Девчонки против нашей Злюки не нашлось, жертва не захотела драться за свою честь, предпочтя пускать слюни и слёзы в кругу сочувствующих тёток-поварих. Я видел её одетую в белый халат кухарки, стояла в стайке зрителей, вышедших посмотреть на редкостное зрелище — дуэль Греев.

Слёзы – слезами. Сопли – соплями. Но пропускать шоу не стала.

Никакого сожаления к ней не испытывал, когда девчонка раздевается под гнётом менталистики, Боги ей судьи, но, когда она сознательно отказывается от шанса отомстить обидчикам, значит быть жертвой её выбор.

А прийти поглазеть на драку – это так по-плебейски.

Презрение — плохое чувство.

Нас с детства учат ценить и уважать низшие сословия, и среди простолюдинов есть достойные люди. Их есть за что уважать, но, сегодня глядя на эту девчонку, я почувствовал, что вся учёба осталось только парадной формой увешанной мишурой девизов «…Народ и Кланы едины!..»;

Я стал презирать плебеев всех как сословие, и уважать только тех, кто достоин уважения.

Вместо клуши вышел дрыщеватый пацан с прыщами на пол лица и маслеными глазками. Мерзкое зрелище пацану биться с девчонкой. Он не сводил глаз с грудей Агни под футболкой, и явно пребывал в мечтах, как будет щупать поверженную девчонку.

Мне достался пацан одного роста, но постарше. Гибкий, подвижный, с лицом крыски и глубоко посаженными колючими глазками. Обычный, ничем не примечательный, шпанюк, я до сих пор помню брезгливое ощущение от него.

Нас собрал в кружок Рефери, да он отставной десантник, на кисти вытатуирован челнок на фоне солнца в облаке и девиз:

«Никто кроме нас»

— Так, молодёжь полторы минуты на раунд, три раунда, сдавшийся больше не участвует! Кто переберёт, того оттащу сам, сдавшегося не бить, лежащего не пинать. — дядька объявил правила.

Он неодобрительно хмыкнул, глядя на состав наших противников, объективно они сильнее.

Жизнь устроена так, что враги всегда сильнее нас Греев, но мы раз за разом побеждаем. В Клане не держат трусов, и боевые искусства обязательны для всех без исключения, а плебеям только по желанию.

Как бы старый служака ни болел душой за своих, малолетний придурок ему явно не пришёлся по духу. Видно всем, что он мысленно раздевает глазками Агни. Да и перевес пацана над девчонкой слишком очевиден.

— Девушка снимается с поединка, противник слишком силён. — вынес вердикт отставник.

— Этот дрочер что ли, силён, да он в жизни не боролся ни с кем кроме своего удава, и то, когда в ширинке запутается, я ему прыщи выдавлю, пусть остаётся.

— Тогда начинаем по команде.

Мы разошлись в разные стороны.

— Вы что делаете! Разорить меня вздумали! Снимайте форму! — внезапно заорала неприятного вида бабища, именно ей на свою горькую судьбу жаловалась жертва.

— Марфовна, ну не голыми им же драться — попытался усовестить тётку служилый, — что ты нас перед Греями позоришь?

— Ладно, пусть возьмут черновое. — смилостивилась хозяйка.

Тогда я впервые испытал ожидание драки, неприятное чувство, живот сжимают тиски, а в душе копошатся дурные предчувствия.

Редко бывает, но случается, что в дуэли гибнут или калечатся наши.

Благородство поединка именно в том, что сражаются равные с равными. И никто не имеет право наказывать Простолюдина за увечье Клановича.

— Тит, ты дрался раньше? — обернулся ко мне Марк.

— Нет, конечно, только на спарринге, на тренировках.

— А, ерунда — это всё, нас натаскивают на бои нормально, главное — сразу выбить колено, и все приехали! Ты главное не боись. Когда на тебя побежит гадёныш вырубай подсечкой, а потом делай, что хочь. — Квинт одобрительно хлопнул по спине, сопровождая жест потоком мысли.

— Побежишь, сама после боя отпинаю. — посулила Злюка.

Копейщики хотели устроить мне душеспасительное промывание мозгов, но к счастью из харчевни стали подтягиваться поединщики.

По одному.

Нам пришлось ждать минут пять, пока они все выйдут в куртках и таких же штанах, грязных, в подозрительных разводах. Мусорщики, а не бойцы.

