Всю дорогу я видел страдания и смерть.

Но сегодня иной день. Сегодня мы полностью окружим себя водой, и куда бы не упал мой взгляд — я увижу морскую гладь.

Из девяти кораблей мы забрали семь. Каждое судно было целиком забито моими воинами, большая часть которых разместилась в трюмах, где могла взяться за вёсла и вывести корабли из гавани.

Вместе со мной на корабле поплыл Ансгар, его люди, Осси и Бэтси последуют за нами. Я не хотел держать яйца в одной корзине, да и план у нас был такой, что, если всё пойдёт по пизде, они смогут нас прикрыть, или на крайняк — спасутся, уйдя обратно в море. Но я был абсолютно уверен в успехе моего хитрого плана.

Когда корабли были полностью заполнены воинами, а вёсла брошены в воду, я встал напротив руля и крепко сжал его в ладони. Нутро судно прогромыхало с такой силой, что глухой стук можно было услышать стоя в центре каменного города. Корабль ожил. Вены, оплетающие целиком судно, вздулись и начали мерзко пульсировать, отражая на влажной поверхности солнце.

Вёсла обрушились на морскую гладь и принялись её с лёгкостью вспарывать, как скальпель нежную плоть. Под стук сердца нашего живого двигателя, корабли поочерёдно покидали пристань задним ходом. Я спокойно стоял и дожидался своей очереди.

Я погрузился в раздумья, так как поймал себя на мысли, что за все эти двое суток никто из моих друзей даже не поинтересовался о дороге. Никто меня не спросил: знаю я маршрут или нет? Но парадокс в том, что я и сам себе не задавал этого вопроса. Прошло двое суток, а мыслями я пребывал или здесь, в городе из камня, или там — в неизвестности. Но между двумя этими местами мост уже был проложен в моей голове.

Когда я коснулся подвешенного на сосудах беднягу в трюме, я ничего не ощутил, кроме молчаливого холода в его голове, но я сумел разглядеть маршрут. Он был словно выжжен раскалённой иглой на уровне подсознания. И этот маршрут — единственное, что жило в голове бедняги. Это даже не воспоминание. Это рефлекс. Оплетающими судно сосудами этот навигатор ощущал тепло солнца, направление ветра и меняющуюся температуру воды. Полученные данные быстро корректировали направление судна, и когда мы покинули гавань и отплыли от берега на пару сотен метров, корабль ощутил ветер, ударивший нам в спину. Матчи пошатнулись, а канат сосудов, уходящий по ним до самого верха, вдруг вздулся. От него во все стороны потянулись крохотные сосуды. Казалось, будто невидимый паук плетёт паутину на месте парусов. Слой за слоем.

Один за одним. И так до тех пор, пока матчи не скрылись от наших глаз за непроглядной багровой плёнкой.

Багровые паруса.

В спину ударил новый порыв ветра. Судно резко накренилось в бок, я ощутил нарастающую тягу, как в быстро разгоняющемся автомобиле. Над головой всколыхнулись огромные паруса, издав влажное чавканье, и кровавые корабли потянули нас в неизвестность.

Сколько мы были в море? Я не считал. Когда вставало солнце, я покидал руль и уходил в начало корабля, откуда мог видеть не только прекрасный восход, но и насладиться шумом бьющееся в корму судна воды. Огромные капли поднимались так высоко, что я мог ощутить их влагу на своём лице. Периодически Ансгар становился рядом со мной, и мы вместе наслаждались каким-то необъятным образом свободы, которой ранее никто из нас не испытывал. Мы словно стали бродячими псами, сбежавшие из рук жестоких хозяев. Но мы прекрасно понимали, что скоро наступит момент, когда нам придётся снова оскалить зубы и принять бой за нашу свободу. Но как скоро? Я всматривался в горизонт, и не находил там ответа. Я только мог поднять голову и посмотреть на жуткие паруса, напоминавшие внутреннюю сторону содранной кожи, куски которой валялись на каждом углу моего города из детства.

Ежедневно наблюдая за парусами, я обратил внимание, что они сами подруливали, корректируя направление наших кораблей. Это было удивительно, и одновременно жутко, так как за их управление отвечал живой механизм, подвешенный над полом на сотне пульсирующих вен в самом тёмном трюме корабля. Безмолвный навигатор вёл нас в неизвестность, и я мог надеяться только на то, что это не окажется ловушкой.

