— Как отец-мать наш Хапи и мать воды львиноликая Тефнут ежегодно смывает скверну с лика Геба, очищаю тебя водой этой и смываю скверну всякую прочь! Да не пребудешь ты в великой пустыне и минуешь её и пройдешь первые Врата на пути к старшему Гору по этому небу!

Обряд очищения каждый проходил не раз, но не такой — не в храме, да ещё с какими-то незнакомыми, особо сильными обрядами и заклинаниями. Да и, признаться, бедна на развлечения солдатская жизнь. А тут было развлечение, да ещё какое! С пугающими чудовищами, рядом проскользнувшей своими крыльями смертью, победой и приключениями! И пусть победа была не их заслугой — каждый невольно примерял на себя судьбу Баи и Иштека. И гнал мысли о судьбе Ренефсенеба, Анхи и других погибших, еще вчера шагавших рядом, споривших, помогавших… А сейчас — вон они, под рогожей лежат, не спорят, не мешают, не помогают.

Обойдя всех, включая раненых и погибших, Саи-Херу вернулся к алтарю, закрыл глаза, воздел руки вверх и что-то долго шептал. Уронив, словно обессилев, кисти, он глубоко погрузил их в очередной кошель, а затем бестрепетно взял в них раскаленный уголь, судя по запаху, какого-то благовонного дерева из Пунта. Подходя к каждому, он почти касался нестерпимо горячим углем лба, уст и груди против сердца и произносил новое заклятье:

— Да появится солнечный свет и проникнет в Медное! Он изгонит пелену Ра, тот, что ежедневно применяет магию здоровья, у кого добрые намерения и кто облечен могуществом, тот, кто прогоняет пелену своим дыханием! Да пройдешь ты вторые Врата на пути к старшему Гору и достигнешь места утоления жажды нёба, его начало — огонь, его конец — тьма!

Завершив этот ритуал, и так же не обделив вниманием раненых и погибших, жрец стал у алтаря. Все, теперь уже и те, кто побывал в башне, стояли словно зачарованные и внимательно следили за жрецом. Было жутко — все бывали на похоронах и поняли, что ритуал частично напоминает погребальный. Это дало всем понять, насколько близко они подобрались к последним вратам, и холод пробежал по спине, невзирая на жаркий для зимы день. И вновь на жаровне алтаря — вспышка, и вновь — дым, зеленоватый на этот раз. Все, не отрываясь, глядели на жреца. Глубоким, сильным, но каким-то отрешенным голосом, вновь воздев руки и взгляд к солнцу, тот провозгласил:

— О Ра, сохрани нас от этого бога, чей облик сокрыт, чей облик скрыт, чьи брови в день расправы над мятежными — перекладины весов, кто тащит порочного, перевитого веревками, к месту заклания, чтобы потрошить души. Сохрани нас от этих мясников Осириса! И спаси от ловцов душ в полях камышовых!

Новая вспышка, новый, горький дым, бело-жёлтоватый…

— О Атум, сохрани нас от этого бога, у которого голова шакала и облик человека, того, что питается падалью, этого хранителя извива Огненного озера, что проглатывает тени, вырывает сердца, выдавливает дерьмо из кишок, чтобы мы его не видели!

Вспышка, и темный, почти чёрный дым…

— О Вселяющий ужас, владыка обеих земель, сохрани нас от этого бога, что хватает души, что проглатывает тленное и питается гнилью, что живет во мраке, жилец тьмы. Перед ним трепещут изнемогшие!

Вспышка, красноватый дым.

— О Хепри, сохрани нас от этих высших судей, которым владыка вселенной даровал духовную силу, что сторожат его врагов, что умерщвляют на месте казни, от чьей хватки не ушел никто! Да не попадём мы под их ножи, да не попадём мы на их место казни, да не войдём мы в их сети!

Очищены мы пред тобой, о старший Гор, да будешь ты постоянен на твоём месте беспредельности, в твоём горизонте вечности, о хозяин северного ветра! Это так же верно, как то, что мы любим жизнь и ненавидим смерть, и да славится Великий бык, жив, невредим, здоров на миллион лет! Да падёт змея, вышедшая из-под земли, да падёт огонь, вышедший из Нуна! Позволь нам быть правыми во всех проявлениях, каких бы мы ни пожелали!

