— Мы не успеем изучить другие приемы.

— Это какие? — прервал Алана Дей, так было интересно.

— Смотрите.

Алан прошелся так, словно выпил не меньше бочонка огненной воды лесовиков. Делал выпады невпопад, изгибался и атаковал из самых невозможных положений.

— Этот метод я подсмотрел у Дома Леса. Славно отвлекает врага и позволяет сбить с толку даже опытного воина. Я его называю «пьяный леший».

— Может, мне не придется драться с собственным братом? — устало выговорил Дей. — Я так хотел узнать его — ведь он появлялся мне в детстве. Показывал дальние страны и даже мир неблагих.

— Как это возможно?

— Он приходил с сильным туманом.

— Он видел Алиенну?

— Я сам похвастался своей любимой, — с досадой произнес Дей.

— Вы сами прошли полмира ради нее, — со скрытой усмешкой сказал Алан. — Думаю, и не только вы.

— Продолжим! — подскочил с пола Дей.

Гвенн с размаху влетела в воду, оказавшуюся теплой и да, соленой. Совсем немного, она даже не стала проверять, можно ли в ней дышать — зато подобная вода не тревожила опасностью, не заковывала в колодки и не душила безысходностью. Неожиданно оказалось довольно глубоко, Гвенн еле нащупывала склизкое дно кончиками пальцев ног.

— Уже вылезаешь? — донесся с берега голос Угрюма, и Гвенн мотнула головой. — Плыви сюда, это просто. Словно бежишь в образе волка. Перебирай руками и ногами.

Гвенн рассмеялась, и в самом деле ощущая себя волчицей. Подгребла к берегу, где полная луна очертила контуры хозяина этого места, вернулась обратно, а дальше все пошло словно само собой. Гвенн вернулась к бережку, провела рукой там, где, ей показалось, сверкнуло что-то. Словно звезда отразилась в неверной ряби.

— Что это? — в руке Гвенн оказалась заколка, простая, но прочная, с цветком о пяти серебристых лепестках. — Что это?! — завороженно повторила Гвенн.

— Королева Мерэнн любила посещать мою скромную обитель, — опустив голову, выговорил Угрюм. — Что до твоего рождения, что после.

— Я… — Гвенн вздохнула. — Я так долго винила мать в том, что она ушла. Покинула меня и Дея. Дей помнит ее, а я — нет.

Гвенн сжала заколку так, что закололо кисть. Думать о матери было и больно, и сладко одновременно.

— Возьми себе, — сказал Угрюм. — И знай, что Мерэнн любила тебя так, как не всякая мать любит свое дитя.

— Тогда почему она бросила меня? — в сердцах воскликнула Гвенн и выбралась из воды на толстый корень.

— Она умерла, это иное.

Потянуло прохладой, и Угрюм протянул мохнатое покрывало.

— Майлгуир отдал собственное бессмертие ради того, чтобы ты жила. Что отдала Мерэнн, мне неведомо. Майлгуир не показывал тебе, как сильно любит, потому что думал: его любовь несет лишь страдания и смерть. Впрочем, как и вся любовь, — вздохнул Угрюм.

— Что? Ты тоже пострадавшая сторона? — хмыкнула Гвенн и поджала озябшую ногу, не отпуская заколку из руки.

Ветер гнал ночь, края неба уже загорались синим огнем, предвестником восхода.

— Пошли, молочка налью. И расскажу о себе, если ты сможешь выслушать старого человека.

— Не такой уж ты и старый, — чисто из духа противоречия фыркнула Гвенн.

— И не страшный? — обернувшись, прищурился Угрюм.

— Я привыкла к облику Бранна — потому что он друг Дея. Я нахожу в нем своеобразную гармонию. Мне куда больше моего супруга нравится Флинн, его брат. Флинна считают уродливым из-за родимого пятна на шее. Мне не кажется это уродством.

— Потому что ты похожа на мать не только внешне, — перестал ухмыляться Угрюм.

— Что ты хочешь сказать? — замерла Гвенн.

— Для тебя тоже внутренний облик просвечивает через наружный. Внешняя красота — лишь маска, а достоинство, умение прощать, доброта, гордость, благородство — все это не зависит от внешности.

— Ну ладно, — смутившись, выговорила Гвенн. — Похвалил так похвалил. Даже лучше стать захотелось.

— А козу подоить? — вновь усмехнулся Угрюм.

— По-до… Чего? — Гвенн на всякий случай сделала шаг назад.

