Принимая все за чистую монету, Стун грустнеет и подносит-таки обруч-ободок к своей голове. Искорки, действительно, уже все на макушке.

- Подожди, - прерываю его движение я, - давай хотя бы уменьшим риск. Флин, как только он наденет артефакт, мы оба молчим. А потом порционно выдаем ему информацию. Ты знаешь что-нибудь такое, что неизвестно Стуну и при этом одновременно интересно и сложно для восприятия?

- Да, - охотно отозвался мальчишка, - у меня есть мысли по его работе, которые он бы в обычной ситуации отказался от меня слушать, поскольку считает, что я ничего не смыслю в убийствах.

Вот так здрасте! Работа Стуна связана с убийствами, а этот хромоножка, оказывается, что-то в них еще и смыслит. Кого я тут только что величал безобидным и добродушным?!

- Что ж, приступай, юный, но подающий большие надежды, знаток убийств!

- Мастер Стун, - начал Флин после того, как здоровяк осторожно, кончиками пальцев, возложил себе на голову модернизированный артефакт и постоял так с ним в течение минуты, ожидая непоправимого, - дело в том, что ваши стажеры побрезговали сами отмывать полы от крови и наняли мальчишку – помощника мясника. Ну, как, наняли, скорее заставили. Вот он назло всем и смыл с пола не только кровь, но еще и какие-то рисунки, что были на дне лужи. Разобрать он там ничего толком не смог, но говорит, что не просто каракули какие-то, а что-то серьезное там было нарисовано.

Взглянув на сосредоточенное лицо мастера Стуна, я понял, что обруч работает.

- Хочешь сказать, что это могло быть ритуальное убийство, а не бытовое? Но кому это нужно? Ведь эти знания были запрещены и утрачены еще на заре познания нами магии. Да и для чего может понадобиться такая сила? В Великой Игре ее не применить: все сразу поймут откуда она. Они могли бы прорваться к башне и даже зайти туда, но для этого нужно много народа и неимоверно много информации…

- Убитый был хранителем библиотеки, - шепотом заполнил повисшую паузу Флин, решивший, что стоит пояснить мне полет мысли Стуна.

- Но, если они убили человека, помогавшего им тайно добывать информацию, это значит, что эти люди узнали все, что было необходимо? А зачем тогда рисунки на полу? Да и зачем оставлять на этот самом треклятом полу и рисунки, и кровь, и тело? Получается, это сделано, чтобы мы это все нашли, и стали дальше искать убийцу… ничего не понимаю!

- Убийц или убийцу могли вспугнуть, - предложил я, - вот они и убежали, побросав все, что не смогли унести и не успев замыть следы, как минимум, рисунков.

- Кажется, эта штука не работает, - грустно сказал Стун, снимая в головы обруч и вертя его в руках, - раз даже ты соображаешь быстрее без него, чем я – с ним.

Пропустив это провокационное «даже ты» мимо ушей, я убедил здоровяка не делать преждевременных выводов, и вернуть артефакт обратно на базу. То бишь, на мою голову, так как без него разбирать их речь мне было все еще безумно трудно.

Раз обруч не взрывается и, к примеру, не искрит – уже хорошо. Думаю, что с оглядкой, но можно продолжать им пользоваться.

Пока мы шли назад к дому, я, пользуясь балластными до сего дня знаниями, почерпнутыми из книг и фильмов, инструктировал мастера убийцу, как тому следует осматривать место происшествия и опрашивать потенциальных свидетелей. Даже про три правила Глеба Жеглова ему рассказал. Хотя особого огня понимания в глазах и не заметил.

В любом случае после долгого и обстоятельного монолога в моем исполнении, Стун так проникся, что задушевно поведал мне, как он рад тому, что не убил меня той ночью. Ведь теперь я могу принести еще больше пользы, чем ему тогда показалось на первый взгляд.

В ответ я тоже, абсолютно серьезно признался, что целиком и полностью разделяю его радость по этому поводу и не перестаю восхищаться его, Стуна, предусмотрительностью!

