— Логично! Значит через неделю?

— Да! Смотри, идут! Начиная снимать! — произнес подселенец. Они увидели как открылась калитка и во двор вошли Афанасий и Чубатый. Второй шел с сумкой в руках.

— Ты, Толян, объясни мне, — говорил Афанасий, — куда это вы с Андреем, в день его исчезновения, в шесть часов утра, не дождавшись меня, ушли? Мы же договорились, что пойдем чистить сад на нашей даче все вместе. Я вышел, а вас уже нет.

— С чего ты так решил? — испуганно произнёс убийца вопросом на вопрос.

— Мне вчера об этом тетя Фрося сказала! Она в тот день уехала к родне в Белоруссию, и вчера вернулась. И когда шла на вокзал, видела, как вы выходите со двора. Так куда вы оба ушли?

— А ты кому-то об этом говорил? — боязливо поинтересовался юный убийца, вращая суетливо глазами.

— Еще нет, — ответил Афанасий, — но если ты мне сейчас ясно и четко не ответишь на этот вопрос, я пойду и расскажу об этом в милицию. Не нравится мне это все. Почему ты об этом в милиции не рассказал раньше сам? И чего ты возле Верки все время трешься?

— Так не хотел, чтобы меня потом по допросам таскали. Ты же знаешь, им только первого попавшегося схватить и разбираться не будут. Идем в дом, выпьем чаю, поедим пирожные и я все расскажу. Мы же друзья, какие между нами могут быть секреты, — с наигранной веселостью предложил его спутник.

— Ну идем, — протянул Афанасий с нескрываемым подозрением. Затем он отомкнул ключом наружную дверь и они вошли в домик.

— Давай осторожно к окну, — скомандовал подселенец, и они тихонько вышли из кустов и подкрались к стене домика. — Ты приготовил зеркало на ручке? — спросил старший Петрович.

— Да, только зачем оно так и не понял.

— Сейчас увидишь. Бери его за ручку и подними над подоконником. Так мы увидим, что делается в комнате.

— А солнечного зайчика не будет? Они его не заметят? — с тревогой спросил молодой Степан Петрович.

— Откуда этот зайчик возьмется? Солнца там внутри же нет, лампочки электрические не горят, — возразил попаданец.

— Хорошо, что мы можем говорить про себя, — заметил его напарник и оба Петровича сошлись в молчаливом согласии.

В зеркало была видна комната, в которой посередине стоял стол, за которым сидел Чубатый и пристально разглядывал помещение, как будто что-то искал. Через десять минут в комнату — с кипящим чайником зажатым за ручку — вошел Афанасий. В другой руке он нес заварочный чайник. Чубатый вынул из сумки коробку. Он поставил ее на стол и открыл. Там лежали пирожные эклеры.

— А почему коробка вскрытая? — спросил Афанасий.

— Я не удержался и один съел, — повинился Чубатый, — но я съем на один меньше.

— Вот ты обжора, — добродушно рассмеялся его приятель, — с тобой в поход идти нельзя. Ты всех голодными оставишь. Он заварил чай.

— Ну давай, рассказывай, — предложил Афанасий Чубатому.

— Давай чай попьем, пирожные съедим и я все расскажу.

— Темнишь ты что-то, Толян, — покачал с сомнением головой приятель. — Ну давай, если тебе так легче будет.

Афанасий разлил заварку по чашкам и добавил воды из чайника. Потом они сели за стол и стали есть пирожные. Чубатый взял одно — с самого края — и внимательно стал следить за Афанасием, который с удовольствием доедал второе. Потянувшись за третьим, он вдруг сказал:

— Водянистые, крем какой-то в этих пирожных, наверно от жары он совсем поплавился. Что-то мне не хорошо. В сон чего-то клонит. Вроде бы я выспался хорошо.

— Так жара какая на улице, не удивительно, — тут же вмешался Чубатый, — а ты поел хорошо, кровь отлила от головы к желудку, вот голова и закружилась. Приляг на диван.

— Да, пожалуй, — Афанасий, пошатываясь, встал со стула и, подойдя к стоящему возле стены дивану, просто рухнул на него лицом вниз. Чубатый, злорадно усмехнувшись, подошел к нему и перевернул его на спину.

— Ну что, Афонька? — прошипел он. — Правильно говорят: язык мой — враг мой. А мог ведь пожить еще. Я хотел только тетради с протоколами по открытию хронолептина найти и все. А раз ты вышел на эту старую ведьму и в милицию грозишься пойти, то ты мне не оставил другого выхода. Придется тебя отправить к твоем дружку, ему поди там скучно и одиноко. Раз вы тут были не разлей вода, то негоже оставлять его там одного, — и он мерзко захихикал. Затем стал вытаскивать из сумки бутылки с водкой и сигареты.

