— Опять?

Под ногами чавкало, сильно пахло прелью, даже гнилью, вода застаивалась и выходила из желобов, превращая палую листву и ветки в свою добычу. Я отошла и отерла кроссовки о траву.

— Да им больше века, — Вадим поднялся, отбросил палку и отряхнул руки. — Видите кирпичи? Первый хозяин этих мест обо всем позаботился. Здесь же были сплошные болота. Потом ливневки укрепили и забетонировали, — он постучал по краю кроссовком, я услышала характерный глухой звук. — Этим их сузили, но сейчас и такой ширины достаточно.

Небольшое подтопление — следствие недавних проливных дождей, через пару дней все подсохнет. Новым владельцам придется дренажную систему раскапывать и переделывать, чтобы не гулять по любезно оставленным предшественниками граблям, но это уже не моя головная боль.

— Куда эти желоба, интересно, ведут?

Мы потащились удовлетворять свой интерес и предсказуемо дошли до забора. Как раз до той части, которая уцелела с давних времен — конечно, сейчас с внешней стороны стояла бетонная плита, а прямо на ней среди завитков колючей проволоки красовалась и подмигивала нам красным глазком всевидящая камера, — но все равно от древних красных кирпичей веяло стариной.

Я помечтала — как будет здорово, если этот участок оставят как есть. Вьюны будто знали какую-то тайну и охотно делились ей — листья чуть шевелились, нашептывая, и удивительно умиротворяюще журчала вода. Слив проходил под старым забором, после его прокопали еще метра на три вперед, до ограды санатория, ныне на этом участке снесенной.

Я не выдержала, вытащила телефон и сделала несколько фотографий. Всегда хотелось поймать красоту, она так скоротечна, и пусть эти горы и это море переживет всех и вся, люди успеют везде приложить руку. Никто не сохранит эпоху на память, в остатках забора нет ничего, подлежащего государственной охране.

Вадим деликатно ушел из кадра, не стал мешать, я оценила его манеры. Ну или он был так же расстроен, как и я — мы в тупике, и никакого решения не находилось.

— Анна? — услышала я и выпрямилась, все же сфотографировав в макрорежиме красивый лист с застывшей капелькой воды. И словно в подтверждение моих слов о тщете всего сущего капля тут же стекла бесследно. — Анна, идите сюда.

Таким тоном обычно предупреждают о чем-то существенном. Я, поскальзываясь, обогнула забор, Вадим указывал на какие-то пожухлые тряпки.

— Вот это уже не похоже на след, оставленный взятыми «на слабо» пионерами, — подозрительно скупо заметил он. — А что это?

Больше всего «это» походило на сгнившее новогоднее украшение из тех, что вешают на двери домов. В нашей стране они не прижились, лично я полагала — они напоминают венки, кому хочется с порога превращать свой дом в ритуальное агентство.

— Венок? — пробормотала я, подходя ближе и рассматривая зеленые тряпичные ветки на кирпичной стене.

Их прикрепили намертво, на века, металлический штырь, вбитый между кирпичами, давно проржавел, но выполнял задачу безукоризненно. Переплетения мокрых тряпок, облезшая позолота, стертая надпись, поникшие, растрепанные неживые цветы.

— Это определенно венок. Траурный. — Я повернулась к Вадиму, осененная внезапной догадкой, но озвучить ее было непросто, и она могла оказаться таким же фальшивым следом, как и все прочие. — Знаете, что это такое? Кенотаф.

Глава 5

— Венки на обочинах дорог. Вадим, вы должны были не единожды такие видеть, — срывающимся от волнения голосом хрипела я, ощупывая находку. Хорошо, что на всей территории нет ничего живого, мало ли, кто мог свить тут гнездо. — И наверняка слышали про призраков, которые пугают водителей.

— Слышал и считал это чушью, люди не видят…

— Люди не видят, но придорожная пыль, морось, туман и свет фар формируют устойчивые контуры, — перебила я, перебирая выцветшие тряпичные листья и цветы и неприятно удивляясь проскочившему в тоне Вадима высокомерию. — То есть водителям не мерещится, так и есть. Скорбящие родственники, сами не зная, привязывают мертвых к месту их гибели, вместо того чтобы дать им спокойно уйти.

