Ориентер умолк на несколько мгновений, а затем спросил:

— Ты понимаешь теперь важность земного существования?

Да, я понимал, в силу собственного опыта, ценность телесной жизни на Земле. Но здесь, перед этими живыми сфероидами, грустными человеческими духами без средств проявления, моё уважение к плотскому телу удивительным образом возросло. Я понял с большей ясностью возвышенную значимость слов Христа: «идите, пока в вас есть свет».

Тема была захватывающей, и я попросил Губио продолжить свои размышления; но ориентер со свойственными ему вежливостью и дипломатичностью посоветовал мне подождать до завтра.

Утром, с лицом, выражающим плохое настроение, посланник священника Грегорио проинформировал нас от его имени, что мы свободны до пополудня, когда он примет нас для частной беседы.

Мы с откровенным облегчением ушли к себе в комнату.

Ночь была просто угнетающей, по крайней мере, для меня. Я не мог найти покоя в отдыхе. И не только потому, что шум на улице был постоянным и неприятным. Атмосфера также была давящей, удушающей. Идиотские разговоры, которые были слышны отовсюду в этих местах, вызывали тревогу.

Губио пригласил нас на небольшую образовательную экскурсию, доброжелательно настаивая:

— Посмотрим, Андрэ, можем ли мы воспользоваться несколькими минутами, чтобы изучить «яйцевидных».

Мы с Элои с удовлетворением последовали за ним.

Улица наполнялась формами, характерными для этой деградирующей аномалии.

Разного рода калеки, болваны, мужчины и женщины с измученными лицами то и дело появлялись на улице. Они представляли собой совершенный образец умственно отсталых. За исключением нескольких особей, вперивших в нас подозрительный и жестокий взгляд с явным проявлением злобы. Большинство из них были в состоянии между невежеством и примитивизмом, между амнезией и отчаянием, как мне показалось. У многих из них был возмущённый вид, по сравнению с тем спокойствием, который выражали мы. Видя везде строительный мусор и развалины, я заключил, что в том, что касается коллективного усилия материи этого плана, здесь напрочь отсутствует какая-либо методическая служба. Господствующей чертой здесь были лишь праздные разговоры.

Выказывая большую мудрость, Инструктор пояснил нам, что заблудшие духи обычно борются с идеями-фикс, навязчивыми и жестокими мыслями, проходя долгий период восстановления. Опущенные своими собственными деяниями, они теряют понятие хорошего вкуса, созидательного комфорта, священной красоты и предаются жалким утехам.

Действительно, с точки зрения порядка, пейзаж оставлял желать лучшего. За исключением дворцов на площади правительства, где можно было наблюдать перемещения огромных толп рабов. Остальные же здания своим видом и условиями существования наводили грусть. Стены, покрытые какой-то субстанцией, похожей на грязь, отталкивали не только своим видом, но и запахом — от них исходили неприятные выделения.

Растительность здесь была редкой и в большинстве своём высохшей.

Человеческие крики, дети боли и невежества, были здесь частыми и вызывали у нас искреннюю жалость.

Несчастные прохожие были малочисленны, так что нечего было думать о внедрении методической службы индивидуальной помощи. Но что говорить о городе, насчитывавшем тысячи заявленных безумцев? Не показался бы безумцем в глазах других святой человек, пытающийся навязать свою помощь обычному духу в подобном муравейнике? Именно поэтому никакая благотворительная видимая организация здесь невозможна, если только не через рискованную работу, которой занимался Инструктор, тронутый самоотречением в Творении святости с Христом.

К тому же, господствовавшие в этих местах расстройства, способны были развязать войну нервов у самых уравновешенных существ Земли, а удушающий туман, висевший в атмосфере, мешал нам видеть горизонт.

Сквозь густое облако дыма, происхождение которого я так и не мог определить, Солнце казалось нам сферой кроваво-красного цвета.