— Врет сукин сын, — с негодованием сказал молодой Степан Петрович, — если он хотел просто тетради украсть и уйти, то зачем он водку и сигареты захватил тогда.

— Согласен, а в пирожные он какую-то дрянь закачал, вот тот и уснул, — согласился с ним попаданец, — что он сейчас будет делать?

— Сейчас увидим, — продолжил попаданец. В зеркало они видели, как Чубатый убрал со стола коробку с оставшимися пирожными и спрятал ее в сумку. Затем взял обе чашки, чайник и заварник и вышел с ними на кухню. Оттуда послышался звук льющейся воды и дребезжание моющейся посуды. Когда убийца вернулся в комнату, он вытащил из той же сумки четыре бутылки водки, пачку дешевых папирос и коробок спичек.

После этого он стал тщательно обыскивать ящики, шкафы и коробки стоящие в комнате. Довольно быстро нашел четыре толстые тетради с дерматиновыми обложками. Открыв их, он торжествующе прочитал:

— Протоколы исследований по теме «Хронолептин»! Отлично! Теперь можно переходить к заключительной части этой комедии!

Положив тетради в сумку, он взял в руки одну бутылку с водкой, откупорил ее и подошел с ней к лежащему на спине Афанасию. Все свои действия он с удовольствием комментировал вслух:

— Тосковал ты, Афонька, о своем дружке закадычном Андрее, так тосковал. Горевал и убивался безмерно. И решил ты свое горе, по старой русской традиции, водкой залить, хоть и не пил никогда раньше. Но ведь все бывает когда-то в первый раз. Да и папаша твой — работяга на заводе — заложить за воротник вовсе не прочь. А яблоко от яблони — как известно — недалеко падает! Так что выходит, что ты потомственный алкоголик!

Чубатый приподнял голову лежащего без сознания Андрея и стал вливать в его рот водку. Когда бутылка опустела на четверть, он взял его безвольную руку и облапал ладонью бутылку. Сам при этом он был в матерчатых перчатках. Остатки водки разлил возле дивана, после чего бросил бутылку на пол рядом.

— Значит упился ты, Афонька, водкой до потери сознания, с непривычки-то! Но перед тем как заснуть пьяным сном, решил еще и закурить! Да, ты не куришь, но горе оно такое! А я всем расскажу как ты невыносимо страдал! Уж не переживай. Вот и пачка, вот и спички. Но докурить папироску не успел, вырубился. Рука свисла с дивана, — и он, согласно тому, что комментирует, сбросил руку Афанасия так, что она стала свисать до пола, — опрокинул бутылку с оставшейся водкой, и она разлилась по деревянному полу. А потом, на эту лужу водки, упала зажженная папироса! И готово! Пожар, в котором, я надеюсь взорвется газовый баллон на кухне, и вся твоя нищебродская халабуда разнесётся по бревнам.

Он вскрыл пачку с папиросами и вынул оттуда одну. Зажег спичку и поднес ее к краю табачного изделия. Выждав несколько секунд, он стряхнул пепел на рубашку Афанасия.

— Все продумал, скотина, — зло произнес молодой Степан Петрович, — не зря он потом заговорщиков возглавил. Молодой еще, а какой хитрый.

Положив окурок папиросы на стол, Чубатый тем временем стал откупоривать остальные принесенные им бутылки с водкой. Сорванные алюминиевые крышки, которыми были укупорены бутылки он прятал в сумку. На полу оставил только ту, на которой были отпечатки Афанасия. Потом стал обильно поливать содержимым бутылок пол и сделал мокрую дорожку на кухню. Осмотрев сделанные им приготовления, он остался очень довольным.

— Ну, что! Афонька, вот и все, твой жизненный путь подошел к концу. А я буду жить дальше, и стану большим ученым, может быть даже академиком, и на Верке женюсь! И буду жить долго и счастливо! А вы, кто все время смеялись надо мною и считали недалеким недотепой, жалели меня все время, будете оба гнить в своих могилах! И ничего после вас на земле не останется! О вас забудут, как будто вас и не было вовсе! Будьте вы оба прокляты. Почему такие мозги достались не мне, а вам, простым босякам и засранцам?! — злобно выкрикнул он, с ненавистью глядя на того, кто считал его своим другом. — И передай там своему дружку, что я сделал благо для Веры, что убил его. Ведь что он мог ей дать? Ничего! Он бы украл у нее ее жизнь! Он всю жизнь просидел бы среди своих пробирок и колб! И ее держал бы при себе, не давая ей то, что она хочет! А она хочет мир увидеть, общаться среди известных и знаменитых людей, самой там блистать! И все это я ей дам! Не он! А я! Я ей подхожу гораздо лучше чем он! Просто она еще маленькая и глупая! И ее папе с мамой я нравлюсь гораздо больше, чем он! Ладно, — он вдруг успокоился и воровато оглянулся по сторонам, — пора, а то водка вся испариться и гореть плохо будет.