Лицо призрака светлело, полные губы тронуло подобие робкой улыбки. Они всегда благодарны, если их отпустить.

Как отпустить бабу Лелю? Рассказать всему подъезду, что она умерла? Может, сработает?

— Как ты его убила? — спросила я. — Он ведь тебя не видел. Призраки никому не причиняют вреда, вас слишком много, люди умирали бы тысячами, если бы видели вас.

Мгновение, и черты лица призрака снова поплыли. Вадим ничего не успел разобрать, я же стояла на расстоянии вытянутой руки от порождения, призрака сразу двух умерших человек. Зрелище не для слабонервных и не для брезгливых в тот миг, когда призрак Ломакина в беззвучном вопле раздвигал бескровные, разбухшие от воды губы.

— Хватит! — прикрикнула я, замахиваясь. Ударить призрака невозможно, он бестелесен, он тень самого себя, но присущая при жизни реакция заставила его дернуться и стать снова Ларисой. — Я знаю, кто ты, я тебя вижу, да вы успели мне осточертеть. Ты же сильнее, выпусти свою жертву!

Или наоборот, сильнее не Лариса, ставшая невольной причиной смерти Ломакина, а сам Ломакин? Он бежал за Ларисой, бежал к себе самому, Лариса же пыталась от него отвязаться. Теперь порождение передо мной, бессовестно голой. Но мне не стыдно, я просто растеряна, что, если я неправильно задаю вопрос?

Я задаю его не тому призраку?

— Как ты погиб? Что здесь случилось?

Время течет осязаемо, сгущаются сумерки, к заброшенному санаторию спешат с мигалками полиция и пара медицинских бригад. Одна — обычная скорая, в другой сидят два крепких суровых санитара, и старенький психиатр, озабоченно качая головой, набирает в шприц галоперидол.

Да я уже слышу сирены. Да, я их слышу.

Я кинулась к зданию, взлетела на крыльцо, рассадив ногу об острый камень, рванула на себя дверь. Лариса смогла отцепиться от Ломакина и пролетела через меня, я развернулась и расставила руки. Свежий призрак еще не изучил, на что он способен, и Ломакин остановился. Я выдержала жуть, которая на меня смотрела. Ему это все нравится еще меньше, чем мне, а я получила важный ответ, я теперь знаю, что есть порождение.

С кем поделиться этим знанием? Возможно, пойму, как помочь. Кто-то уйдет, кто-то останется. Но это неточно.

— Твое тело освободят, и ты уйдешь, — выпалила я, глядя в то, что было когда-то веснушчатым лицом. — Как ты погиб?

Если призраков нельзя разделить, они так и продолжат гоняться друг за другом, доводя до исступления строителей, наводя непонятную панику на респектабельных постояльцев нового отеля и ужасая своей двойственностью не-людей, которые пусть изредка, но приедут сюда.

— Я хотел исчезнуть.

Голос призрака был глухим и еле слышным, а может, у меня от напряжения шумело в ушах.

— Ты ее видел?

— Я хотел исчезнуть на время. Это реклама.

Я как-нибудь в другой раз попробую разобраться, зачем, почему и как.

— Здесь что-то есть, — выдохнул Ломакин, и контуры его тела начали бледнеть и растекаться. — Оно меня не пускает. Оно не выпустило меня. Оно здесь. Оно меня не пускает. Оно за тобой, оно прямо у тебя за спиной.

— Забудь о ней, она не причинит тебе вреда. — Ха-ха, я именно так и думала всю свою жизнь. — Останься, не преследуй ее, и вы оба будете свободны. Как ты попал в ливневку?

Ломакин указал поверх моей головы. Может так статься, что он рехнулся в последние секунды своей жизни?

Я оглянулась, и девушка в белом платье прошла сквозь меня. Кусая с досады губы, я превращала тело в звериное, и призраки за моей спиной сливались в порождение. Между ними шла борьба — слух резал отчаянный ультразвук, еще немного, и у меня лопнут перепонки.

Дверь особняка осталась открытой. Это же я открыла ее — да, конечно, а прежде это было бездумное воображение: Лариса вбегала в открытую дверь, в проеме пропадал Ломакин. Разум шутит опасней, чем призраки и порождения, его причуды способны заманить человека разумного в уютную комнату с мягкими стенами. Наверное, такие до сих пор еще есть, а куда еще помещать нас, конченых психов.