В один из дней мы попали в шторм. Горизонт затянуло чёрными тучами, из которых в воду потянулись ослепительные молнии. Накатил ветер. Раскаты грома быстро докатились до нас, заглушив своим грохотом бьющееся в чреве корабля сердце. Судно отреагировало моментально: на наших глаза багровые паруса начали стремительно испаряться, как тлеющий лист бумаги. Паутина сосудов сокращалась с болезненной пульсацией, втягиваясь в увитые венами матчи. Всё продлилось меньше минуты, и корабль стал походить на обглоданные кости с жалкими остатками недоеденного мяса. Мы потеряли последнюю защиту от разъяренного неба. И в следующий миг нас накрыл дождь, который шёл целые сутки. Мучительные сутки, показавшиеся мне годом.

Огромные волны пытались опрокинуть судно, заливали матчу. Вода быстро устремлялась в трюмы, но не успевала их заполнять целиком. Живой корабль отрыгивал воду обратно за борт, как утопленник после удачного спасения.

Всё это время я стоял на палубе, вцепившись обеими руками в руль. Не было никакого смысла где-то прятаться, да и я прекрасно понимал, что корабль меня так просто не отдаст морю. Канаты вен крепко свернулись на моих ногах, намертво приковав к полу. Но я никак не мог успокоиться, взирая на остальные корабли. Я переживал за друзей. Переживал за своё войско, от которого осталась добрая половина. Когда огромная волна накрывала идущий рядом корабль, внутри меня всё сжимало. Дождь заливал глаза, над головой раскатывался оглушительный гром, а ударившая перед самым носом молния выжигала картинку до бела, я продолжал держаться за руль, и ждать момента, когда идущий рядом корабль вновь вырвется из бурлящей воды, и его нос тяжело рухнет на пенящееся море.

Я с замиранием сердца пересчитывал корабли, когда шторм утих. Их было семь, все на месте. Багровые паруса распустились как бутоны роз, и мы снова бросились в неизвестность.

Через несколько дней после шторма ко мне подошёл Ансгар и пожаловался на запасы воды. Их хватит на три дня. Я спросил его, на сколько был рассчитан запас? Юноша закрыл глаза, покивал головой, подсчитывая в уме, после чего ответил, что на десять. Так мне пришло осознание нашего семидневного путешествия. Тогда я не нашёл нужного ответа, я лишь попросил его набраться терпения, и верить в то, что мы на правильном пути.

Когда закончилась вода, стало совсем худо. Последние несколько литров получилось растянуть на трое суток, но уже тогда я видел в глазах вымотанных солдат быстро гаснущий блеск энтузиазма. Смерть пришла на наш корабль. На утро третьего дня обнаружились первые погибшие, и увидев их трупы, я был удивлён. На кучах соломы, которую люди Ансгара затащили в корабль и использовали как лежанки, лежали полностью обескровленные тела. Их высосали до последней капли, но умирая, они даже не пикнули. Корабль подарил им безмятежную смерть во сне, но взамен забрал всю кровь. Ансгар потребовал от меня объяснений, на что я лишь развёл руками. Здесь не мы решаем: кому жить, а кому умирать, от чего Ансгару невыносима была мысль, что его судьбу теперь в руках корабля.

— Мы хуже мышей в клетке! — гаркнул он. — Их хотя бы кормят и поят.

— Ты должен экономить силы…

— Инга, что ты мне предлагаешь? Улечься на солому и дожидаться дня, когда корабль заберёт мою кровь.

— На твоём месте я бы тешился мыслью, что ты даже не почувствуешь этого.

— Это какое-то безумие…

— Сейчас ты должен быть со своими людьми! Им всем плохо, они мучаются от жажды, на их глазах умирают товарищи, то самое безумие не просто поселилось в их разуме. Безумие пустило корни, убивая их еще быстрее. Ты их спокойствие. Ты, Ансгар, — их надежда!

— Надежда⁈ — глаза Ансгара вспыхнули яростью. — На что?

Я положил ему на кожаный наплечник ладонь и сжал пальцы.

— Вспомни, как мы радовались свободе. Как мы радовались ветру, бьющему в лицо. Дай им надежду на свободу. Им больше ничего не надо.