— Я был в этом санатории еще до того, как начал искать кого-то вроде вас, — глухо ответил Вадим. — Я не совсем человек и по идее должен быть менее восприимчив к таким вещам, но больше я не сунусь туда без настоящего профи.

Вот это звучало уже интересно.

— С этого момента давайте-ка поподробнее.

Глава 2

На лестничной площадке мигал свет и ощутимо несло тухлятиной.

— Баб Лель? — позвала я негромко, чтобы услышать меня могла только она. — Ты опять здесь?

Я поднялась еще на две ступени и остановилась, вспоминая, видела я хлебное крошево под окнами или нет, или пакеты с мусором, повисшие на поникшем кустарнике. Если и видела, то так привыкла к этому зрелищу за двадцать с лишним лет, что несмотря ни на что не удивилась.

Лампочка перестала мигать, я скрипнула зубами и начала подниматься. Хотелось выпить чай, шлепнуться с книжкой и перестать думать. Рассказ Вадима произвел на меня впечатление, особенно если учесть, какую работу он проделал, чтобы отделить зерна от плевел, суть байки от необъяснимого, и это ни черта ему не помогло.

Наверху раздалось ленивое шарканье, кто-то этажом выше провернул ключ в замке, потоптался, а я ждала, что будет. За дверью, рядом с которой я стояла, жила ласковая и настырная кошка, никогда не покидавшая подъезд, но всегда готовая сунуть нос в чужую квартиру и повыпрашивать вкусненькое. Все жильцы кошку знали, привечали и баловали, а потом, подхватив под брюшко, возвращали хозяину — старичку-учителю, который, даже открывая дверь, не прерывал урок.

Кошка, которая гуляет сама по себе, не появлялась уже с месяц.

— Баба Леля, только попробуй, — прошипела я себе под нос. Соседка — шаги были женские — быстро шла по лестнице, и от миазмов ее туалетной воды, купленной, видимо, «на разлив», дохли даже мухи в полете.

— Аня? — вздрогнула она, рассмотрев меня под мигнувшей лампой. — Ты чего тут стоишь?

— Наушник искала, — соврала я.

За Катериной, привычно перебираясь со ступеньки на ступеньку и тихо ругаясь, ковыляла баба Леля. Сначала две тяжеленные сумки, набитые непонятно чем, затем одна нога, потом вторая. Баба Леля поворачивалась, снимала сумки, ставила их ниже — одну, другую, спускалась сама. Никто не знал, что старая карга таскает в этих сумках туда-сюда, но бабу Лелю в принципе старались обходить стороной. Удавалось не всегда — она подкарауливала жильцов и, корча немощную старуху, просила то сходить в магазин, то посмотреть, что написали в квитанциях. Старожилы пробегали мимо, не оборачиваясь, разовые съемщики попадались в бабкины сети, и больше их никто не видел… ха-ха, несмешная шутка, но в единственной в доме коммуналке никто не задерживался. Баба Леля и в лучшие свои годы могла достать даже мертвого.

Я зазевалась и засмотрелась, и Катерина вздрогнула, обернулась. Баба Леля, которой до столкновения с Катериной оставалась пара ступенек, злобно забормотала ей в лицо неразборчивое.

— Опять кто-то мусор кидает из окна, — поделилась Катерина, морщась от вони и смотря на меня сверху через перила. Я уловила смрад через ее ядовитый парфюм, и даже баба Леля закашлялась и заплевалась. — Я думала, это Лелька, а значит, жильцы? Новых я видела, вроде люди с виду приличные.

Я промолчала. Те «приличные жильцы», о которых она говорила, съехали еще на прошлой неделе, комнату сдали алкашу, которому сам черт был не брат. Алкаш не просыхал, я лишь надеялась, что он не забудет выключить газ. Кидать из окна ему было нечего, разве что водочные бутылки.

Бабе Леле надоело ждать, она сжала кривоватую палку, найденную на помойке сто лет назад, и начала медленно ее поднимать.

— Нет! — крикнула я резко, баба Леля повернулась ко мне и ощерилась провалом рта, а Катерина пожала плечами:

— Ну нет так нет, что ты кричишь, я же их не обвиняю, мало ли, — испуганно проговорила она и поспешила вниз, я посторонилась, пропуская ее, потом решительно направилась на свой этаж.

Лестница была пуста, и нестерпимо воняло гнилью.