— И что хотят от водителей эти придорожные призраки?

— То же, что хочу сделать я. Я хочу снять венок и освободить призрака этого места. Прикрепили на совесть, но все равно непонятно: ни одного погибшего здесь мы не нашли. Вы не нашли, а ведь вы запрашивали полицейские сводки, ничего точнее не может быть.

Венок дополнительно прикрутили проволокой, она проржавела, но держала пластмассовую основу цепко, не оторвать. Или мне просто не нужно церемониться.

Вадим успел отпрыгнуть и негромко выругаться, плеснула под ногами вода, я оказалась вся перемазана, но продемонстрировала трофей с независимым и победоносным видом.

— Его можно сжечь и развеять пепел, но лучше отнести на могилу, и призрак покинет этот мир. Вопрос: чья это условная могила? Кто погиб так, что об этом никто не знает? Ни интернет… но черт с ним, с интернетом! — я, забывшись, взмахнула венком, и Вадим шарахнулся от меня снова. К его чести, на этот раз он промолчал. — Об этом не знает полиция. Значит, венок притащил кто-то в честь покойника вековой давности, но насколько возможно вытащить призрак спустя столько лет, либо… погодите, постойте.

Я застыла, держа венок на вытянутой руке. Вадим и так никуда не торопился, без всяких моих просьб, стоял, опустив руки, и мелкие капли щедро сыпались на нас с хмурых небес, а я даже не могла утереть лицо — руки были и заняты, и чертовски грязные.

— Кенотафы на дорогах не всегда вешают на месте непосредственной гибели, — произнесла я, чувствуя вину за акробатические трюки, которые заставила Вадима проделать, а потом не вытерпела и, извернувшись, почесала нос о рукав. — Но всегда вешают на месте аварии.

— Кто-то пострадал здесь, но умер в больнице? Поэтому в сводках не зафиксирована смерть на этой локации, — без разъяснений догадался Вадим, и я кивнула. Бесценно, что мы говорим на одном языке. — Все верно, если человек получил в общедоступном месте не криминальную травму, но скончался позже в стационаре или в машине скорой помощи, местом смерти запишут стационар. Осмотр если и был, то поверхностный, криминал не выявили, в возбуждении дела отказали, особенно если присутствовала куча свидетелей и тем более была видеозапись. А свидетели и видеозапись обязательно были, если это…

— Случилось на свадьбе, — закончила я.

От того, что мы напали на след, хотелось орать и прыгать на месте, но повод для радости был неуместный — чья-то преждевременная смерть.

— Вы видели девушку в белом платье. Я предлагаю попробовать отыскать ту, кто получила здесь несовместимую с жизнью травму. Думаю, что это произошло аккурат перед тем, как санаторий выкупили нынешние владельцы и закрыли проход на территорию. Два года назад? — и я критически оглядела венок, прикидывая его состояние. — Да, похоже. Если мы сделаем все оперативно, то уже вечером сможем вернуть бедняжке покой.

Невероятно гордая собой, я вручила Вадиму венок и, развернувшись, зашагала к выходу. Если нас видят на камерах, а нас видят, то придут в недоумение: нагулялись, залезли на дерево, обшарили все вокруг, оторвали грязный погребальный венок и тащат его собой, два идиота. Но мне заплатили в том числе и за то, чтобы я игнорировала насмешки людей, которых даже не знаю.

Нам должно было повезти хоть в чем-то еще, и едва мы дошли до машины, забросили венок в багажник и уселись, дождь ливанул стеной, скрыв все на свете. Я кое-как оттерла руки, лицо и куртку салфетками, завела двигатель, направила дефлекторы на враз запотевшие окна. Вадим достал телефон, я сидела, ожидая, пока поток теплого воздуха высушит лобовое стекло, и краем глаза косилась на экран.

Я видела, что Вадим открыл мессенджер, а не сайт, но угла зрения не хватало рассмотреть, что он пишет. Совесть меня вообще не глодала — в конце концов, мы делаем общее дело, и тайны между нами будут мешать, а не способствовать успеху. Подъедало нетерпение, но я могла только смириться и ждать.