— Ну давайте, братья, обнимемся!

Я не очень понимал, что Марк имел в виду. Наши положили руки на плечи друг другу, пока я мешкал, Агни за шиворот втащила меня в круг, и все мы все обнялись в кольцо.

Рука к руке, плечо к плечу, голова к голове.

— Покажем плебеям доблесть Греев! Один За Всех!

И наши хором крикнули, так что заложило уши:

— И Все За Одного!!!!!

Мы построились друг против друга, в ряд метров за пятнадцать от мусорщиков, четыре шага между Копейщиками, наши визави сбились в кучу как грязные обезьяны, мы бойцы, каждый боец, они способны только стаей на одного, и сейчас жалеют, что придётся биться как полагается благородным людям.

А поодиночке мы их сильнее.

— Начали! — строевым голосом рявкнул Рефери.

Плебеи бросились на нас, не бретёры – собаки, сорвавшиеся с поводка.

Ко мне бежал крысёныш, вопя и размахивая руками, глупая попытка взять горлом.

Завожу удар ногой в солнечное, но не смог, не сложилось.

Моя нога не бьёт — упирается в его грудь.

И мы падаем оба.

Удар головой об землю. Теряю на мгновение сознание.

Жёсткий и шершавый асфальт под затылком

Удары сыплются в лицо, в голову, в уши.

Рот наполняется солонцеватой кровью.

Закрываю лицо руками.

Боль впивается в рёбра.

Кулак в солнечное, задыхаюсь.

Тварь садится на меня.

Не бьёт, хлещет ладонями. Боль. Унижение. Страх.

«Сдохни! Сдохни! Сдохни!» — пульсирует мысль в глубине боли.

Меня сгибает судорогой – Искра ответила!

Пришла на помощь в беде!

Боль уходит далеко за тело, в тёмные подвалы души, зверь злобы рвётся наружу, держу его на поводке воли.

Крики драки, стук ударов и ор толпы, затихают во мне и только во мне.

Крысёныш застывает в шоке. Всего мгновенье, большего мне не надо

Хватаю за куртку и дёргаю к себе. Подминаю под себя. Теперь я сверху.

Уже он закрывается от моих ударов!

Голова ясная, как на школьном уроке, время замедлилась, урод не поспевает за моими ударами, я бью расчётливо и сильно, там куда больнее, и где нет мешающихся рук, а только податливая плоть, во мне нет радости, нет гнева, нет ненависти, а только цель победить врага, пока Искра в груди отзывается теплом.

— Нееет! Сдааааюсь! Хвааатит! — вопит крысёныш.

Я удерживаю кулак в замахе, и мир снова врывается в сознание. Тепло в груди уступает месту боли, я встаю с подстилки на ватных ногах, весь выжатый как лимон, и такой же запашистый, только от меня несёт смрадом урины и пота, я не знаю, когда обмочился, когда упал или, когда воззвал к менталистике, а может, когда он меня бил и я не мог сопротивляться.

Стою, слегка пошатываясь, смотрю с усталым равнодушием, как поверженный враг уползает на четвереньках и через несколько шагов встаёт и уходит на полусогнутых ногах, от унижения и обиды.

Наши побеждают, это видно всем.

Марк положил бугая на землю и выворачивает ему руку. Положение безнадёжное, тот может только скрепить зубами и тянуть до тайм-аута. В надежде переиграть в следующем раунде.

Агни подтверждает на все сто кличку «Злюка», сидит, на пацане, прижав ногами его руки, и ритмично отвешивает оплеуху за оплеухой. Тот только и может дёргать головой, но вот и он сдался, заорав сиплым голоском.

Квинт с противником кружатся в медленном танце, обмениваясь ударами скупо и флегматично. Не сближаясь и не рискуя понапрасну. Не позволяя броситься на захват, и пресекая попытки поймать руки, отходя в сторону и проводя хук или апперкот.

— Время! Всем разойтись! — голос Рефери поставил точку в раунде.

Мы сбились в кучку. Все поздравляли меня с первым боем, Агни чмокнула в щёчку, все обнимали, и никто не побрезговал, что я в крови, поте и моче.

Мы воины, мне отец всегда говорил, что война — грязная вещь, именно как есть, без возвышенных синонимов, о банальной крови, фекальных куч, гари, пластика, сажи кабелей, масла машинного, радиоактивного теплоносителя из разбитых реакторов. Да мало ли дерьма на войне.