Возникла пауза, и я посмотрел на Губио, чьё лицо не выражало ни малейшего волнения.

Смиренно глядя на Грегорио, он сказал:

— Великий священник, я знаю, что Высший Господь пользуется нами в Своём божественном творении, в соответствии с нашими тенденциями и возможностями, чтобы отвечать на Свои намерения. В человеческом теле для уничтожения грязи используются фагоциты, также, как электрическая искра для чистки атмосферической грязи. Таким же образом я уважаю твою власть, потому что если Небесная Мудрость признаёт существование нежной листвы деревьев, она также знает причину существования твоей обширной области; но ты согласен, что наше вмешательство преобладает над фатальностью, закрытым кругом обстоятельств, которые мы сами и создаём? Я не привык оценивать труд Судей, которые руководят этими местами исправительного страдания… Но я знаком с ужасными ситуациями, которые происходят у тебя на глазах. Я близко наблюдаю за преступниками, которые притягиваются друг к другу; время от времени я анализирую мрачные драмы тех, кто блуждает в пещерах боли, привязанных к злу, которое они практиковали, и я знаю, что правосудие должно торжествовать, эхом распространяясь на свободных решениях.

Однако, уважаемый Грегорио, почему бы тебе не признать, что любовь, поселившаяся в сердцах, искупает все грехи? Почему бы тебе не принять окончательной победы доброты через братское служение, которое возвышает нас и ведёт к Высшему Отцу? Если бы мы тратили те же энергии в делах Агнца, что и энергии, потраченные на служение Драконам, не достигли бы мы цели высшего триумфа значительно быстрее?

В раздражении священник выслушал и с неприятными нотками в голосе заявил:

— Как я мог слушать тебя так долго, храня молчание? Мы здесь являемся судьями в смерти всех тех, кто растерял, растратил сокровища жизни. Как можно вложить любовь в замороженные сердца? Разве Агнец не говорил, что не надо метать бисер перед свиньями? Для каждого пастыря, сторожащего своё стадо на Земле, есть тысяча свиней — символов плоти. И если твой Учитель призывает пастырей для своего апостольства, что можем мы сделать другого, как не составлять команды из сильных рассудков, специализированных в исправлении преступных созданий, которые находятся под нашим направляющим жезлом? Драконы — это демоны-хранители физического мира, и они превосходят друг друга в предохранении от склеивания планетарных элементов. Увязанные с логикой, они не понимают навязываемого рая. Если бы любовь завоевала Землю в один миг, разрушив, таким образом, мрачные бездны с тем, чтобы возвышенный свет стал вечно сиять там легко и мгновенно, то как сознаниям львов и волков, пантер и тигров, со своей экстремальной аналогией, которую они ещё хранят в этих животных, как и душам, которые миллиардами и миллиардами населяют человеческие формы, адаптироваться к такому небесному климату? Что стало бы с раем, если бы мы не следили за адом?

Взрыв саркастического громогласного смеха последовал за этими словами. Но Губио и глазом не моргнул. С простоватым видом он ответил:

— Несмотря на это, я осмеливаюсь напомнить, что если бы мы все бросились на помощь несчастным, нищета исчезла бы; если бы мы просвещали невежд, тьме нечего было бы делать; если бы мы поддерживали преступивших закон, предлагая стимулы к обновительной борьбе, преступления были бы сметены с Земли.

Священник позвонил в колокольчик, который, как мне показалось, был предназначен для выражения его гнева, и завопил своим хриплым голосом:

— Замолчи! Наглец! Я ведь могу и наказать тебя!…

— Да, — спокойно признал ориентер. — Думаю, мне известен размах твоей власти. По малейшему приказу, вылетающему из твоего рта, я и мои спутники можем быть брошены в тюрьму и подвергнуться пыткам, и если это является волей твоего сердца, мы готовы подчиниться этому. Мы заранее знаем все неудачи, которые могли бы сдержать в этом приключении; но нас вдохновляет любовь, и мы доверяем той же Суверенной Власти, которая позволяет тебе вершить правосудие.

