Если ты отправишься в погоню за колдуном — жизнь твоя будет короче и трудней. И бед в ней будет много больше, чем на другом пути. Но зато большая часть твоих людей уцелеет. Ты найдешь свою любовь и свое счастье, которых нет на другой дороге. И, главное на этом пути — твоя близкая гибель отведет большие беды от всей земли, и Та-Кем, и Куша, и Вавата, и даже Земли отцов — Пунта. Если же ты останешься в крепости — возможно, что жизнь твоя и не сократится. И будет она намного более спокойная и мирная, и бед и несчастий будет меньше. Но большая часть твоих людей погибнет. И скорее всего, почти неминуемо погибнут Та-Кем, и Куш, и Вават, не сразу, но ты еще успеешь это увидеть и оплакать. Спасти наши земли может только то, что ты найдёшь в пустыне свою жену. И на любом выбранном тобой пути вся твоя дальнейшая судьба связана с Проклятыми душами. Какую бы дорогу ты не избрал, не миновать тебе споров в доме твоем и слов против тебя от великих и наделенных властью. И, что бы ты не решил, ты вернешься в свой дом в этот раз, в этом я тебя успокою.

Я вижу, что на любом из путей тебе будут противостоять. И великие люди при власти, и малые. И на любом пути у тебя будет враг, колдун со светлыми глазами. Если ты отправишься в погоню — это будет кузнец. Это враг сильный и опасный. И большая часть его врагов долго не прожили. А если ты останешься — твоим врагом стану я, а после — и моя дочь. Видишь, я ничего не пытаюсь утаить…

— Но почему ты? Из-за того, что на этом пути я не сделаю того, что ты хочешь?

— Нет. Из-за того, что ты начнёшь делать то, чего хочет кузнец и приблизишь развал стран и гибель многих. Только поэтому.

— Ты увидела это в моих снах?

— Не всё. Я гадала сегодня ночью. Но некоторые вещи из гаданий стали мне понятны только после твоего сна.

— И что же мне делать?

— Решать. Решать самому. Я рассказала без утайки. Но это твоя жизнь и твой выбор. Даже если ты решишь остаться в крепости — я не буду мешать тебе. Больше того — я буду помогать тебе. Ты важен для равновесия. Я буду противостоять тебе только тогда, когда ты станешь слугой кузнеца. Если пытаться воздействовать на твое решение — беда может стать неминуемой при любом выборе. Не спеши. Это тяжело, я знаю. Молодые обычно считают себя бессмертными. И даже война не лечит это быстро. Но этой ночью ты видел кое-что. Ты знаешь теперь, что смерть — не самое страшное.

Они оба молчали довольно долго. Маджайке было жаль Хори, но она старалась этого не показывать. На него и так свалился тяжелый груз. Мальчики так обидчивы… Пусть хоть это его не беспокоит.

— Сколько у меня времени? — наконец спросил он, расхаживая по комнате.

— Не знаю. Но думаю, немного. Если долго решать, то выбор произойдет помимо тебя — время уйдёт и у тебя останется только одна дорога.

— Что же… Я верю тебе, госпожа, и благодарю тебя. Не скажу, что рад был твоему толкованию и твоим предсказаниям. Но что тут поделаешь… Шой.

— Нет. Мы говорили сегодня о Шаи. Это возможно, но не предопределено. Как же ты не поймешь! Будущее в твоих руках во всех смыслах. Ты думаешь по-прежнему, что шаи — канат над пропостью, по которому ты должен пройти. А это на самом деле широкая дорога, и ты можешь пройти по любой ее стороне, и по обочине, и даже срезать крюк на ней, если тебе так удобно. Согласись, что по дороге идти проще, чем по канату! Верно, ты знаешь, что сон, предвещающий беду, можно ослабить, а то и вовсе предотвратить. Разве, будь всё окончательно определено судьбой, такое было бы возможно?

— Так и мой сон можно отвести?

— Боюсь, что только ослабить, и то — не наверняка. Во-первых, чем раньше после пробуждения произнести заклинание, тем вернее оно подействует. Во-вторых — слишком давно это все началось, и слишком великие силы в этом замешаны. Я в любом случае проведу обряд и постараюсь если не снять наложенное сном вовсе, то хоть ослабить действие противостоящих тебе сил, какой бы путь ты не избрал. Но избрать его нужно тебе.

— Мне нужно подумать, госпожа…

— Это именно то, к чему я тебя и призываю, господин мой! Не буду мешать тебе и пойду.

— Нет, госпожа, прошу тебя остаться. Нам нужно провести совет, и я хотел бы, чтобы ты приняла в нем участие. Твой ум и знания нужны нам.

— Хорошо. Но сейчас мне требуется ненадолго покинуть тебя — всё же с волшебством, уменьшающим возможные беды от твоего сна, тянуть не стоит. Я вернусь так скоро, как только смогу.

— Я не буду обижать тебя просьбой молчать о моём сне и о сказанном тут. И, госпожа моя — прости, но я так и не знаю твоего имени. Не скажешь ли ты мне его?

— Прости и ты, но пока — нет. Ты узнаешь его, но после того, как решишь свою и наши судьбы. Поверь, это важно.

