Князь вновь при первой же возможности отбыл на Юг. Его целью по-прежнему было стать наиболее угодным Его Величеству. Он с головой ушёл в стройки, возведение храмов и улучшение дорог, в продвижение воли царя до самых дальних пределов. Ибо ни разбоя, ни мятежей не было, дань была прекрасна и обильна, и она процветала, страна эта. Царский сын Куша ездил в столицу в положенный срок — с данью и отчетами.

Казалось, после похода Его Величества нет путей спокойней, чем Дороги Хора* и в азиатских владениях Та-Кем наступает пора тишины и спокойствия. Царь всё больше отдавал времени мирным делам, правлению и священным обрядам, благодаря которым страна процветает. Он снова сблизился с Усертатетом, и тому уж показалось (а я знаю это с его собственных слов), что ярость боя в душе Доброго Бога под воздействием данных ему при воцарении Сильных Имен сменилась взвешенной мудростью и пониманием того, что быть государем — это не только карать тяжкой своей рукою. Куда там. Уже на третий год правления Его Величества Аахеперура восстали владетели страны Речену и поколебали границы Та-Кем. Его Величество безжалостно расправился с восставшими, восстановил границы Египта и лично сразил боевым топором семь мятежных князей страны Тахси*. Их тела в назидание всем были повешены вниз головой на борту за кормой царского судна, на котором победоносный Добрый Бог возвращался в свою столицу. Шестерых повесили затем у стен города Фивы, а седьмое тело — отправили Усерсатету, дабы повесить его у Напаты в Куше, у четвёртых порогов Хапи, на устрашение местным жителям. Остальных же пленных врагов, поколебавших границы, сожгли по приказу царя живьем в ямах, и он наблюдал за этим.

В этот год в Куше и в самом деле были (впервые за всё время княжения Усерсатета) некоторые волнения — засуха спалила урожай. Но к тому времени, когда прибыло дурно пахнущее тело мятежного князя, и Усерсатет вынужден был исполнить повеление царское, всё уже умиротворилось и успокоилось, и голод был, благодаря мерам, предпринятым царским сыном Куша, побеждён. Возможно, в иное время всё бы этим и кончилось. Но, разгорячённый боями, в которых он участвовал лично и войной вообще, Их Величество желал собственноручно покарать «мятежных нехсиу и маджаев», для чего и прибыл через восемь месяцев после своей победы в Речену с войском под своим началом в Абу. В качестве заместителя при нем был его верный пес, главнокомандующий Аменемхеб. Тщетно Усерсатет уговаривал владыку, убеждая его, что доброго от таких мер будет меньше, чем худого. Их величество уже всё решил, и война началась. Возражения не вызвали неудовольствия царя, а собственное неудовольствие царский сын Куша разумно не проявлял. Он со своими дружинами следовал с войском, но не усердствовал в наказании деревень и племен.