К концу ритуала и Хори, и все остальные впали в какое-то гипнотическое состояние. Жрец отдал заклинаниям много сил, но был ещё бодр, а вот они были как выжатые губки.

Наконец всё завершилось. Все были в каком-то трансе, и только когда жрец сказал, что он пошёл в башню, творить обряд очищения и там, как-то пришли в себя. Нехти вопросительно глянул на Иштека. Иштек объяснил, в первую очередь Хори и жрецу, что, когда они вытащили последнего Проклятого, все оставшиеся от них следы и жидкости были залиты маслом и подожжены. Действительно, из башни шел дымок.

— Я думаю, чародейный господин и отец наш, мы можем пока провести совет, а потом ты очистишь башню, — предложил Хори.

— Не выйдет так, как хочешь ты. Это один обряд с очищением людей, и я должен довести его до конца, иначе он утратит свою силу. Это недолго, но мне нужна будет помощь. Кроме того, погода портится, и может случиться буря.

Хори посмотрел на Иштека, тот догадливо и безрадостно кивнул, и отправился в башню вместе с жрецом. Алтарь остался на месте, и ароматный дымок тянулся вверх, к небу и богам, чуть выше срываясь ветром — погода и всамом деле начала портиться. Нехти же пошел проверить, как закопали Изменённых.

Юношу глодал один вопрос, и он направился к маджайке, а стоящий рядом с ней Минмесу делал вид, что даже не обращает внимания ни на что, кроме дыма из башни и неба, начавшего на горизонте темнеть. Светлоглазая обернулась к Хори и внимательно посмотрела ему в лицо, словно что-то пытаясь прочитать в его глазах. Затем она чуть покосилась на Минмесу. Похоже, ей не хотелось говорить при скользком писце. Хори сообразил, что погорячился — это и не в его интересах. Ну что ж, как говорил Иаму — прячь сокрытое на виду и обращай слабость в силу. Он сделал вид, что именно к Минмесу и направлялся.

— Достопочтенный, я спрошу тебя — готово ли уже послание господину конюшен Пернеферу? Я хотел бы его прочитать и, возможно, что-то добавить. Кроме того, стоит подготовить хесемен к отправке в крепость, и обдумать — как это следует сделать. И не стоит оставлять мешки с камнем Золотой хозяйки систров без присмотра. Если нужно, я выделю солдат, чтобы они неусыпно стерегли его, но пока это не сделано, тебе придется постеречь его, камень этот. Как только солдаты закончат закапывать Измененных в песок, я пришлю стражников тебя сменить, тем более, что нам нужно завершить наш совет. И решить многое, что не терпит отлагательства. Поэтому сразу, как только чародейный господин Саи-Херу освободится, я призываю всех вас к себе — расписать дела и отвечающих за их выполнение по тому, насколько каждое из этих дел срочное и насколько — важное.

Чуть заметно помедлив, писец поклонился и, не выражая на лице недовольства, ответил:

— Я немедля принесу тебе письмо.

Поклонившись, он развернулся и направился к себе.

Глава 41.

Провожая его взглядом, юноша тихо спросил у колдуньи:

— Скажи мне, госпожа… Я ведь так и не узнал самое главное для меня. На каком пути у меня больше шансов спасти мои души? И ещё одно. Я услышал также от десятника Нехти, что Апедемак может помочь своим детям спастись, даже если на них нападет Потерянная душа. Скажи мне ещё — так ли это, и может ли это и мне как-то помочь? Если я обращусь к Львиноголовому — спасу ли я души свои?

Маджайка задумалась. Так же тихо, как юноша, почти шепотом, она промолвила, будто через силу:

— Я не знаю, молодой господин. Воистину не знаю. Знаю лишь одно — если ты НЕ пойдешь за колдуном, жить ты будешь дольше, но души утратят многие и многие. И теперь, ведая это, сможешь ли ты, пойдя по этому пути, при взвешивании сердца твоего избежать мук и пасти Аммут? Знаю, что если отправишься в пустыню — спасёшь многих. Но не подаришь себе длинных лет. Но где больше опасности лишиться душ вовсе — не знаю. И не знаю, поможет ли тебе львиноголовый. Он ценит мужество и бесстрашие, он бог воинов. От труса он отвернется, смелому даст сил. Но ведь ты не чтил его, и он не бог дома твоего?