Пройдя в жарко натопленный штабной вагон, отчего приглашенные тут же начали отчаянно преть под своими шинелями и бекешами, Фрунзе снял шинель, потом, дождалмя, пока присутствующие разденутся, приведут себя в порядок и осмотрятся. Главной достопримечательностью штабного салон-вагона, конечно же, было красное знамя корпуса и выставленный возле него пост № 1.
– Товарищ Ворошилов, – сказал Фрунзе, – для начала доложите нам с товарищем Бережным – какая у вас в настоящий момент сложилась обстановка?
– Товарищ Фрунзе, – ответил Ворошилов, – на данный момент в Екатеринославской, Таврической и Харьковских губерниях установлена советская власть. Кроме того, по линии противостояния с донскими казаками нашими товарищами прочно удерживаются позиции по линии Мариуполь – Юзовка – Луганск.
– Вы сказали, противостояния, товарищ Ворошилов? – поинтересовался Фрунзе. – А как генерал Каледин – он уже предпринимал против вас какие-либо враждебные действия?
– Пока нет, товарищ Фрунзе, – вместо Ворошилова ответил Думенко, немного успокоившись при виде красного знамени, – для этого у него просто недостаточно сил. Не хотят казачки воевать, и все тут. Землю делят, им не до нас.
– Ну, нам от этого не легче, – добавил Ворошилов, – в Ростове, Новочеркасске, а также непосредственно по всей Донской области советская власть уже ликвидирована. Время от времени отдельные казачьи отряды пытаются проникнуть и к нам, но товарищ Буденный и Думенко пока что их успешно гоняют.
– Что ж, товарищи, – сказал Фрунзе, – нам с самого начала было понятно, что Каледин не сможет сдержать ни себя, ни окружающую его казачью верхушку. Насколько я понимаю, поскольку советская власть предусматривает равные права, как для казаков, так и для и иногородних, то весь сыр-бор разгорелся из-за передела земли?
– Именно так, товарищ Фрунзе, – сказал Думенко, – мало им помещичьей земли, так они захотели разделить еще и нашу.
– Вячеслав Николаевич, – сказал Фрунзе, поворачиваясь ко мне, – что вы на это скажете?
– Ну что тут можно сказать, – ответил я, – следует дождаться развертывания корпуса и по-отечески вразумить непонятливых. Хотя, как мне кажется, наше прибытие для Каледина и его окружения уже не секрет. Так что без разведки на Дон я бы не стал соваться. Кроме того, было бы неплохо заранее отделить мух от котлет, а агнцев от козлищ. Заодно и Каледина по возможности ослабить.
– Вы полагаете, что Миронов?.. – поинтересовался Фрунзе.
– Да-да, именно он, Михаил Васильевич, – ответил я. – Товарищи Думенко и Буденный, как иногородние, для казаков не авторитет. А вот войсковой старшина, да еще со своим отрядом – это совсем другое дело. Надо учесть, что на Дону товарищ Миронов человек уважаемый и к его мнению обязательно прислушаются, особенно если за его спиной уже будет находиться наш корпус.
– Ну что ж, это правильное решение, Вячеслав Николаевич, – кивнул Фрунзе, – только действовать нам надо твердо, но, как говорят у вас, без фанатизма. Лучше всего одним отрядом совместно с людьми товарища Думенко. Простые казаки нам не враги, да и крушить до основания все подряд нам тоже не требуется.
Я посмотрел на часы и сказал:
– Товарищ Миронов со своей сотней прибудет сюда со следующим эшелоном, часа через два. Вот тогда, Михаил Васильевич, мы и обсудим все куда подробней с ним и товарищами Думенко и Буденным. Так сказать, в узком военном кругу.
– Хорошо, Вячеслав Николаевич, – кивнул Фрунзе, – так мы и сделаем. А вы, товарищ Ворошилов, пока соберите мне местный партийный актив. Надо поговорить с людьми, разъяснить цели и задачи советской власти на данном этапе в свете последних событий.
16 января 1918 года, три часа дня.
Юзовка (Донецк), железнодорожный вокзал.
Штабной поезд корпуса Красной гвардии.
Полковник Бережной Вячеслав Николаевич
Снегопад почти закончился, ветер разогнал тучи, и в их рваных прорехах засветило негреющее зимнее солнце. Похолодало. Ржали выводимые из вагонов кони, беззлобно переругивались седлающие их казаки. До дома им оставалось, что называется, рукой подать, и дальше они пойдут походным порядком. Словно смертельно раненный зверь, закричал паровоз, возвещая о прибытии еще одного эшелона. Донецкий железнодорожный узел жил своей напряженной жизнью, принимая и отправляя эшелоны.