Зато в моей квартире пахло лавандой. Я бросила рюкзак на пол, скинула кеды, перевернула ароматическую палочку напитавшимся концом вверх, и дух Прованса поплыл успокаивающим облачком, а я поплыла раздеваться и ставить чай.

Любовь к травам в любом их виде привила мне бабушка, даже так — кофе я пила либо с утра, либо на работе, а дома предпочитала расслабиться. Пока бурчал чайник, я разделась, кинув футболку и худи в стирку, а джинсы предусмотрительно отправила в шкаф и только после этого включила лавандовый ароматизатор в комнате — и это снова не имело никакого отношения к тому, кто я есть. Я и людей встречала немало, обожающих запахи в квартире, а вот с одеждой приходилось быть осторожной, не то чтобы меня смущало, когда кто-то начинал чихать — обычная вежливость к окружающим.

В открытую форточку врывались юная несмелая ночь, шум машин на магистрали и пение птиц. Когда-то давно в нашем районе водились соловьи, но исчезли, а мне нравилось просыпаться и засыпать под их сумасшедшие трели.

На площадке хлопнула дверь, спустя полминуты остервенело грохнуло окно, и сосед с пятого этажа обматерил весь подъезд. Претензии его были обоснованы, окна открывали и зимой, и летом, и жильцы отапливали улицу, а в квартирах, чьи окна выходили во двор, образовывался жуткий сквозняк.

Я знала, кто распахивает окна, которые уже не первый год с изумительным упорством заделывали намертво работники управляющей компании, но говорить об этом соседу не собиралась. Не потому, что у него не выдержат нервы, но, скорее всего, он вызовет психиатрическую бригаду, а мне проблемы ни к чему.

Вдыхая яркую смесь горных трав, я забралась с ногами в кресло на кухне и взяла с подоконника книгу, но с трудом осилила пару страниц. Мысли возвращались к особняку Березиных, исчезновению блогера Ломакина и тому, что в итоге привело Вадима ко мне, и я признала: единственный способ избавиться от тараканов в голове — удовлетворить свое любопытство.

Я принесла ноутбук, подождала, пока он очнется, проверила почту — сплошная рекламная чушь, а могла быть и ночная работа — и открыла поисковик. Я не собиралась перепроверять информацию за Вадимом, как детектив он даст мне сто очков вперед, нет резона тягаться, но я могла найти что-то, что он по незнанию пропустил.

Я ничего не слышала об особняке, но оказалось, я его видела, и не однажды. Первая же статья выдала десяток фильмов, снятых в этих локациях, и особняк и парк того стоили. Сначала это был свойственный середине двадцатого века бравурный пафос с флагами и пионерами, а в конце девяностых в бывшем санатории «Солнечный» снимали атмосферный детектив про великого несуществующего сыщика конца девятнадцатого века, и я, просмотрев кадры, подумала, что мне искренне жаль.

Такие места должны оставаться полуразрушенными, захваченными в плен корнями и ветками, мрачными, таинственными, погруженными в туманное серое марево. Природа отбирала у человека нечто ему ненужное, превращая посредственность в шедевр, да, делая его опасным, но просто не надо тянуться за последним в своей жизни селфи. Замри, наводя объектив на застывший фонтан, где мох приодел полуголых нимф и вдохнул в них немного жизни, и узри совершенство.

Но люди — нельзя надеяться на людей, а значит, совсем скоро ничего не останется от развалин, деревьев и диких мхов, и проворный застройщик отгрохает новодел — точно такой же, но надежный и удобный в эксплуатации. Через пару лет отдыхающие усеют парк, выровненный по линеечке, и работящий садовник будет собирать в аккуратные горки сухие листья, стричь траву и кустарники и втыкать на пустующие места красные и белые неприхотливые цветы.

Название фирмы, которая купила особняк, мне ничего не говорило, и я не полезла на сайт налоговой выяснять, кому принадлежит заброшенный санаторий. Я нашла фотографии, как территория выглядела теперь — Вадим не преувеличивал, новые владельцы не пожадничали и не поленились, восемь гектаров обнесли бетонными плитами, поверх пропустили колючую проволоку, и я подозревала, что и ток. Природа и тут насмехалась, запускала лохматые мшистые лапы, захватывала бетон и острый металл, а человеку оставалось облизываться. Социальные сети пестрели возмущениями разного рода, от утраченного шедевра до невозможности сделать свадебные фотосессии, гиды были единодушны и непреклонны: желающих лезть на закрытую территорию нет. Даже за деньги.