Приведу информацию Самуила Маскевича, офицера польско-литовского войска, разместившегося в Москве осенью 1610 г.: «В съестных припасах было у нас изобилие: за деньги мы все могли купить, и дешево. В Москве 14 рынков, где на каждом всякий день можно было достать все, чего хотелось: там торгуют ежедневно… Трудно вообразить, какое множество там лавок: их считается до 40 тысяч; какой везде порядок (для каждого рода товаров, для каждого ремесленника, самого ничтожного, есть особый ряд лавок, даже цирюльники бреют в своем ряду)…»{315}. У торга Москвы всегда стояли наготове до 200 извозчиков.
В марте 1611 г. во время выступлений части населения Москвы против польско-литовского гарнизона воевода А. Гонсевский приказал своим солдатам грабить и поджигать в Китай-городе дворы и торговые лавки{316}. Член Гостиной сотни Василий Климшин в 1611 г. обращался к московским боярам с просьбой о возврате 15 шкур рыси, которые были захвачены польско-литовскими интервентами. Лавки пострадали и во время осады польско-литовского гарнизона отрядами Первого ополчения{317}. Нередко они разорялись и соотечественниками. В то время как шведы практически беспрепятственно входили в Новгород, новгородский воевода В. И. Бутурлин «с ратными людьми, на Торговой стороне выграбив лавки и дворы», поспешно ретировался{318}.
В Государственном архиве Швеции хранится отписка 1613 г. (до 3 июля) порховских воевод И. И. Крюкова и М. С. Львова в Новгород о том, что им нечем кормить местных стрельцов, так как ротмистр Карбел запечатал государевы житницы в Порхове своей печатью. Шведы также запрещали жителям Порхова торговать с Псковом{319}. Тем не менее прекратить товарообмен, в котором порой участвовали и иноземные солдаты-наемники, было невозможно. Так, во время шведской оккупации новгородский зелейщик Богдан приобрел 117 солдатских пищальных стволов «в рознь втаи у неметцких солдат недорогою ценою»{320}.
На дорогах Европейской части России стало более или менее спокойно далеко не сразу после избрания царем Михаила Федоровича. В литературе уже не раз описывались злоключения купеческой жены Евфимии Болотниковой (урожденной Андроновой), ограбленной казаками{321}. В 1614 г. воеводы князь Данила Долгорукий и Путята Андреев приказали тверским земским старостам Ивану Окишеву и Томиле Квашенинникову поставить на перевозе через Волгу целовальников и перевозчиков. Однако никто из жителей Твери не согласился взять перевоз в откуп за 15 рублей, поскольку «на перевозы торговые люди ни с какими товары за воинскими людьми и за казаки ни откуды не ездят»{322}. В августе 1614 г. в посольской книге по связям с Англией констатировалось, что «на Вологде всякие кормы и запасы купить дорого, потому что казаки-воры из волостей крестьян ни с какими запасы в осаду в город не пропускают»{323}. Как сообщал в Самару в начале июня 1614 г. князь Н. И. Одоевский, волжские казаки под началом атаманов Терени Уса и Ворзиги намеревались переброситься с Яика на Волгу «стругами противу коровану для воровства»{324}.
Из-за частых ограблений, от которых нельзя было уберечься, многие русские торговцы в Смутное время разорились. В дозорной книге Старой Руссы 1611 г. в переулке у Петровой улицы зарегистрировано несколько пустых «гостиных мест». Там же описывается ущерб, понесенный горожанами от литовских людей{325}. В еще одном свидетельстве 1611 г., относящемся к торговому люду Смоленска, сказано: «Бьет челом бедный твой государев худина, купецкой человек смоленской сиделец Оксенка Дюкорев. Возрил ты, государь, в нас в бедных в худине по своему милосердному обычаю, дал нам видеть изо тмы свет, от смерти живот. И велел ты, государь, мне худине бить челом о своей бедности»{326}.
Немалый ущерб городским торговцам наносили стихийные бедствия — прежде всего пожары. В деле о дозоре Нижегородского посада после пожара 1618 г. содержится информация о том, что в огне погибли торговые ряды с лавками и амбары с хлебом, солью, рыбой и прочими припасами{327}.
Вместе с тем кое-кому из купцов удалось даже улучшить в Смутное время свое благосостояние. К примеру, новгородский гость Первый Прокофьев в период шведской оккупации города разными способами (путем купли, заклада и т. д.) заполучил 4 двора и 8 пустых дворовых мест{328}.
Часть московских купцов при поляках сочла за лучшее уехать в другие города, и далеко не сразу после освобождения столицы они вернулись домой. 6 марта 1613 г. в ответ на челобитье «гостя Максима Твердикова да Гостиные сотни торговых людей Ждана Шипова да Ондрея да Федота Котовых» нижегородскому воеводе В. В. Звенигородскому было велено до весны не высылать их в Москву{329}.
С 1611 г. в Москве известен Купеческий двор, подразделение царской казны. В отчетах расходов казны за 1611–1612 гг. о нем сохранились записи: «В Московскую розруху, на Купецком дворе, рознесли соболей и шуб собольих и куньих, и платья всякого, и полотен, и жемчюгу, на 3493 рубли»; «Да с Купецкого двора дано денгами рухледныя продажи, 690 рублев, 7 сороков соболей за 510 рублев, 57 сорок соболей за 510 рублев, 57 сороков соболей за 1432 рубля; да литовским купцом дано соболей на 425 рублев…»; «Роспись государевы продажныя рухледи, что имали с Купецкого двора в долг бояре и дворяне, и дьяки, и приказные, и гости, и торговые и всякие люди; кто имянем какие рухледи, в цену или без цены, о кою пору взял, и тому роспись…» (далее следует роспись на 27 листах){330}. После последней записи упомянуто о результатах продажи казенной пушнины: «А продано тое рухляди, генваря с 21 числа марта по 18 число, всяким людем на 8741 рубль 14 алтын с денгою; а продавали гости, Дементей Булгаков да Григорей Твердиков, Иван Юдин, Родивон Котов, с товарыщи и с торговыми людми, ценою; а что кому именем и какие рухледи продано, и тому подлинный книги. И за тое продажную рухледь денег собрано 7872 рубля и 23 алтына 5 денег, а не донято на боярех и на околничих, и на дворянех, и на приказных людех, 868 рублев и 23 алтына 4 денги, для того, что по грехом сталась на Москве розруха безвестно, а срок был тем денгам заплатить на Велик день; а что на ком за что взято, порознь, и тому роспись» (эта роспись не сохранилась){331}.
3 июля 1613 г. из казны было уплачено «москотилного ряду торговым людям Митке Онцыферову да Ивашке Козмину за 3 фунты ртути рубль 26 ал. 4 д., по 20 ал. за фунт»{332}. 13 июля 1613 г. казна закупила у Афанасия Твердикова за 27 рублей 50 золотых монет (по 18 алтын за каждую){333}. В расходной книге казны за май — август 1614 г. семь раз упоминается торговец Макар Митрофанов, продававший церковное одеяние. В частности, «майя в 29 день книжново ряду торговому человеку Макару Митрофанову за ризы полотняные, оплечье выбойка бухарска» был уплачен один рубль, «да за стихарь подризной полотняной, оплечье выбойка московская, двадцать алтын». Неизвестно, занимался Митрофанов сам изготовлением риз, оплечий, стихарей или перекупал их у ремесленников-портных{334}.
