— Они работают в рудниках — часть добывает уголь, другие — камень для дорог и укрепления стены, — еле слышно ответил Шрам, окончательно растерявшись.

«Рабский труд, — мелькнуло в мозгу, — всё, как и бывает в человеческом обществе». А ведь этим самым мы имеем двадцать семь озлобленных людей, готовых мстить при первом удобном случае. Сколько «Илсов» среди этих немцев, которые могут пригодиться при нормальном отношении? Если до сих пор вражда между Русами и Дойчами была по причине нацистской сущности Дитриха, то любой сбежавший к своим пленный немец станет причиной ненависти к нам со стороны Дойчей.

— Насчет пленных, Шрам: они — воины и пришли сюда не по своей воле, а ты их превратил в рабов. Я понимаю, что их можно использовать, пока не восстановили стену или не повесили новые ворота. Но вечно держать их в рабстве неправильно, к ним надо относиться по-человечески. Они уже искупили свою вину четырехмесячным трудом. Направь воинов, пусть всех пленных приведут сюда, к этому дому.

Шрам вышел отдать указание, радуясь, что отделался так легко.

— Гуран, сколько у тебя теперь всадников, лошадей, что вы делали в мое отсутствие? Я поручал вам притащить сюда Большую и Малую Берты, но пушек в Мехике я не вижу.

— Всадников пятьдесят два, лошадей ещё больше — мы поймали всех разбежавшихся лошадей Дойчей, — бойко начал Гуран. — Мы всё время тренировались, как ты показывал: атака лезвием кинжала, атака с охватом боков врага. А пушки, — Гуран замялся, — мы не смогли их притащить: колёса не крутятся. Наши волы не смогли их сдвинуть с места, они сильно ушли в землю, — почти жалуясь, закончил рассказ брат Терса.

— Ладно, подумаем, как нам быть с пушками, — не стал обострять внимание на проколе парня. Я сам виноват, сделал всё, чтобы оси заржавели, а тащить волоком такие огромные дуры практически невозможно. Будь у меня Лайтфут, он бы бы придумал, как решить вопрос с пушками. Критические замечания в свой адрес выслушали командир арбалетчиков Мар и лучников — Сенг. Вернувшийся в комнату Шрам сидел молча, на его лице читались переживания. Парень, для первого раза неплохо справился со своими обязанностями, просто я хотел, чтобы они начали думать самостоятельно.

В дверной проем заглянул воин, показав знак рукой Шраму.

— Макс Са, пленных привели, — озвучил действия воина градоначальник.

Не говоря ни слова, я вышел, сопровождаемый командирами. Пленные представляли собой жалкое зрелище: в оборванных рубахах, босоногие, с цепями на ногах, скованные попарно. Будь я на их месте, пылал бы лютой ненавистью к своим поработителям, мечтая о дне возмездия. Именно из-за нечеловеческого отношения к рабам, случались все эти восстания в истории человечества.

— Вы понимаете язык Русов? — спросил у пленных, остановившись перед ними.

Двое пленных кивнули, а высокий крепкий молодой Дойч, ответил немного коряво:

— Немного понимать, командир.

— Как тебя зовут? — обратился к высокому пленному.

— Фрид, командир. — Немец был рослый, серо-голубые глаза смотрели без страха. Адский труд в каменоломнях и руднике его не сломал.

— Шрам, пусть с них снимут цепи, а ты, Фрид, переводи мои слова.

— Вы — храбрые воины, вы должны сражаться, а не работать, как простые люди. Я дарую вам свободу — можете вернуться в фюрлянд или остаться здесь и быть моими воинами. Вас накормят, вам дадут одежду, дадут место, где можно жить. Или возвращайтесь в фюрлянд, но там, скорее всего, Дитрих велит вас повесить. Среди вас был такой воин, его звали Илс, может, вы его знаете. Сейчас он живет в моем доме, является уважаемым человеком.

Фрид не понял и половины из моих слов: помогая ему простыми словами, жестами, нам удалось довести до немцев простую мысль — они могут остаться и жить, как все Русы.

— Ты нас не убивать? — серо-голубые глаза Фрида сверлили мою переносицу.

— Нет, не убью. Вы — воины, а воин имеет право умирать только в бою.