Стараясь быть весёлым, Элои вежливо спросил, не является ли ад хосписом по сравнению с этими огромными размерами, на что ориентер объяснил, что у обычного человека имеются лишь смутные представления о важности ментальных существ в его собственной жизни.

Дух изучает, вырабатывает и материализует свои желания в окружающей его материи, и эта материя, придающая формы его импульсам, всегда состоит из бесчисленных низших форм жизни, задействованных в процессе эволюции в просторах бесконечной Вселенной.

Мы пошли вдоль длинных лабиринтов и оказались перед большим зданием, которое с огромной натяжкой можно было бы назвать приютом растерянных Духов.

Если бы я был ещё воплощён, мне было бы чрезвычайно трудно поверить в сцену, подобную той, которая предстала моим растревоженным глазам. Никакое страдание после смерти не тронуло моего сердца так глубоко, как это.

Вокруг стоял невообразимый хор криков, стонов и воплей.

Мы прошли какую-то грязную стену, и уже через несколько шагов ужасающая картина предстала перед нами. Широкая и глубокая долина расстилалась внизу перед нами, и в ней мы увидели все типы страданий, которые только можно было вообразить.

Мы находились на краю плато, которое заканчивалось внезапной бездной.

Напротив нас, на расстоянии десятка километров, один за другим следовали гроты и пропасти, словно мы были перед огромным кратером какого-то действующего вулкана, питающегося человеческой болью, так как внутри непрерывно клокотали вихри голосов, похожие на странную смесь жалобных криков людей и животных.

Моя душа дрожала, и я инстинктивно сделал шаг назад. То же творилось и в душе Элои.

Однако инструктор оставался спокойным.

Далёкий от одобрения нашей слабости, он сознательно проигнорировал её и спокойно сказал:

— Словно сухие ветки, тысячи существ, злоупотреблявших священными дарами, толпятся здесь. Это обвиняемые самой совестью, существа, которые выжили на руинах своего собственного «эго», гранича с мрачным сектором ментального безумия. Они изживают отравленные остатки, которые накопили в интимной сфере на протяжении долгих лет без созидательного труда в физическом мире, бесконечно долгими днями предаваясь теперь искупительным мучениям.

И может потому, что наш ужас перед угнетающей мрачной картиной всё возрастал, он безмятежно добавил:

— Перед нами не что иное, как поверхность мрачных тюрем, перемешанных с пропастями, находящимися под землёй.

— И ничего нельзя сделать с такой потерянностью? — грустно спросил Элои.

Губио помедлил несколько кратких мгновений и серьёзным тоном ответил:

— Каждый раз, когда мы имеем дело с умершим, предоставить ему отдельную могилу очень легко. Но если покойников насчитывается огромное количество, то ничего не остаётся, как прибегнуть к общей могиле. Все Духи возрождаются в плотских кругах, чтобы разрушить идолов тьмы и тени и организовать внутри себя самих принципы победной сублимации ради вечности, если они не стоят на простом эволюционном пути. Но во время проявлений высшего порядка, предоставляемых им, они предпочитают, в большинстве случаев, обожать смерть в праздности, в агрессивном невежестве или в замаскированном преступлении, забывая славное бессмертие, которое им надо достигнуть. Вместо того, чтобы ковать свою судьбу, думая о бесконечном будущем, они очень мало внимания уделяют возможностям роста, избегают оздоровительного ученичества и нарабатывают возрастающие новые долги, таким образом сдерживая творение своего собственного вознесения. И если они, обладая ценными дарами интеллекта, со всем фондом религиозных откровений для решения проблем души, добровольно отдаются подобному сдерживанию, что остаётся, как не пребывать в линиях терпения, сквозь которые пробивается влияние наших благодетелей? Несомненно, такой пейзаж тревожит, но он необходим и понятен.

Я спросил Инструктора, есть ли в этих чистилищах спутники, имеющие своей миссией утешение, на что тот ответил утвердительно.