В натопленном штабном салон-вагоне собрались люди, чьи имена уже успели отметиться в нашей истории: Михаил Фрунзе, Семен Буденный, Борис Думенко, Филипп Миронов, Антон Деникин, Сергей Марков, Михаил Романов. На подходе была стрелковая бригада полковника Михаила Дроздовского.
В прошлом варианте истории эти люди два года воевали друг с другом не на жизнь, а на смерть в бессмысленной и беспощадной Гражданской войне. Каждый из них оставил в той истории свой след – славный или не очень, – погибнув в боях или бесследно сгинув в кровавых послереволюционных разборках.
Сейчас Думенко с Буденным, тихо переговариваясь между собой, смотрели на сидящих на противоположной стороне стола генералов с раздражением и неприязнью. В тот момент, когда не в меру разгоряченные будущие красные кавалеристы чуть ли не в открытую заговорили о «контре, проникшей в штаб Красной гвардии», Михаил Васильевич Фрунзе счел нужным вмешаться и решительно прекратить назревающую бузу.
– Тихо, товарищи! – сказал он, хлопнув ладонью по столу. – Как я вам уже говорил, наша первоочередная задача сегодняшнего дня – решительно пресечь любую попытку разжечь пламя Гражданской войны, а не разжигать ее самим. Это вам понятно?
– Что же нам теперь с золотопогонниками брататься, товарищ Фрунзе, – угрюмо буркнул прячущий глаза Думенко, – хватит, кончилась их власть, на фронте попили они нашей кровушки!
– Золотопогонников здесь нет, товарищи, – спокойно сказал Фрунзе, – здесь присутствуют командиры корпуса Красной гвардии, уже немало успевшие сделать для укрепления советской власти.
Думенко набычился.
– А как же, товарищ Фрунзе, – сказал он, – тогда быть с лозунгом товарища Ленина о неизбежном отмирании государства, и о превращении империалистической войны в войну гражданскую?
– Ну, пока государство отомрет, – ответил Фрунзе, – мы с вами, товарищ Думенко, еще три раз успеем состариться и помереть. Это дело неблизкого будущего. А нам сейчас, находясь во враждебном окружении, надо думать совершенно об ином. Не об отмирании государства, а об его укреплении. А то иностранные буржуи быстро сделают из нас свою колонию и, вместо прежних наших, усядутся нам на шею. Что же касается золотых погон, то те, кто их носит, заслужили их службой России. Большинство из них – люди с боевым опытом, и солдатами уважаемые. Так что радоваться надо, что они за нас, а не против нас. А вы тут, Борис Мокеевич, скандалите и ворчите, словно худая теща.
– Так значит, товарищ Фрунзе, новая власть снова нам офицеров сажает на шею? – с обидой сказал Думенко, порываясь встать и покинуть совещание.
– Сядьте и успокойтесь, – повысил голос внешне спокойный Фрунзе, – и для начала ответьте мне на один вопрос. А сами вы теперь кто, Борис Мокеевич? Вы теперь – командир революционного крестьянского полка. А, значит, ваше воинское звание должно быть никак не ниже, чем у подполковника. Талантов вам не занимать, следовательно, так мы и поступим, присвоим вам временное звание, при условии, что как только все уляжется, то вы подтянете свое военное образование. Дорога вам и товарищу Буденному, как и другим талантливым людям из народа, теперь будет открыта – это я вам обещаю. Талант талантом, но без знаний на войне тоже никак. Вон, у Наполеона, в схожих условиях, простые солдаты в маршалы выходили. Кстати, с товарищем Буденным мы на эту тему уже говорили еще в Минске. Я тогда ему напророчил, что он станет красным маршалом. Помните, Семен Михайлович?
Буденный смущенно кивнул, а вот Фрунзе на минуту задумался.
– Что же касается лозунга о превращении империалистической войны в гражданскую, – продолжил он, – то этот лозунг снят с повестки дня за ненадобностью, в связи с завершением этой самой империалистической войны и переходом власти в стране от буржуазии к трудовому народу. А трудовым народом у нас, должен вам напомнить, называются не только крестьянство и беднейший пролетариат, но и все те, кто занимается общественно полезным трудом. В том числе служащие, инженеры и офицеры.
