– Вижу, задумал недоброе, – отец вплотную подошел к нему. – Не делай этого, я настоящий, трудно объяснить, как этот лилипут смог меня вернуть сюда, да и не важно все это, лучше расскажи, как живешь. Я так соскучился.

– Зачем ты это делаешь с людьми? – Рони резко повернул голову и посмотрел на стоящего рядом лилипута. – Это какой‑то розыгрыш, где проектор? Как ты это сделал, лилипут?

– Нет, сынок, это не розыгрыш, и я настоящий, – улыбнулся призрак и тут же добавил: – Спасибо, что хранишь трубку, береги ее и другие мои вещи, они – проводники в мир живых. Теперь мы будем видеться чаще, как же я рад был тебя увидеть, кровинушка ты моя!

– Стоп! Стоп! – замотал головой Рони. – Чем ты меня опоил? – схватив за грудки лилипута, закричал он. – Признавайся, мошенник!

Лилипут остановил сеанс и позвал охранников, те с ходу повалили недовольного клиента на пол, а затем вынесли из шатра. Что самое удивительное, несмотря на то, что журналист вопил на весь парк аттракционов: «Боб Грукка мошенник и шарлатан!», требуя вызвать полицейских, посетители в очереди сделали вид, будто ничего не случилось. И вот так, под одобрительное молчание, Рони донесли к выходу из парка аттракционов, а затем, не церемонясь, швырнули на газон парковки, навсегда запретив приближаться к шатру.

Отряхнувшись, журналист открыл припаркованную машину и, сев на заднее сиденье, первым делом отклеил диктофон и вдоволь начесался. Задание было провалено, в увиденное никто не поверит, так что теперь магнитофонная пленка – единственное, за что Сорс может заплатить деньги.

Вечером в вагончике Сорса они раза три прослушали запись и, убежденные, что с такой уликой Боба как минимум арестуют, незамедлительно отправились в полицейский участок.

– Серьезно подготовился, – натянув на нос очки, начал шериф Стоун. – И кто из вас очередной поклонник лилипута Грукка? – не подымая глаз, продолжил полицейский, тщательно всматриваясь в улики. – Кстати, не думали, в чем секрет этого парня? Нет, я не про ваше досье, а про то, почему людям не жалко своих денег? Может, дело в сумме? Когда заплатишь доллар за хороший хот‑дог, начинаешь искать недостатки: то горчица не острая, то мяса в сосиске мало, а если отдал сотню за фарш из кожи и прожилок и старую прогорклую булку, будешь жрать и нахваливать эту дрянь. Не замечали такую особенность у людей? – полицейский закрыл досье и очень строго спросил: – В чем проблема, парни?

– Примите заявление, он отравил меня, – выкрикнул Рони.

– Водой из глиняного кувшина? – перебил шериф и сам же продолжил: – Пустой вариант, неоднократно брали на анализ кровь и мочу, и ни у кого не нашли следов психотропных веществ. Холестерин, сахар, белок, даже венерические болячки находили, но только не наркотики.

– Шериф Стоун, – в разговор вмешался Сорс. – Там действительно творится нечто странное…

Вытирая пот со лба, владелец парка не скупился на эпитеты, поливая грязью лилипута, не брезгуя даже крепким словцом, на что полицейский сначала улыбался, но в конце тирады с грустью посмотрел на парочку горе‑потерпевших.

– А вы, собственно, кем будете господину Доксу? – подытожил пламенную речь Сорса шериф.

– Владелец парка аттракционов, – растерянно ответил Роджер. – И как порядочный гражданин я не мог смотреть на это беззаконие. До каких пор полиция будет бездействовать?

– Так вот кому Грукка перешел дорогу, – с ухмылкой заметил шериф. – Тогда у меня встречный вопрос: в чем состав преступления?

– А разве это не ваша работа – его искать? – недовольно буркнул толстяк.

От неслыханной дерзости Стоун резко встал. Маленькое деревце на журнальном столике у входа тут же пожелтело, и дабы не привлекать внимания дотошной парочки, он выдохнул и спокойным тоном спросил:

– Вас ограбили?

– Не совсем, – растерявшись, ответил Рони.

– Вас избили?

– Не совсем, – столь же растерянно ответил Сорс.

– Но меня с силой вытолкали из шатра! – добавил Рони. – Заломили руки и вышвырнули, как щенка, на улицу.

