— И к тому же нагота неплохо продаётся, — равнодушно уточнил Кланычь.
— Да и это тоже, здесь можно выставляться месяц и неделю бесплатно, потом либо оплачивай место, а чаще в полцены отдают перекупам и отправляют на фермерские рынки, в каком ни будь дальнем городишке посреди кукурузных полей этих девок если и купят, то точно не в приличную семью прислугой. — бородач мрачно отхлебнул пива.
— С рынка какого ни будь Смиттауна, три дороги, либо прислугой мелкому лавочнику, либо в дешёвый бордель, либо сразу на ферму. — немного подумав, пожал плечами — Как бы Вам иномирцы сказать, у тех, кого здесь не купят, есть разные дороги, но все приведут в поля, там рабыни доживают свой век, пока спина гнётся, и ноги ходят.
Мы немного помолчали, даже у Серого что-то шевельнулось в душе.
— Никто из отцов не хочет, чтобы дочки как скотина бессловесная жизнь прожили, вот и стараются товар лицом показать, вернее грудью и попой. Если за первый месяц не продали, отцы отправляют дочек светить телом на пляж, уже стесняться поздно, не купят за неделю – уйдут в фермерские семьи, там уже загаром никого не удивить, на полях наложницы загорают до черноты.
Две загорелые брюнетки, с бронзовой кожей и крупными грудями, вышли из реки, держась за руки, прямо напротив нас, они похожи как две сестры. Одного роста, один цвет волос, нежные лица, умелый, но не броский макияж.
— У Вас прекрасная речь, намного лучше, чем мне приходилось встречать. — я решил сгладить неловкость от разговора.
— Спасибо. Я работаю на Космической станции, и набрался от иностранцев. Вы странные люди, в Вас нет, как бы это объяснить… ровного отношения к прислуге, для нас наложница — это член семьи, хоть и бесправный, и не совсем человек, но всё-таки свой, Вы относитесь слишком по-разному, есть полно примеров очень хороших и очень плохих.
Абориген немного взвесил, стоит ли дальше с нами говорить о семейных делах и, отхлебнув пива, продолжил.
— У нас есть присказка про них — он кивнул на двух девчонок, что-то не поделивших и начавших плескаться у пляжа прямо напротив нас, так что брызги долетали до стола.
«В хорошем доме к наложницам относятся как к кошкам и малым детям, в плохом загружают работой как тягловую лошадь»;
— А про вас есть другая пословица:
«Продаёшь дочь иностранцу, подбрось монетку, либо будет жить как супруга, либо как чужая, а если монетка станет на ребро — замучат до смерти.»;
Девушки самозабвенно лупили друг друга водой, смех, мокрые и нагие тела, каждое движение наполнено жизнью, каждый жест преисполнен молодостью.
— Я могу Вам посоветовать только одно, не прикипать душой к наложнице, и ни в коем случае не брать замуж, такие браки плохо заканчиваются, рано или поздно все иностранцы уезжают домой, а жён и детей бросают здесь. Вывезти семью невозможно, максимальный срок пребывания иностранца здесь двадцать лет. А потом…
Бородач замолчал, сосредоточившись на грызении орешков.
Моя кружка показывала дно. Я сходил в бар, хозяин этой кафешки, толстый дядька посоветовал мне продегустировать тёмное пиво, я не отказался и от тёмного. К моему возвращению разговор, был в самом разгаре.
Кажется, местному не с кем поделиться мыслями, а Серый впал в небольшой ступор, от всего происходящего и не очень понимал, как реагировать.
Встретились два одиночества.
Кланычь нашёл себе информатора, а он нашёл в Сером, приятного собеседника, особенно учитывая, что тот всегда выслушивает не перебивая.
— …лучше будет, если Вы наложнице сразу объясните, что она не невеста, а всего лишь рабыня, нет надежд — нет разочарований. Да и желательно сразу стерилизовать, по нашему закону дети от наложницы не могут стать свободными людьми.
— И, разумеется, они навсегда становятся рабами. — посланник, сделал напрашивающийся вывод.