Эта добродушная орясина, по какой-то насмешке судьбы ставшая мастером убийцей, не почувствовала даже намека на сарказм и расплылась в такой широкой улыбке, что мне даже стало немного стыдно за свою с ним манеру общения.

Вскоре Стун ушел, уминая на ходу головку сыра, расследовать свалившееся ему на голову убийство по уже порядком остывшим следам, а мы с Флином остались в доме. Он был голоден из-за не слишком удавшегося урока рукопашного боя, я же в принципе уже хронически зверски хотел есть. На двоих мы уговорили заднюю свиную ногу. Причем я выбирал самые жирные части, чтобы они проще заскакивали в пищевод, так как челюсти капитулировали уже через полчаса интенсивного жевания. А вот Флин молотил мясо за милую душу. Неугасающий огонек в глазах свидетельствовал о том, что ему не слишком часто в жизни выпадает подобное угощение.

Если не утолив, то обманув первый голод, я, чисто из природного любопытства, начал выспрашивать паренька за его житье-бытье. Поначалу выходило не очень, но вовремя и правильно заданные наводящие и уточняющие вопросы вкупе с интенсивно выказываемыми признаками интереса к его повествованию сделали свое дело.

Парень рассказал, что родился в глухой приграничной деревне третьим неразрешенным ребенком в семье. Поэтому и вышло так, что мать его не ходила на прием к изредка заезжающим к ним акушерам, а Флин случился хромым. Ведь исправить подобное увечье можно было бы только в утробе. Спрос за подобное по закону всегда с женщин, поскольку именно они могут в этом мире решать: забеременеть в результате пикантного процесса или нет. Да и вообще, почти все местные женщины могут физически отказывать мужчине во внимании.

Тут я не совсем понял, если честно, как работает механизм, а Флин не смог объяснить, поскольку это как-то связано с женской магией, в коей он никогда по понятным причинам не разбирался и разбираться не собирается.

Не знаю почему, но меня это слегка шокировало. Как так? Почему здесь женщинам дано право гасить низменные мужские позывы? Может, это и хорошо по очень многим причинам, но, все равно, как-то это… это сексизм, вот! И я возмущен таким его проявлением!

Ну, да ладно, в чужой монастырь со своими уставами не ходят, а в насильники или там недобропорядочные семьянины я здесь записываться не планировал, так что меня подобная досадная мелочь волновать и не должна.

Меня должны волновать предельно эгоистичные вопросы, такие как: почему я здесь, для чего я здесь, с какого перепугу я вообще болтаюсь по разным мирам?!

Но пока что мне все это интересно. Я точно знаю, что дома у меня все хорошо: я там на месте и в полном порядке, значит тут у меня своя жизнь. Можно сказать, что я получил шанс на альтернативную нескучную реальность. И, должен признаться, очень этому рад!

Что там, кстати, рассказывает мой новый товарищ Флин?

Мать его должна была отработать штраф, а его отдать в город. Потому что в городе нужны люди, выполняющие не самые почетные и легкие работы. К тяжелому труду мальчишка оказался неспособен в силу врожденного недуга, в обучение его никто не взял, поскольку платить за мальца было некому.

Так он и стал посыльным просто, чтобы не умереть с голоду и иметь хоть какую-то крышу над головой. С талантом своим он толком не разобрался. Знал только, что умеет легко сходиться с людьми. Причем не на почве того, что его жалели, как калеку, а как-то мог незаметно для себя и их самих расположить человека к горе-посыльному.

Мать его тоже не забывала, и каждый раз передавала с земляками продукты или одежду. Сама она из-за отработки долга не могла выбираться в город.

Оба брата подались с отцом в дозорные к неприступной горе, чтобы вернуть семье прежний уровень социального рейтинга. Работа там несложная – знай, патрулируй себе, разъезжая из конца отмерянного тебе участка в конец, да следи, чтобы из какой-нибудь незамеченной ранее пещеры не повалили в этот мир людоеды. А если увидел, что валят, пускай в небо стрелу. Дальше ее уже увидят те, кто должен и снова все города, как один станут плечом к плечу для борьбы с ужасным врагом.

Сам же Флин частью своей семьи официально не считался и имел собственный довольно высокий для своих лет и положения рейтинг.