– Это не повод для ареста, – недоверчиво наморщил лоб шериф. – Давайте так: назовите мне причину, по которой я должен закрыть этого парня, и я это сделаю.

Он сел за стол, а древестник снова стал зеленым.

– Вот, послушайте, – Сорс достал диктофон и включил запись.

На аудиопленке разговор Рони с отцом больше походил на монолог, звучал только его голос, а в паузах не всегда, но прорывался едва различимый звериный рык или лязг зубов. Складывалось ощущение, будто Докс находился рядом со стаей голодных хищников, почуявших плоть жертвы. Понятное дело, что речь призрака не записалась, да и был ли дух на самом деле, тоже вопрос, важно было другое – звериный рык, потому что в шатре кроме лилипута никого не было.

– Уже что‑то, – изучая под лупой, нет ли следов монтажа пленки, пробурчал Стоун и, не подымая глаз, добавил: – В рабочем порядке проверим, откуда в шатре звери, если они есть, выясним, какие именно, есть ли в наличии лицензия, в общем, разберемся. Что‑то еще, господа?

– Вспомнил! – внезапно закричал Рони. – Перед появлением отца лилипут проколол мне палец.

– А я говорил, они бесчинствуют в этом шатре! – оживился Сорс.

– Покажите след! – скептически выдохнул полицейский.

– Не может быть, ранка затянулась! – осматривая руку, прошептал Рони. – Но я же помню струйку крови.

Полицейский одернул мундир, водрузил на нос очки с толстыми линзами и раздраженно зашагал по кабинету. Невысокий, круглолицый, в очках и с солидным животом, он казался идеальным образцом офисного работника. Не удивительно, почему парочка потерпевших так по‑хамски себя вела, указывая, как нужно вести расследование.

– Ладно, хватит тратить мое время, – строго заявил шериф. – Вся проблема в сотне долларов?

– Нет, – возмутился Сорс.

– А я говорю да, это единственное правонарушение, которое совершил Грукка, – перебил его шериф. – Но уверен, арендатор шатра вернет вам деньги, вы не первый, кто предъявлял жалобу и на следующий день получал деньги назад.

– Дело не в деньгах, – стоял на своем Сорс. – Как вы не поймете, он присвоил себе чужое имя, заставил людей посещать шатер, арестуйте этого мошенника!

– Насчет чужого имени – раскрою секретную информацию, – спокойно начал шериф, – мы делали запрос по месту рождения Грукка, поднимали архивы документов на водительское удостоверение, страховку, паспорт. Все выдано без нарушений. Проверили и слух, что лилипута якобы подменили, есть заключение экспертов по визуальному сравнению фото‑ и видеоматериалов – увы, но все домыслы – наговор. И на все эти экспертизы государство потратило неприлично огромную кучу денег, а все из‑за таких неравнодушных граждан, как вы. Но знаете, в чем корень проблемы? – журналист и Сорс пожали плечами. – У Боба Грукка больше врагов, чем друзей, не уверен, что у него вообще есть друзья, одни завистники.

– Значит, вы не верите, что он опаивает людей? – перебил шерифа Рони, но, увидев разъяренный взгляд Стоуна даже через очки, осекся.

– А вы не думали, что это может быть просто гипноз?

– Вы меня извините, шериф, – с укором заговорил Сорс, – но складывается впечатление, что вы покрываете этого жулика Грукка.

Сотрудник полиции сначала накричал на толстяка, требуя быть осторожным в обвинениях, но потом стал оправдываться:

– …более того, моя сестра после смерти сына замкнулась и перестала следить за собой. Что мы только ни делали: она жила у мозгоправов, горстями поедала лекарства – и никакого результата, – побледнев от ярости шериф Стоун размашисто жестикулировал. – А потом кто‑то надоумил ее сходить на сеанс к лилипуту, и знаете, что произошло?

– Понятия не имею, – ответил Рони.

– Она стала прежней, – шериф пристально посмотрел в глаза Сорсу. – Как полицейский я не поверил, что она смогла поговорить с сыном, попросить прощения, вся эта мистификация – полная чушь. Но то, что она изменилась, это неоспоримый факт. Поэтому официально заявляю, что не вижу ничего плохого в шатре Боба Грукка. Если люди верят, что разговаривают с призраками умерших родственников, и платят за это по сто долларов, это их выбор: есть дерьмовый ход‑дог и говорить, что он вкусный.