1921–1922 годы — время прекрасного сотворчества Серебряковой с другими художниками Петрограда. Она наслаждалась родным городом (Вид на Петропавловскую крепость, 1921) и возможностью общения со знакомыми. В октябре 1922 года вместе с Константином Сомовым и Дмитрием Бушеном Серебрякова писала пастелью портрет Евгении Алексеевны Степановой (жены племянника Сомова). Профильный портрет самой художницы создала Елизавета Кругликова (1921), литографированный — Георгий Верейский (1921–1922). Весной 1923 года произошло знакомство Зинаиды Серебряковой с художником Михаилом Нестеровым^[61].

Несмотря на житейские трудности, период глубокой депрессии 1918–1920 годов в творчестве Серебряковой сменяется художественным подъемом. Она возвращается к жанру автопортрета (1921, Государственная картинная галерея Армении; 1922, Русский музей), часто изображает себя за работой, с кистями (Автопортрет в красном, 1921, частное собрание), как будет делать это и после, а летом 1921 года создает один из своих наиболее романтичных образов — Автопортрет с дочерьми: ее обнимают Катя и Тата (Рыбинский историко-архитектурный и художественный музей-заповедник). Девочки были увлечены музыкой, театром и танцами, что повлияло на появление театральной серии Серебряковой. Увлечение музыкой отражено в портрете Девочки у рояля (1922, частное собрание). Трое детей (кроме Таты) в сентябре 1921 года поступили в Демидовскую гимназию. Большие успехи в рисунке делал Шура, но он был болезненным мальчиком — перенес плеврит. Как писала Зинаида Евгеньевна, «дети ходят в школу… усталые и голодные возвращаются, носят дрова, бегут за хлебом, картофелем и т. д., т. ч. устают ужасно»^[62].

Вот как описывал жизнь семьи в доме на улице Глинки Александр Бенуа (он жил над квартирой Серебряковых) в своем письме Николаю Лансере от 10 марта 1921 года: «Все мы здоровы и кое-как перебиваемся. Наслаждаемся Эрмитажем, театрами. С твоей мамочкой и Зиной видимся ежедневно. Мамочка твоя — ангел. Ужасное свое горе она перенесла со стойкостью истинной христианки и сейчас вся ушла в заботы о Серебречатах. Тяжело им очень, все же они благословляют судьбу, что выбрались из Харькова. Зина постепенно втягивается в работу. Вещи, которые она привезла из Харькова, изумительны. Это они выделывают из всякой всячины чудесные крошечные вещицы, а сейчас увлеклись, под впечатлением виденных постановок, театром. Помогают и девочки. Даже Кэт, после Спящей красавицы, стала вырезать балерин… Хуже всего приходится нашим хозяйкам: мучения с доставанием провизии (ведь рынки все закрыты, всякая торговля преследуется, а пайков не хватает и на прокормление одного члена семьи), мучения с бельем, со стиркой (и то слава Богу — ныне мы имеем воду), мучения с топливом, мучения с обувью и т. д.»^[63].

Сама Серебрякова пыталась справиться с тоской. «Ах, так горько, так грустно сознавать, что жизнь уже позади, что время бежит, и ничего больше кроме одиночества, старости и тоски впереди нет, а в душе еще столько нежности, чувства. Я в отчаянии, все так безнадежно для меня. Хотя бы уехать куда-нибудь, забыться в работе, видеть небеса, природу. А здесь я как-то машинально живу. Рисую неохотно и вяло»^[64].

Но, как всегда, она была излишне самокритична. Ее работы очень нравились родным, друзьям, искусствоведам. Художница участвовала в выставках и разрабатывала новые сюжеты, композиции, ракурсы и даже техники рисунка.