До чего скверно, когда твой ребёнок, твоя плоть и кровь растёт, называя тебя не батей, а хозяином.
— Не совсем так, девочки рождаются свободными, но это фикция, никто никогда не возьмёт замуж рабичку. Мальчики, с ними интересно. Теоретически они не могут быть рабами частных лиц, вместо этого они становятся рабами государства, служат в Силах Самообороны, из них формируется флот.
— Странно, как можно доверять рабам оружие, вы уж извините, но я в такое не верю. — я позволил себе усомниться.
— Знаете, добрый человек прав, Претория не участвовала в Войне Кланов, но я точно знаю, случилось нападение пиратов «Чёрной Банды», и флот планеты отбился. — внезапно Серый встал на сторону местного.
Интересная идея собрать флот из рабов и переиграть проигранную войну, жаль невозможная.
— Да состоялся бой, я прекрасно знаю, чего это стоило рабам, как сильно пираты их потрепали. Я, кстати, и обслуживаю их корабли на станции, но давайте вернёмся к девушкам, для меня вспоминать, как две недели сидел на станции, ждали штурма, не самое лучшее моё время.
Немного помолчав, в душе, борясь со старыми страхами, бородач продолжил.
— Главный секрет управления рабами-воинами, это разделить их на ранги, мужчинам свойственно соревнование, и они будут гордиться рангами, и рвать себе жилы, чтоб выше подняться, особенно если им пообещать свободу. У нас боевые рабы от ранга «0» это никто и звать их никак, почти вещи. Поднявшись до ранга «4», они почти свободные, могут уже не служить, и даже создать семью с девушкой, даже свободной, и их дети — уже свободные и уважаемые граждане.
Если бы всё так просто, наш Клан создал бы легионы из рабов, построил флот управляемых рабами, жаль неосуществимая надежда.
Не надежда – она ни на чём не основана, под ней пустота, это мечта – неосуществимая мечта.
Один великий дипломат как-то сказал:
«Язык человеку дан, чтобы скрывать мысли»;
Особенно это необходимо, когда мечты настолько запретны…
— Слушайте, но рабство в Галактике запрещено, как Вы можете поддерживать подобную гадость! — спросил я, отхлебнув пива.
Нет, всё-таки тёмное пиво — гадость, ну или сказать толерантно, чтобы не обидеть местных – сильно на любителя.
— Что именно гадость, та девушка, что вытирается полотенцем, или вот эта, что стоит к нам спиной и наслаждается солнцем? — местный указал на двух обнажённых купальщиц, подошедших почти к самому краю бетонной набережной.
Обе они остановились на расстоянии метра три от нас, и делали вид, что им именно сейчас, захотелось позагорать именно здесь.
— Это фигура речи, рабство строжайше запрещено, видите ли, Вам любой местный мгновенно закатает лекцию на полтора часа и докажет, как дважды два что это не рабство, а высокодуховная забота о малых сих. Но да это рабство. Не мы-таки жизнь така. Девочек рождается больше мальчиков, а женщина сама выжить не может. Поэтому рабство — это не способ эксплуатации, рабам запрещено работать на производстве, рабство — необходимость для выживания.
Местный не стал долго спорить и отпираться, просто признал очевидное.
Я думал о мечте всё вернуть в довоенные времена и, не стесняясь, разглядывал пару девушек выбрали место рядом с нами позагорать, две брюнетки очень похожие друг на друга легли рядом с нашими столиками прямо на покатые бетонные плиты набережной.
Я смотрел вниз почти прямо под ноги. Нас разделяла узорное ограждение набережной и два метра покатой плиты.
Их груди мерно поднимались, как у спящих. Тёмные волосы расплескались по бетону, курчавые волосы единственное, что прикрывали лобок, чувствовалось что-то неправильное и неестественное в наготе их тела, выставленного напоказ.
Мысль зацепилась за неправильность, и я вспомнил, как давно, до войны ещё, когда жил на родной планете, мы несколько Клановечей пацаны и девчонки, устроили марш-бросок по горам и вышли на фермерский рынок пригородной деревни.
