Фламэ кивнул.

— Наверное, — задумчиво протянула ведьма, — Империя не так уж плоха….

— Нет. Это просто Каллад не столь хорош, — фыркнул Адмар.

Джинджер поморщилась.

— Все так перепутано. Империя, Каллад, ведьмы, проклятья, дознаватели, палачи. Просто поразительно, какой понятной была моя жизнь, когда речь шла только о колдовстве и воровстве. Без королев, древних старух, одержимых леди и…

Девушка тряхнула головой и умолкла с таким видом, словно сболтнула лишнее. Хотелось бы Фламэ знать, что до сих пор держало юную ведьму в их странной и не слишком дружной компании. Из Шеллоу-Тона и Столицы она бежала, спасаясь от преследования властей. Но что мешало ей остаться у леди Кэр?

Джинджер обернулась.

— А портрет Юлиана Адмара у вас есть?

— Увы, только миниатюра. Показать?

Джинджер кивнула.

— Она наверху…

Фламэ ужасно не хотелось идти туда, в жилые помещения замка, давно уже опустевшие. Помертвевшие. Полные не призраков, но воспоминаний. Да только не показывать же свой страх перед молодой ведьмой! Когда он поднимался по лестнице, ноги казались налитыми свинцом. Как две тяжелые болванки.

— Это здесь, — Фламэ толкнул тяжелую дубовую дверь, украшенную резьбой.

В кабинете отца в последний раз он был тринадцать лет назад. Стоял, опустив голову, и слушал с преувеличенным вниманием слова лорда Адмара, веские, как никогда. Милорд говорил о долге, о чести, о Фрэйни, конечно же — о Дамиане. О, как в тот момент Фламэ ненавидел покойного брата!

Подойдя к массивному столу, Фламэ прикоснулся к небольшому складню. Резьба на внешней стороне изображала святых Дамиана — с лирой и розой, и Фламиана — с двуручным мечом. Внутри помещались портреты братьев Адмар, но Фламэ страшно было смотреть. Он почему-то думал: его портрет отец потрудился уничтожить. Эта мысль десять лет назад изрядно потрепала нервы, да и сейчас неприятно колола.

Джинджер обогнула стол и нагнулась, изучая складень.

— О, это вы! А это кто?

— Мой брат. Герой. Пал смертью храбрых, и все такое. А это Юлиан Адмар, — Фламэ вытащил медальон из ящика стола. — Поздняя, но недурная копия.

— Какое у него мудрое лицо… — ведьма взяла медальон и поднесла к свету. — Незаурядный человек. Вы, кстати, похожи.

Джинджер освещали цветные — лиловые и желтые — лучи сквозь витраж, изображающий ирисы, и Фламэ не мог отвести от нее взгляд. Странные слова госпожи Фриды заставляли раз за разом возвращаться мыслями к молодой ведьме.

— Я его не украду, не волнуйтесь, — Джинджер протянула медальон.

— Я… я и не думал! — Фламэ стало неловко. Быстро схватив миниатюру, он сунул ее в ящик стола. — Пора обедать.

Джинджер кивнула и пошла к двери. Шелест ее платья почти не нарушал тишину кабинета, а толстый ковер заглушал шаги. Тишина, в которой едва различимы звуки старинного рила.

Дурак, — подумал Фламэ. — Круглый дурак.

Все уже собрались внизу возле длинного пиршественного стола. Пахло едой и подогретым вином, которые имперская ведьма выставляла на один конец столешницы. Противоположный уже был завален ворохами бумаг. ГэльСиньяк, закусив губу, пытался развернуть старинную карту, нарисованную на грубо выделанной коже.

— Нашли что-то?

Имперец пожал плечами.

— Возможно. Да будет ли толк. Этим картам больше ста лет. Тропы могли давно уже исчезнуть под трясиной. Фрида, не передашь мне лепешку?

— Подойди и возьми, — фыркнула ведьма. — Садитесь, госпожа Элиза. Не будем ждать этих….

Фламэ оглядел зал. Все они — и имперцы, и юная ведьма, и лорд-бастард со спутниками чувствовали себя во Фрэйни куда увереннее владельца. Впрочем, их не одолевали мысли и воспоминания, от которых Фламэ, наделенный богатым воображением, защищен не был.

— Ешьте.

Миска с лепешками и пряным мясом была со стуком поставлена на стол. ГэльСиньяк сел на лавку, наколол кусок солонины на вилку (где они только сыскались) и внимательно изучил карту. Потом посмотрел укоризненно на Фламэ.

— Ешьте. Вы неважно выглядите.

— Снова пытаетесь быть мне другом, мэтр?

ГэльСиньяк покачал головой.