Я летела, не чуя под собой земли, расшвыривая лапами палые листья, единственное животное здесь за несколько лет.

Так быстро я не бегала никогда и не обращалась в человека с такой скоростью. Руки ходили ходуном, ноги не слушались, перед глазами стоял туман, в ушах звенело, и мне было плевать, даже если Лариса с Ломакиным, сиамские призраки, притащились за мной и увлеченно смотрят, как задом наперед я напяливаю трусы. Зачем я трачу на это время, мне гигиена важнее, чем жизнь?

Почти ничего не помня и не соображая, я на четвереньках выбралась из кустов, огляделась и плашмя упала на землю. Я была мокрой и грязной, как бродяга со стажем. Ногтями я словно рыла землю. От меня воняло псиной и первобытным страхом — острые запахи будут преследовать меня еще пару часов, прежде чем оборотень окончательно уступит место человеку. Но я успела, и будет время послушать, что здесь творилось по версии примчавшихся полицейских.

Остатками звериного слуха я ловила шаги группы людей. От одного из них, насколько я помню, ничем не должно пахнуть.

— Анна! Анна! Э-гей! Анна!

Я обессиленно улыбнулась и закрыла глаза.

Глава 10

У врача скорой помощи кстати оказался в термосе горячий травяной чай, а у меня так же кстати не оказалось ни капли совести, и я пила этот чай, кутаясь в термоодеяло и обхватив металлическую крышку термоса озябшими, все еще черными от земли руками.

Совсем стемнело, но оперативная группа работала, а я сидела в машине, решая, куда пойти: к коллектору, откуда сейчас извлекали тело Ломакина, или чуть выше парковки, дальше в парк, где под светом прожектора тоже возились криминалисты.

Запах тлена таял, и, как ни странно, теперь мне казалось, что я вдыхаю чистейшую соль. Что было чушью — ветер дул с гор на море, и, несмотря на остатки озноба, мне было душно. А может, я зря пила чай.

Где был Вадим, я не знала, машина скорой стояла так, что я ворота санатория не видела и Вадима легко могла пропустить, вошел он или же вышел. Но, как известно, любопытство сгубило не одну легкомысленную кошку, и я отставила опустевшую крышку в сторону, стащила одеяло, поблагодарила увлеченного футбольным матчем водителя за гостеприимство и выбралась из машины.

— А вы куда? — окликнул меня молоденький полицейский.

— А я с Ремезовым, — отозвалась я, но трюк не сработал.

— Ну и что?

Полицейский был полон решимости не пустить меня на территорию, и я сдалась. Улучив момент, когда он отвернулся, я скрылась в кустах и отправилась выяснять, что откопали криминалисты.

Вадим и полицейские нашли меня сидящей на земле — у меня достало сил хотя бы усесться, но не хватило на все остальное. Я была мокрая, грязная, дрожащая и, вероятно, воняла, и прежде чем разрешила усадить себя в машину, истратила весь запас влажных салфеток — свой и чужой. Бригаде я сообщила, что у меня резко скакнуло давление.

После обращения давление подскакивает всегда, а после нескольких подряд, да еще настолько быстрых, я затруднялась спрогнозировать показания тонометра. Бледный доктор пару раз перепроверил результаты измерения, а я виновато думала, что обычный человек при давлении двести сорок на двести, наверное, и не выживет.

От немедленной госпитализации я отказалась, подсказала, что мне поможет привычный укол — беспроигрышно и проверено не один раз, и врач, всадив мне препарат и вручив одеяло и чай, воспользовался своим положением и ушел вместе с фельдшером помогать какой-то из групп. Не то чтобы их помощь могла действительно оказаться необходимой, скорее ими, как и прочими, двигал интерес. Как ни крути, история с пропажей Ломакина шуму наделала.

Криминалисты приехали не сразу, прошло достаточно времени, я успела и окончательно отойти, и согреться. Не сразу отыскали ливневку, потому что я блеяла и стучала зубами, а врач не позволял со мной разговаривать, пока не подействовал препарат. Место, куда сейчас направлялась я, искали еще дольше.