Не знаю, всё ли понял Фрид, но в его глазах мелькнул огонек удовлетворения. Из дома вышла женщина, вызванная Шрамом, и сообщила, что еда готова. Усевшись на землю, бывшие пленники растирали лодыжки, натертые кандалами до крови. Они разбились на две группы: около двадцати человек о чем-то бурно переговаривались с Фридом, меньшая группа опасливо смотрела в сторону крепостной стены. Наконец Фрид поднялся:

— Мы хотеть остаться, — он указал на группу, где кроме него оказалось восемнадцать человек.

— Они хотят уходить домой, — второй жест в сторону меньшей группы.

— Понятно. Кто хочет уйти — пусть уходит, я распоряжусь, чтобы вам выдали одежду, а ещё — продукты в дорогу. Остальные — идите за мной. Для вас приготовлена еда. Смелее, Фрид, — потянул я вожака Дойчей за руку, приглашая в дом.

Сам я не голоден, а вот немцы, похоже, готовы есть камни. Для меня всегда, как и для большинства русских людей, было характерно сострадание. Фрид сказал пару слов соплеменникам, смело входя за мной в комнату.

Переманивая немцев на свою сторону, я преследовал две цели: найти среди них толковых и преданных воинов. И существовала вторая цель — после тех сражений за Мехик количество женщин в городе сильно преобладало над мужчинами. У многих на руках были малые дети — без мужской опоры они обречены влачить жалкое существование.

Все немцы в доме не поместились. Схватив кусок отварного мяса, многие устремлялись наружу. Как я и предполагал, еда оказалась главным убеждающим фактором: вторая группа немцев тоже изъявила желание остаться.

Когда Фрид наелся, отозвал в сторону его и Шрама: несколько раз по слогам повторил, что Шрам — командир, и его указания должны выполняться беспрекословно. Поручил командиру заняться вопросом распределения немцев по несколько человек в разные отряды, чтобы избежать их скученности в одном месте. Также Шраму велел снабдить их одеждой и решить вопрос размещения в двух казармах.

— Шрам, предупреди воинов Русов, что теперь они — наши люди, чтобы к ним никто не лез. Ты меня понял?

— Да, Макс Са.

— И ещё: нужно получше обучить их языку. Найдутся у нас грамотные люди для этого?

— Да, конечно!

— Фрид, — привлек внимание рослого Дойча, — скажи своим людям, что их будут кормить. А также, — я сделал паузу, — им можно выбирать себе женщин, чтобы они могли жить в домах. Но если будут их обижать — я повешу любого.

Угроза на любом языке быстрее всего доходит: понял и Фрид, кивнув головой и прикладывая руку к груди.

Шрам ушел, уводя с собой бывших пленных: освобожденные от цепей и вдосталь накормленные, Дойчи даже затянули что-то веселое, похожее на песню.

— Макс Са, не опасно их освобождать? — Никто, кроме Гурана не осмелился задать вопрос, вертящийся у всех на языке.

— Их всего двадцать семь. Наших воинов в Мехике — больше трех сотен, не считая всадников. Какая от них угроза? Кроме того, почувствовав, что их не убьют и не угробят в каменоломнях — они вряд ли захотят рисковать жизнью, нападая на вооруженных Русов. Может, несколько человек из них и попробуют уйти, но остальные останутся. Дома их ждет смерть, Дитрих не простит им плена; а здесь я даю им шанс жить. Не беспокойся, Гуран, я отлично разбираюсь в людях, они будут вести себя очень хорошо. А сейчас, Мар и Сенг, посмотрим, чему вы научили свои отряды.

Если лучниками в основном служили опытные воины, постоянно занимавшиеся стрельбой, то арбалетчики — все новобранцы. Сенг, командир лучников, — воин опытный, он ещё до Мехика командовал лучниками Берлина. Навесную стрельбу из лука, что я показал в прошлый раз, его воины освоили отлично. А вот Мар — из числа новобранцев, был одним из первых арбалетчиков, ещё в Берлине показавшим хорошие навыки стрельбы. Именно поэтому и по итогам двух сражений я остановил свой выбор на нем. Хороший арбалетчик, Мар не годился быть командиром: оружие находилось в ужасном состоянии, местами даже покрыто ржавчиной.

Стрелять парни научились, но никто не озаботился дополнительным комплектом арбалетных болтов: один воин мог иметь десять болтов, у второго находилось всего два. Всё это было отсутствием командирского таланта у Мара. Снятие с должности Мар воспринял с радостью, словно избавился от ноши. Передал арбалетчиков во временное подчинение Сенгу, дав указание подыскать толкового парня для командования этим отрядом.