Изумлённый таким мужеством, Грегорио вперил свой взгляд на Губио, который произнёс со спокойной твёрдостью, уверенно пользуясь психологическим изменением момента:

— Наша благодетельница Матильда объявила нам, что твоё благородство ещё не ушло от тебя, и возвышенные качества твоего характера остались нетронутыми, несмотря на иное направление, которое ты придал своим шагам. Именно поэтому, зная о твоих личных качествах, я и обратился к тебе словом «уважаемый».

Гнев священника, казалось, стих.

— Я не верю в то, что ты сказал, — раздражённо настаивал последний, — но выражай яснее свои просьбы. Я не располагаю временем для бесполезных дискуссий.

— Уважаемый Грегорио, — скромно продолжил Инструктор, — я буду краток. Выслушай меня с терпимостью и добротой. Ты не можешь не знать, что твоя духовная мать никогда не забывала Маргариту, которой теперь безо всякой причины угрожает безумие и смерть…

Поведение иерофанта, пока он слушал ориентера, стало явно меняться, и на его физиономии проявилась тревога, которую невозможно было скрыть. Странный ореол, покрывавший его лоб, явно потемнел. В кошачьем взгляде иерофанта появилась какая-то особенная жёсткость, а его губы искривились в оскале бесконечной горечи.

У меня мелькнула мысль, что, будь на то его воля, он бы нас разорвал. Но он оставался неподвижным, несмотря на грубое и агрессивное выражение лица.

— Тебе известно, что у Матильды, как твоей жены давних времён, есть воспитанник, дорогой её сердцу. Молитвы этой измученной духовной сестры достигают его просветлённой и полной самоотречения души. Грегорио, Маргарита, жаждущая искупления, очень заинтересована в жизни в теле. Обновительные чаяния омывали её детство, а теперь, когда её брак в расцвете её молодости усиливает её надежды, она желает оставаться в поле благотворной борьбы, чтобы компенсировать своё неправедное прошлое. Конечно, есть достаточные причины, вынуждающие тебя помешать ей по возвращении, если иметь в виду, как тщательно ты подготовил её смерть. Я не осуждаю тебя, а тем более не обвиняю. Кто я такой, чтобы делать это? И хотя Господь доверил мне высокое представительство, я ни в коем случае не стану тебя судить, если не проживу сам твою трагедию, ощутив твою боль. Но я знаю, что через любовь и ненависть прошлого она остаётся неощутимо привязанной к лучам твоего духа, а все мы знаем, что кредиторы и должники обязательно встретятся друг с другом, рано или поздно, лицом к лицу… Но теперешнее её существование охватывает большую спасительную работу. Она вышла замуж за бывшего партнёра по эволюционной борьбе, который также известен твоему сердцу. И она будет править по-матерински в домашнем очаге, где преданные благодетели организуют гармоничное место просветительного труда. Духи, друзья истины и блага, готовятся принять её материнскую нежность, словно благословенные цветы в небесном розарии на пути к ценному плодообразованию. Поэтому я пришёл просить тебя смягчить своё жестокое преследование. Какой бы бесстрастной ни была наша душа, со временем она меняется. Время рушит всё и лишает нас всех наследия неполноценности с тем, чтобы вершилось дело совершенствования. И какими бы непобедимыми ни были властные Судьи, которым ты подчиняешься, они ни в коем случае не смогут избежать суверенного авторитета Всепрощающего, который позволяет им действовать во имя выговора, адаптируя свою задачу ко всеобщему благу.

Над нами тяжело повисли минуты ожидания и тишины.

Но не собираясь опускать руки, Инструктор заключил умоляющим голосом:

— Если ты ещё не смог понять помощь, предложенную Законом Божественного Агнца, советующего нам взаимную и священную любовь, не оставайся глухим к призывам материнского сердца. Помоги нам освободить Маргариту и спаси её от разрушительного преследования. Твоя личная помощь не так уж необходима. Нам хватило бы твоего безразличия, чтобы мы могли действовать с необходимой свободой.

Иерофант принуждённо засмеялся и добавил:

— Вижу, ты разбираешься в правосудии.