Странной была эта война, без битв и врагов, но с разорёнными и сожжёнными посёлками. И всё же тогда Усерсатету удалось укротить гнев и ярость царя. Он собирал удвоенную дань, о чём сообщил Его Величеству, и усладил Его Величество самыми прекрасными девушками Куша и Вавата. Великий дом уже принял царицу Тиаа как великую жену царскую, но красавиц оценил благосклонно и щедро поделился ими со своими ближними военачальниками и придворными, следующими за царем. И вместо войны и разорения в ожидании дани войско проводило время, пируя, развлекаясь и устраивая состязания. Не повезло только первым, кто пошел в утоление ярости Мощного Быка, Великого мужеством. Кроме того, князь Усерсатет смог увлечь царя строительством и мыслью увековечить свой поход и победы. Князь уже почти закончил храм в Амаде. Стройка началось еще при Величайшем, и храм посвящался богу Хору, хотя в нём также почитались культы Ра-Хорахти и Амона. Работы, как только Его Величество заинтересовался стройкой, не продвинулись. Наоборот, с удвоенной скоростью до приезда царя работники стали разбирать стены — по приказу князя Юга и втайне от всех прочих в свите. Когда Их Величество Аахеперура изволили прибыть на стройку и остаться на ней для надзора, это позволило почти мгновенно закончить начатое, ибо все детали, пронумерованные и отмеченные, ждали лишь установки на место. Царь был горд, что при нём работы столь ускорились. Он решил оставаться до полного завершения строительства, повелел своему главному строителю Минмосу, сменившего одряхлевшего великого архитектора своего отца, Пуэмра, долнительно украсить храм и приказал установить здесь памятную стелу о военной кампании третьего года своего правления с текстом, славящим его: «Бог благой Аахеперура, возлюбленный Хором и Сетом и дающий жизнь. Воссиял его величество в Нэ-Аммоне на троне, дабы провозгласить чудеса своего войска победоносного, стойкого в борьбе. Поход успешен и угоден богам. Все великие жалкого Куша, вся их знать стоит в присутствии Его Величества и кладет дань южных стран перед благим богом. Придворные воздают хвалы, и войско молится его величеству. Говорят они: «Велика мощь твоя, о бог благой, богатый памятниками. Добыча эта более, чем то, что в иных землях. Не видели такого во времена предшественников, не делали этого те, кто был прежде, но сделал это владыка наш».

По правде сказать, дань собрал Усерсатет и Великие и вожди Куша, которым он подробно описал, что может случиться, если ярость владыки не угасить. Повешенный сирийский князь весьма помог, наглядно подтверждая правоту Усерсатета. Дань воистину была велика и обильна и умаслила сердце Великого дома. Число того, что было в дани этой:

Те, кто был нагружен золотом — двести пятьдесят человек.

Те, кто был нагружен аметистом — сто пятьдесят человек.

Те, кто был нагружен гранатами — двести человек.

Те, кто был нагружен слоновой костью — двести пятьдесят и ещё сто сорок человек.

Те, кто был нагружен эбеновым деревом — тысяча человек.

Те, кто был нагружен всеми видами ароматов южных стран — сто и еще двадцать один человек.

Те, кто был нагружен колесницами — пятьдесят человек.

Те, кто был с живыми пантерами — десять человек.

Те, кто был с собаками — двадцать человек.

Те, кто был с длиннорогим скотом и короткорогим скотом — четыреста человек.

Итого, те, кто под данью — две тысячи пятьсот сорок девять человек.

Это великолепие удостоилось также того, что всё было сочтено и записано на камне, и тут, в Куше, и в Великом храме столицы. Пантеры были на золотых цепях, а псы — особой породы для охоты на львов и буйволов, весь скот — с позлащёнными рогами. Носильщики все были сильны и прекрасны и после стали царскими маджаями.

Глоссарий в порядке появления слов в тексте:

Кефтиу — Кипр.

Дороги Хора — древний путь в Египет из Сирии, м.б., через современную Аль-Кантара.

Страна Тахси — к северу от Дамаска.

Глава 24.

Богатый и могущественный, севший на трон в Фивах (Усерфау-Сехаэм-Уасет — небти-имя Аменхотепа II) изволил отбыть в Город. Войско, словно сытый удав, было отягощено всякой данью, прекрасной и обильной. Кроме того, пришла добрая весть, что Великая царская жена разрешилась от тягости и подарила владыке всего сущего первенца. Царь, желавший скорее увидеть наследника, с малой свитой закаленных походами и боями гвардейцев, бросив всех царедворцев, устремился к столице. Глаза бога Ра, солнце и луна, сменили друг друга трижды и ещё дважды, но царская барка не остановилась и не пристала к берегу нигде, к великой печали губернаторов и управителей Абу, Бехдета и Небта. Гребцы сменяли друг друга, и иногда за весло садились главнокомандующий и сам Благой Бог, пока шесть шемов (чуть больше 300 км) между Амадой и Уасет (ещё одно название столичных Фив) не остались позади. Свита безнадёжно отстала, двигаясь величаво, но медленно. Третьим караваном, отстав от царя, но опередив свиту, двигался Князь и Хранитель Юга с данью.