После трехлетнего перерыва возобновилась деятельность общества «Мир искусства». 26 июня 1921 года Зинаида Серебрякова с Александром Бенуа, Добужинским, Кустодиевым, Остроумовой-Лебедевой и некоторыми другими присутствовала на заседании петербургской группы, обсуждавшей деятельность московской части общества. В мае 1922 года она участвовала в выставке объединения, устроенной в Петрограде, в Музее города. Удивительно при этом, что в очерке 1922 года о «мирискусниках» Александр Стрелков лишь упомянул Серебрякову, наряду с Анисфельдом, Верейским, Яковлевым и Шухаевым, говоря о том, что молодые мастера продолжают следовать заветам объединения^[65]. Тем не менее на самостоятельную активную позицию художницы указывает ее участие в конце 1921 — начале 1922 года в создании нового выставочного объединения — «Общества 23 художников».

Серебрякова работала в найденной ей еще до революции манере, выдававшей ее свежий и непосредственный взгляд. «С тем же исключительным мастерством она продолжает передавать живой блеск глаз, так же манит в ее передаче плотность, упругость и сияние тела, так же естественно красивы сочетания ее красок, с такой же классической легкостью ложатся мазки ее кисти и штрихи пастели», — писал о ней уже в 1932 году Александр Бенуа^[66].

Высоко ценил талант Серебряковой-рисовальщицы специалист по истории русской графики Алексей Сидоров. «Серебрякова как мастер рисунка принадлежит, конечно, к направлению Серова, но во всем неповторимо своеобразна. Ее „внутренний“ рисунок, ее пластика замечательны по их живости. Рисунок Серебряковой является, возможно, лучшим достижением в области рисования тела, какое мог бы отметить изучатель русского тех лет», — писал о произведениях художницы 1910-х годов, но то же можно сказать и про рисунки 1920-х и последующих десятилетий^[67].

Важнейшие новшества в творчестве Зинаиды Серебряковой относятся к концу 1921-го — 1922 году. Какое-то время Александр Бенуа понемногу передавал ей в Харьков масляные краски, но их катастрофически не хватало. Старые запасы заканчивались, многие склады были сожжены, новые материалы не продавались. Художники научились экспериментировать, самостоятельно готовить краски — растирали темперу, пробовали различные сочетания материалов. Вскоре после того, как в конце 1920 года Серебрякова приехала в Петроград, Александр Бенуа предложил ей попробовать пастель, и Серебрякова начала активно ее использовать.

Пастель стоила дешевле, и в обращении была проще, чем масло. Она давала возможность делать быстрее не только красочные зарисовки, но и законченные произведения. Вот как о петроградском периоде творчества Серебряковой вспоминала ее дочь Татьяна: «Если в первые годы она работала в технике темперы, масла, то в 1921 г. попробовала работать пастелью, к тому же в своеобразной, только ей присущей манере, используя пастозность наложения, легкую штриховку и растушевку. По плотности цвета, лаконичности и строгости рисунка эти произведения не уступают работам, исполненным маслом…»^[68]

Кроме портретов (начиная с автопортрета, портретов сына Александра и А. С. Нотгафт, 1921), театральных сцен, Серебрякова создала целые серии работ пастелью с видами парков и дворцов Царского Села и Гатчины, где семейство жило наездами в летние месяцы 1922–1924 годов вместе с семьей Александра Бенуа, Стипом (художник Степан Яремич) и хранителями этих музеев (в том числе с Владимиром Макаровым, с дочерью которого, Верой, подружилась Катя Серебрякова). Источником вдохновения для нее служили также парки Павловска и Петергофа, дворцы Бобринских и Юсуповых в Петрограде. Технику пастели художница будет активно использовать до конца жизни.

Второе новшество петроградского периода — активное развитие жанра натюрморта в классической технике масляной живописи. Элементы натюрморта присутствовали и в дореволюционных работах (За обедом, 1914), но как самостоятельный жанр «мертвая натура» выступает в творчестве Серебряковой только в 1922 году в академических по своей сути Атрибутах искусства, сохранившихся в двух вариантах — в Ярославском музее и Государственном музее искусств Республики Казахстан в Алма-Ате.