Я тут же обернулся и успел перехватить щитом летевший на меня меч. Толчок в руку. Топом. Как же здесь тесно! Мне пришлось отступить, наступив на свежую кучку пепла. Щит перехватил еще один удар, после которого я открылся и ударил. Кровокож уже был готов обрушить на меня новый удар. За узкими щелями его маски невозможно было скрыть испуг и смятение. Залитые кровью глаза приковало к моей руку, уже рвущей воздух булавой по направлению к его виску.

Лачуга наполнилась до боли знакомым треском доспеха. В ладонь отдало с такой силой, что не нужно быть экспертом для определения минуты смерти моего противника.

К тому моменту третий кровокож успел вскочить на ноги, даже занёс меч, но, на удивление, не ударил. Будто хотел поиграть со мной. Резко дергался из стороны в сторону. Делал ложные выпады. В его движениях можно было уловить некий стиль борьбы, уникальный, присущий для кровокожих этой деревеньки. Но, к сожалению, отточить его до превосходства они так и не успели. Так и этот бедолага мог лишь красоваться, а когда дело дошло до драки…

Я вскинул щит и навалился на него. Он пытался улизнуть вбок, но я пристально следил за его сабатонами, увильнуть не выйдет. Щит принял несколько ударов, хороших, сильных. Особого труда не составляло подсчитать мгновения между ударами, и когда в третий раз вражеский клинок был обрушиться на меня, кровавое лезвие замерло, а затем откололось от ладоней и рухнуло наземь. Булава переломало обе руки кровокожу, превратив его в беспомощного кролика.

Я не стал наслаждаться мигом победы, или лицезреть страдания поверженного врага. Я лишь позволил себе зарычать и нанести смертельный удар, не причинивший никаких мук и страданий. Удар милосердия расколол голову и отшвырнул тело на стену лачуги.

Во рту остался странный привкус. Будто с голодухи сожрал целую кастрюли манной каши, а вкуса так и не почувствовал. Слюна стала пресной. Все вокруг стало пресным. Даже враги — и они стали пресными. В их слабости я не находил радости.

Выйдя из лачуги, я первым делом осмотрелся. Кровавые клинки в форме полумесяца беспощадно рубили вражеские доспехи и сносили вскинутые руки вместе с головами. Мое сердце стучало в груди размерено, смерть моих воинов особо не нарушала привычный ритм. Лишь редкие покалывания тревожили грудь, но не более того. Дорога от деревни Оркестр и до каменного города вызвала внутри меня боли и страданий куда больше.

Парой сердце прихватывало с такой силой, что я вынужден был замереть с застывшим на глазах осознанием большой утраты на поле боя.

Но здесь, на этой поляне с сотней сложенных из веток лачуг я не испытывал ничего подобного. Здесь смерть касалась своей дланью лишь врага. Против нас вышли еще до конца обученные воины, салаги, взявшие оружие в руки совсем недавно.

Не прошло и часа, как мы сомкнули плотное кольцо вокруг лагеря кровокожих. Меня с моими воины все время тянуло в левую сторону, и я испытал неописуемое чувство радости, когда услышал знакомый рёв Бэтси, прорывающейся к нам на встречу. Только потом я понял причину нашего невидимого маршрута, который привел нас к непохожей на все остальные лачуги…

Язык не поворачивался обозвать этот довольно приличный домик лачугой. Построенный из пальм огромный дом с просторной террасой явно принадлежал необычному кровокожу. Здесь обитал кто-то важный. Кто-то, за кем пришел монгол.

Хаган с необъяснимой жестокостью убил двух вставших на нашем пути кровокожих одним точным ударом двуручного меча. Их отбросило в разные стороны еще дышащими, но жизнь быстро покинула их тела через страшные раны на животах, не оставивших им никакого шанса. Монгол наступил на грудь тому, что лежал ближе. Доспех взвыл лопающимся стеклом, ступня скрылась в обширной ране на груди и дошла до самой земли, не встретив препятствия из костей и плоти.

Все обратилось в прах. Черный пепел испачкал кожаные штаны Кагана, оставив на них следы поверженных врагов. Пепле вместо пятен крови.

— Чей это дом? — спросил я монгола.

Каган выставил перед собой меч и уверенно двинул в сторону дома. Монгол не ответил. Ответ на мой вопрос громким мужским рыком пронёсся над нашими головами.

— Мой!