— Паршивый из меня будет друг, мастер Фламиан. Но я по привычке пытаюсь всякому встречному стать духовником. Жалкое зрелище, верно? — имперец слабо улыбнулся. — Духовник из меня еще хуже. Когда-то я состоял в этом качестве при Хольгриме и ходил на еженедельные исповеди к их высочествам. Принц Уильям… Вот, кто действительно виртуозно навязывал свою дружбу, не прося разрешения.

— Что с ними сталось? — спросил Фламэ. — С принцами?

— Умерли, — коротко ответил ГэльСиньяк и тотчас же сменил тему. — Что вы думаете об этих дорогах?

Сидя на краю стола, Джинджер то и дело бросала взгляды на склонившихся над картами мужчин. Она пыталась смотреть прямо перед собой — на мясо, на вино, на крупные руки Бенжамина, ломающие лепешку, но глаза все равно возвращались к Адмару. Молодая ведьма сжала кулаки, вонзила ногти в ладони, но отрезвления это не принесло. Она по-прежнему смотрела на Адмара. Он, конечно же, не глянул в ответ.

— К озеру пойдем мы с тобой, сестрица, — сказала Фрида самым ровным и безразличным тоном. Словно речь шла о приятной пешей прогулке.

— Что?!

— Я все обдумала. Так нужно.

Джинджер окончательно развернулась к старшей ведьме, позабыв совсем про Адмара, который обычно не выходил у нее из головы. Фрида едва заметно улыбнулась.

— Сестра?

— В Аннуэрскую пещеру ходил мастер Фламэ, — пояснила травница. — Кинжал позаимствовала ты.

«Позаимствовала», это была чудная осторожная фраза.

— Значит, исходя из логики, к озеру должна идти я, — улыбка Фриды стала шире.

— Из какой именно логики мы исходим? — едко поинтересовался Ноэль. — Это какая-то специфическая ведьминская логика.

— Да, — согласилась Джинджер. — И при чем здесь я?

— Одна ведьма — хорошо, а две — лучше, — хмыкнула Фрида. — Лучше нам пойти вдвоем. Следует кое-что проверить.

— Что? — спросила Джинджер, испытывая странное предвкушение.

Имперская ведьма нагнулась к самому ее уху и шепнула:

— Разве ты не хочешь узнать пределы своих возможностей, дорогая сестрица?

Джинджер подняла глаза на причудливый танец пылинок в цветных лучах. Вот они синие, вот красные, а затем становятся золотистыми, чтобы скрыться в полумраке. Знак. Молодая ведьма осторожно прикоснулась пальцами к своему запястью, ловя мерные удары пульса; улавливая знаки судьбы и свои собственные желания. По всему выходило, что Фрида права. И в своем предположении, что именно она должна идти к озеру, и в том, что Джинджер должна сопровождать ее. Но когда это случилось? Когда юная предсказательница умудрилась настолько глубоко погрузиться в чужие дела и даже принять их близко к сердцу? Где ее ведьминская гордость, при учете, конечно, что таковая вообще существует?

— Я права, госпожа Элиза? — тоном настоящего провокатора поинтересовалась Фрида.

Наверное, попав в руки имперских дознавателей, ведьма доводила их до исступления этим тоном и своим замечательным сарказмом. Впрочем, это был не повод для шуток.

— Вы правы, госпожа Фрида, — тяжело вздохнула Джинджер. — Хотя, идти через болота невесть куда…

— Помнится, госпожа Элиза, вы хвастались, что можете найти дорогу через топь, — мрачно заметил Бенжамин, последние два дня проведший большей частью в молчании. И дальше бы молчал!

Прекрасное видение: могучий муж, крепкое плечо и сукхарской породы коза — рассыпалось в прах. Джинджер подавила глухое раздражение.

— Да, — сказала она с вызовом, поднимаясь. — Я пойду с госпожой Фридой к Круглому озеру. Тем более что все приметы говорят об этом.

И, перехватив долгий, задумчивый, чем-то пугающий взгляд Адмара, обессилено упала обратно на лавку.

Стемнело рано, и Фрэйни погрузился в пугающий мрак и тишину. Прошлое пряталось по углам. Фламэ поднялся в отцовский кабинет и присел в неудобное жесткое кресло, обитое истертой кожей. В воздух взметнулась пыль, заставив его закашляться. Фламэ провел по краю стола, оставив темную полосу, а потом поднял глаза на портрет матери. В темноте его, конечно, не видно, но Фламэ прекрасно представлял себе укоризненную улыбку леди Эдельхейд. Так она смотрела на всех, включая своего младшего сына, пускай он и ходил в любимчиках.