Хори только пожал плечами. Маджайка встала. Молодой неджес тоже встал, провожая её, как подобает воспитанному человеку. Светлоглазая улыбнулась и направилась к выходу. Она поставила на глинобитную полочку у двери кувшинчик, из которого пила пиво, и протянула руку к занавешивающей дверной проем циновке. В этот миг за ней раздались шаги и легкое покашливание. Нехти возвращался, а с ним, очевидно, жрец и писец. Настало время провести совет и выслушать все мнения.

Но десятник, однако, был один. Столкнувшись в дверном проеме с маджайкой, Нехти, придерживая дверной занавес рукой, пропустил колдунью, и лишь потом зашел внутрь, не опуская циновку.

— Пролом в первом ярусе почти закончили, — сказал он Хори, провожая уходящую женщину взглядом, — Я поставил людей месить глину и делать новые кирпичи, дыру-то надо будет заделать как можно быстрей, и попросил писца Минмесу руководить ими, людьми этими. Иштек сейчас командует рытьем ямы для Измененных, так что больше-то и некому. Плотники уже разобрали полы первого настила, которые вчера же и делали. Стропила не вынуть, и плотники обмажут дерево сырой глиной, и я думаю, что беды для него от жара не будет. Вообще все при деле, даже в дозор некого отправить. Вязать веревки к Проклятым душам, вытаскивать их и выжигать за ними всю мерзость я определил «ёжиков» — в наказание. Пока они выносят мешки хесемен — пусть он полежит у писца, это теперь его забота. А жрец готовит ритуал очищения башни, так что с советом тоже придется повременить… Госпожа вышла от тебя сильно задумчивой. Не буду спрашивать тебя о толковании сна и предсказаниях, но — есть ли что-то, что надо знать и нам?

— Пока нет, Нехти, пока нет, — пробормотал Хори.

Глава 39.

Нехти повернулся к нему, отпуская циновку. Рукоять заткнутой за пояс булавы, с которой десятник теперь не расставался, описав замысловатую кривую, зацепила кувшинчик, поставленный маджайкой на полочке при входе. Тот нехотя пошатался и как-то неторопливо упал на убитый-утоптанный до каменной крепости глинобитный пол, где и раскололся с влажным кракающим чпоканьем. «Точь-в-точь как затылок Ренефсенеба, — подумал Хори, — и зачем я его булавой бил? Он же не обратился. Наверное, лучше бы было его отпустить на тростниковые поля кинжалом». И вдруг он почувствовал страшную слабость. Ужас то ледяной, то кипящей волной стёк по позвоночнику в ноги и по плечам в руки, и словно растворил в себе все находящиеся в них кости и суставы.

Ренефсенеб был первым человеком, которого он убил своими руками. Но не осознание того, что он отнял чью-то жизнь, потрясло вдруг молодого неджеса. Он, в конце концов, не был белоручкой из семьи семера, который с удовольствием ест мясо, но теряет сознание при виде крови. С детства он бывал на охоте, добивал раненых зверей и свежевал их, и к самому факту отъёма чьей-то жизни, в том числе и человеческой, относился весьма спокойно. Больше того, он готовил себя к этому с тех пор, как втянулся в учебу у Иаму (вернее, Иамунеджех умело и ненавязчиво готовил его), и охота была частью этой подготовки. Досадно, конечно, что первый, принявший смерть от его руки, был его собственным солдатом, но тут уж ничего не поделать.

И также вовсе не страх смерти догнал его на следущий день после боя. Он был в меру богобоязненным, а иногда, как любой молодой человек, так и вовсе мог показаться вольнодумцем. Скажем так — он верил и почитал богов, но вот в святость и близость к богам многих жрецов не верил решительно. Они, скорее, казались ему чиновниками в Доме Бога, да ещё, судя по их лоснящимся лицам — чиновниками вороватыми. Опять таки, разнузданная жизнь некоторых из них в маленьком городке с трудом могла быть скрыта, и верить в благость человека, вчера предававшегося пьянству и блуду не получалось вовсе. Кроме того, от него не ускользали и разночтения в происхождении мира и самих богов в толкованиях самих жрецов. Что-то здесь было не так, не могли же боги словами своих жрецов и служек выхвалять себя и принижать других богов, ну не купцы же они, выставляющие у своего места на торгу жрецов, подобно ярмарочным зазывалам — расхваливать свой товар и чернить чужой. С другой стороны, товар-то есть и у того, и у другого, и ты уж сам должен понять — чей лучше для тебя и за какую цену. Иногда у него мелькала мысль, что сами боги, некогда напрямую правившие Та-Кем, устали от людей и отдалились от них, занятые своими, неведомыми людям и более важными божественными делами — равновесием и порядком в мире. И их споры и ссоры между собой, богами, тоже непонятны людям и недоступны их разумению. Вот Гор и Сет — они непримиримо бились друг с другом, но каждую ночь они стоят на ладье Ра вместе в битве с Апопом. Как такое может быть? Ведь, если верить жрецам Гора, то, Гор, несомненно, прав — гибель отца требовала отмщения. Но то, как он искалечил Сета — и как же они после всего этого могут биться плечом к плечу? С другой стороны, если послушать жрецов Сета — так кто кого покалечил и победил? Да и со смертью Осириса и его нежной кротостью не все так просто, похоже, что у Сета и выбора не было, кроме как убить его…