дело до Рено, до Стеллы, до всего, что связано с сиром де Керморваном? После того, как она бесстыдно предложила ему супружество, а он посмел отказаться! Паламеда поискала в душе остатки былой злости, но не нашла ничего, кроме ласковой грусти.

И она приблизилась к нему.

Он поднял голову и улыбнулся.

— Я вспоминал о тебе, Паламеда, — сказал он.

— Мне тоже трудно было забыть вас, сир де Керморван, — холодно ответила она.

— Нет, правда, не было и дня, чтобы я о тебе не думал, — продолжал он простодушно. — До чего же я рад нашей встрече! Я все думал, как бы нам с тобой повидаться…

— У меня двое детей, — сообщила Паламеда. — Мальчишки, и оба отменного здоровья.

— У меня тоже есть сын, — со вздохом произнес Рено. — Его зовут Эрван, в память деда.

— О, — сказала Паламеда и посмотрела на проплывающие облака, — как интересно. А как поживает ваша супруга? Этарра, кажется? Этарра де Вуазен?

— Я люблю тебя, — сказал Рено, пристально глядя на Паламеду. — Я должен был объяснить тебе все с самого начала… Но я просто не мог.

— И вы сообщаете мне об этом сейчас? — Паламеда даже задохнулась. — Сейчас? Не слишком ли поздно?

— В самый раз… — Он схватил ее за руку. — Погодите, не уезжайте. Выслушайте меня, госпожа де Мезлоан!

— Говорите, — приказала Паламеда. — Да поскорей, я спешу.

— Хорошо. — Он вздохнул. — Я влюбился в вас, как только вы сняли шлем. А может быть, и раньше.

— Раньше? — Она высокомерно подняла брови. — Но раньше вы считали меня юношей! Или ваши наклонности… позволяют вам любить и юношей?

Он пропустил эту колкость мимо ушей.

— Я любил тебя всю, какая ты есть: твои дерзкие взгляды, каждое твое словечко, каждый твой вздох… Если спросить меня, как ты выглядишь, я бы, наверное, не ответил, потому что я видел тебя не глазами, а всей душой. Может быть, у меня не слишком большая, не слишком умная душа, но уж какая есть — она целиком принадлежит тебе, Паламеда.

Казалось, Паламеда не верила собственным ушам.

— Но что же случилось? Что помешало тебе?

Она ждала, что он признается в робости, но он только улыбнулся.

— Я все сделал правильно, любимая. Я отказался от тебя и женился на самой злой девице в Бретани. Ты думаешь, я случайно выбрал Этарру — чтобы только досадить тебе? Ничуть не бывало! Я нарочно наводил справки. Другой такой злющей, такой вредной особы не найти, хоть всю землю обойди, от моря до Франции!

— Я не понимаю… — растерялась Паламеда.

Рено поцеловал ее в щеку.

— Ты и не могла понять. Давным-давно один недобрый человек проклял весь наш род. Если бы я женился на тебе, ты была бы сейчас мертва. Все любимые и добрые жены обречены умирать рано, Паламеда. И только злые жены живут долго-долго.

— Но я… — Паламеда заплакала и закончила сквозь слезы: — …я согласна была бы умереть, если такова плата за несколько лет счастья с тобой!

— Нет, Паламеда, — сказал Рено. — Эти годы были бы слишком короткими. Даже вечность рядом с тобой — и та не показалась бы мне чересчур долгой, так что же говорить о каких-то двух-трех годах? И потом увидеть, как ты умираешь? Нет, Паламеда. Лучше я буду смотреть издалека на то, как ты стареешь рядом с другим мужчиной, как вырастают твои сыновья, как у них появляются собственные сыновья… Я не мог отобрать у тебя твою жизнь в обмен на такую малость, как мое коротенькое счастье.