На веранде появился мужчина. Солнечный свет выхватил только его босые ноги, когда тот перешагнул границу тьмы и света на деревянном полу. Он не сошел с веранды, он не шагнул на землю. Его лицо скрывалось под сенью соломенной крыши, пробуждая во мне сильное любопытство.

— Что здесь происходит⁈ — взревел он. — Кто устроил бунт?

Один из моих воинов подбежал к веранде и смело бросился на мужчину. Всё закончилось очень быстро, всего несколько ударов сердца. Воин ударил серповидным мечом, и в тот же миг завалился на бок, обрушиваясь на плетёные стулья, стоявшие рядом с мужчиной.

Безупречное убийство. Мои глаза не успели уловить посторонних движений; мужик как стоял неподвижно, так и остался стоять на месте, грея непокрытые ноги на солнце.

В груди защемило. Моё сердце выдавило стук, похожий на хрип. На моих глазах мой воин обратился в пепел. Пустая смерть, вызвавшая неприятный смешок у мужика.

— Какого хуя здесь происходит? — взревел мужчина и ударом ноги разбил гору пепла. — Покажите мне виновника мятежа⁈

Темное облако засеребрилось в лучах солнца и стремительно поплыло по воздуху в нашем направлении, словно убегало от убийцы, прячущегося в глухой тени веранды. Но мужчина не нуждался ни в какой маскировке. Он целиком вышел на солнце и вновь проревел:

— Мятежник! Покажи себя!

— Я не мятежник! — крикнул я в ответ, с удивлением рассматривая мужика.

Им оказался старец в легкой серой рубахе со шнуровкой на груди и коротких шортах, потрепанных бесчисленными часами тренировок. Ровная седая борода непроглядной маской скрывала нижнюю половину лицу, когда его обритая голова поблескивала от выступившего пота. Но даже плотный загар не мог скрыть сотни, а то и тысячи различных шрамов, разбросанных по всему телу. В сравнении с ним монгол казался мальчиком, упавший с велосипеда мордой в асфальт.

— Ты ослушалась приказа? — усмехнулся он, одарив меня тяжёлым прищуром.

Его голос можно было сравнить с напором воды, бегущим под высоким давлением сквозь ржавую трубу. Разбитые сотню раз губы, а потом зажившие сотню раз, брюзжали слюной прямо на землю, усыпанную пеплом. Найдя меня своим взглядом, он повернул голову так, чтобы его правое ухо смотрело точно на меня, отсутствие левого я заметил сразу, как только он сошел с веранды.

— Я сам отдаю приказы, — крикнул я. — И то, что ты еще жив, — моё воле изъявление.

— Это как понимать, воин? Ты перегрелся на солнце? И почему ты не укрыл свое лицо за маской? И… — его изумлённый взгляд упал на мои руки, в которых я сжимал своё уродливое оружие. — … у кого ты украл это оружие?

— Разве я похож на вора?

Я шагнул на встречу мужчине, намереваясь подойти к нему в плотную и заглянуть в глаза. Мне не хотелось пропустить тот миг, когда они наполнятся страхом и помутнеют при одной только мысли, что перед ним стоит далеко не тот кровокож, которых он привык видеть. Но меня остановил монгол. Он вырвался вперед и схватил меня за руку.

— Нет! — рявкнул Хакаген. — Он мой!

— Скажи мне честно, — гаркнул я на монгола. — Ты привел нас сюда ради него?

— До города я знал лишь один путь, и он проходит через это место. Мой обман только в том, что я не раскрыл тебе всех своих намерений. Но поверь мне на словно, этот страшный человек не заслуживает жизни.

— Это кто там гавкает так мерзко? — мужчина сплюнул, пристальным взглядом изучая монгола. Он опустил взгляд до самых ступней, а потом поднял глаза и замер, увидев распущенные до плеч волосы Хакагена. — Не может быть… — промычал он.

— Я же обещал тебе вернуться, — оскалился монгол.

— Но как? Что вообще здесь происходит? — мужчина перевел взгляд на меня. — Воин, немедленно прекратить бунт!

— Меня зовут Инга! Мы приплыли с «проклятых земель»…

Мужчина оторопел. Кожа на лице медленно разглаживалась под грузом осознания услышанного. Кустистые брови приподнялись, убрав занавес грубой мужественности, и теперь он выглядел обычным мужиком, застигнутым врасплох.