— Так-так! А ты, говорят, выросла в конюшне?

— Кобылиц же не доят, — насупилась Гвенн. — Навоз убирала, копыта лечила, гривы чесала.

Угрюм слушал, кивал, затем отворил калитку, пропустил Гвенн вперед и сказал, взяв что-то с с деревянной полки:

— Не бойся, доить не заставлю. Подоил уже. Попробуешь?

Гвенн с сомнением уставилась на глиняную крынку, полную белой, словно бы маслянистой жидкости. Отпила немного.

— Вкусно. Очень вкусно!

Схватила протянутую горбушку, втянула запах — и аж зажмурилась от восторга.

— Мясо на столе, — сказал Угрюм. — Не откажешься?

Угрюм приоткрыл дверь. Небольшой камин, скорее, очаг, освещал комнату. Деревянные стены из толстых бревен, были все утыканы тонкими свечами, на широком столе из струганых досок лежал запеченный поросенок, а за столом, как ни в чем не бывало, сидел Джаред. Словно и не пропадал вовсе! Аккуратно отделял мясо, клал себе на тарелку и резал ножом и вилкой на небольшие кусочки.

— С можжевельником? — спросил он, не глядя на Угрюма.

— Ага. И черной сливой, — кивнул Угрюм. — Что, все дела переделал?

— Их не переделать. Можно лишь отложить, — Джаред протянул руку, показывая на сидение рядом. — Садитесь, принцесса.

— Не-а, я лучше с другой стороны. От твоей манеры есть, дядя, у меня пропадает аппетит, — проворчала Гвенн.

— Где ваши перчатки, принцесса? — осведомился советник.

— Где-то валяются, — пожала плечами Гвенн и потянулась за куском. — Угрюм… — обернулась она, но хозяина уже не было. — Ну вот, так и не рассказал свою историю!

— Я расскажу, если захочешь. Твой черед задавать вопросы, — Джаред вытер губы полотенцем, свернул его трубочкой и положил справа от себя. Гвенн, застыв с куском мяса у рта, положила кусок обратно на тарелку.

— Ну вот, так я и знала, весь аппетит испортил! — выговорила она.

— Значит, вопросов нет, — пожал плечами советник. — Тогда, с твоего позволения, я бы поспал хоть немного.

— Нет, у меня уйма вопросов! Миллион вопросов! — вскинулась Гвенн.

Советник вздохнул, сложил перед собой руки, соединив пальцы.

— А правда, что у мамы отец был первым мужчиной?

Джаред откашлялся.

— Мне казалось, ты хотела спросить про Угрюма?

— А просила про Мэренн. Ну так как?

— Правда.

— Так и знала, — печально сказала Гвенн. — Я бы ей не понравилась.

— Понравилась бы, поверь!

— А, все равно не для кого беречь себя.

— Для себя, Гвенн. Что бы не растерять себя.

— Кто бы говорил! А Лугнасад?

— Если бы у меня была любимая и эта любимая отвечала бы мне взаимностью… Тогда никто бы не посмел донимать меня выполнением долга перед богом света и любви, а я бы и не взглянул ни на кого, кроме любимой. Как ваши отец и мать когда-то. К тому же вы, будучи замужем за Финтаном и после, ни с кем не?..

— Ну так это потому что… И как-то не хотелось… Да о чем, ты, Джаред?! Вечно задаешь дурацкие вопросы! — Гвенн рванула свиную ножку и впилась в нее зубами, показывая, насколько занята. — Лучше фкажи, какие новофти в Ферном Жамке? — не прекращая жевать, выговорила она.

— Ничего нового и интересного для вас, принцесса.

— Ага-ага, — старательно покивала головой Гвенн. — Знаешь, что меня в тебе раздражает больше всего?

— Буду премного обязан вам за эти сведения, — чрезвычайно вежливым тоном сказал советник.

— Ты! — Гвенн ткнула в советника обглоданной ножкой. — Ты всегда дозируешь информацию так же, как и ешь. То есть даешь ее во-о-о-от такусенькими меленькики кусочиками, на которые нельзя смотреть без отвращения!

— Очень познавательно, принцесса. Желательно говорить «маленькими», если вас не затруднит. И, пожалуй, мне льстит подобное мнение, а о вас сей вывод говорит, как о внимательной особе. Пожалуйста, не подавитесь, умоляю! — произнес советник, глядя, как Гвенн оглядела кость, признала ее слишком вкусной, чтобы выкинуть, засунула в рот и от души захрустела ею. — Копия отец.