Все мужья, и даже те из них, кто носит корону, сталкивались с удивительным превращением жён своих после рождения ребенка. Они, конечно, готовы были к тому, что на первом месте теперь у матери будут не они, а младенец. Они были не готовы к тому, что их место теперь станет не вторым, а никаким. И все супружеские пары проходят через это потрясение по-своему. Но Тииа слишком хорошо помнила участь гарема Величайшего и слишком хорошо знала своего мужа, чтобы позволить себе охладеть к нему или, еще хуже, допустить его охлаждение к себе. Она была все так же чарующе ласкова и внимательна к владыке. Но раздражение, охватившее её, нужно было куда-то девать, и оно обрушилось на ближних царя. Усерсатет ранее прекрасно ладил с царицей. Кроме того, он не был тогда женат и собственный опыт не мог его приготовить к перемене в царёвой Великой жене. Возвращаясь на Юг, он не понял ещё, что нажил себе врага вблизи уха Владыки, точнее, понял душой, но не умом. Но он уразумел, что должен стать совершенным правителем Куша, дабы не впасть в немилость. И с удвоенной силой Усерсатет украшал край, обогащал и обустраивал его, обогащая тем самым и Владыку. К седьмому году правления все раны края от ярости царя были залечены, новые храмы росли один за другим. Ещё со времен похода царского у князя Юга сложились прекрасные отношения с главным надзирателем за работами царскими Минмосом. Великий Дом по сравнению со своим Величайшим отцом строил мало, и в Нэ, и в Ипет-Сут*, в великом храме Амона, и в самих дверях Великих Врат. Зато в Куше к услугам Минмоса всегда были места для стройки по его планам, люди для работ и прекрасный камень для зодчества, статуй и монументов. Конечно, дани нужно было всё больше, и, дабы не истощать страну и не доводить до крайности, такие большие храмы, как начатый ещё при Его Величестве Мен-хепер-ра* (Тутмос III) храм Хора в Амаде, достроенный Усерсатетом и украшенный Минмосом, достроить не получалось. Но то, что строилось, было прекрасно и соразмерно, прославляло Та-Кем и царя, и несло свет и любовь к ним в душах людей Куша и Вавата. Храмы в Каср-Ибриме и Сенме, и заново отделанный храм в Калабще — боги Куша и Настоящей земли срастались воедино, как и срастался воедино народ Куша. Всё больше поселений из ремесленников и крестьян, всё больше домов шнау усилиями Усерсатета возникало за порогами. Всё выше становились урожаи и доходы. Разливы Хапи при нем начали тщательно замерять и сопоставлять с записями в Абу. И всё больше детей не могло бы сказать кто они — египтяне или нехсиу, ибо народ перемешивался, как олово и медь в тигле, давая бронзу — людей Куша. Всё больше вернувшихся из Та-Кем детей царей, князей и Высших становилось чиновниками в прекрасных строениях Домов золота и серебра, Домах всякого скота и прочих приказах, построенных тем же Минмосом. Города вокруг новых центров возникали небольшие, но очень удобные для жизни и приятные глазу, продуманные для сбора дани и быстрого хождения товаров. Как только жизнь украсилась и стала приятной, появились даже купцы из чужедальних стран, вплоть до Кедема. Впрочем, царский сын Куша не жаловал волосатых азиатов и не позволял им широко размахнуться — не было ни одного храма Ваала и прочих богов, и постоянно жить им в Куше не дозволялось. И всё больше нехсиу не только говорили, но и писали на Настоящем языке, а в сенет играли уже и вовсе дикие простецы.