Главарь обитал в нижней зале донжона, где сохранился очаг, утративший, конечно, все резные украшения, а также длинный дубовый стол. Вместо лавок были расставлены пеньки и колченогие стулья. В дальнем углу залы, где прежде начиналась лестница на второй этаж, был устроен альков с поистине королевской кроватью. Атаман жил на широкую ногу. Фламэ огляделся, потом аккуратно положил гитару на стол и бесцеремонно подошел к огню. Языки пламени плясали по истекающим смолой поленьям, складываясь в причудливые фигуры. Что они предвещали — одна Джинджер могла сказать. Тряхнув головой, так что серьга больно ударила по шее, музыкант развернулся, а потом самым наглым образом уселся в застеленное шкурами кресло атамана.

— Как тебя зовут, разбойник?

— Генрих, мастер, — главарь слегка поклонился. — Генрих Ластер.

Фламэ нервно облизал губы. Бывший бургомистр Пьенро. Человек, по вине некоего Адмара-Палача потерявший и свой город, и свою семью. Взятые в заложники, жена, сестра и дети Ластера были брошены в Каэлэде в тюрьму, где и погибли особенно холодной зимой. В минуты малодушия Фламэ повторял себе, что к последнему не был причастен, не убивал их. Не убивал, соглашался он сам с собой. Да, не убивал их собственными руками, однако послужил причиной гибели. Это одно и то же.

— А, — сказал он небрежно, что стоило ему немало усилий, — поэтому ты на меня набросился.

— Из-за вашего костюма и серьги, господин, — кивнул Генрих. — Подумал, пусть вы не проклятый Палач, гори он в Аду, так по крайней мере один из прихвостней королевы.

Фламэ потеребил серьгу.

— Увы, но меня зовут Лэнэ Ягаре, — имя он произнес четко и погромче, чтобы услышали спутники. — Я с Гор. Что касается серьги…

Он посмотрел на Бенжамина, застывшего у стола. Юному лорду хватило ума промолчать, хотя глаза и метали молнии. Потерпите, юноша. Стерпите ради своей драгоценной сестры и больший ужас.

— Расстрою вас, господин Ластер, я встречался с этим Палачом. Он тогда был жалким оборванцем, и просил подаяние чуть ли не на гноище. Я оборвал его земные страдания и забрал серьгу в качестве сувенира.

— Печальное было зрелище, — неожиданно подал голос ГэльСиньяк. Подойдя, он сжал спинку кресла. От этой странной, совсем нежданной поддержки Фламэ полегчало. — Я помолился за упокой его души, хоть он и был дрянной человек.

Генрих Ластер на секунду изменился в лице. Невозможно было понять, ярость это, или радость, потом он захохотал и захлопал в ладоши.

— Эй, бездельники! — зычный голос эхом разнесся под сводами зала. — Несите вино и мясо, у нас праздник! Благородный господин отправил величайшего из мерзавцев к праотцам! Устроим же пышные поминки!

— Спляшем на костях, — едва слышно ухмыльнулся Фламэ. — На моей уважаемой родине это — давняя традиция. По крайней мере, ей следует весь Серый род.

— Я участвую в этой недостойной дворянина лжи только ради сестры, — процедил Бенжамин, склонившись к Фламэ.

— Увы, но мы действительно родом из Льдинных гор, — с притворным сожалением покачал головой Фламэ. — Да и был у нас в роду Лэнэ Ягаре. Кроме того, я считаю поминки великолепной идеей. Сядьте, молодой человек. Прежде, чем расспрашивать их, подождем, пока не опустеет пара бочонков с брагой.

Бенжамин развернулся, прошел через комнату и присоединился к своему понуренному секретарю.

— Не думаю, что женщины здесь, — мрачно заметил ГэльСиньяк, проводив его взглядом.

Фламэ вопросительно поднял брови.

— А вы пытались когда-нибудь удержать взаперти пару ведьм? Нет, тут слишком мало шума и разрушений. Боюсь, госпожа моя, госпожа Элиза и бедная леди Беатрис где-то еще.

Очень болели руки, неестественно вывернутые и чем-то связанные между собой. Особенно резало левое запястье и левое же плечо. Джинджер разлепила тяжелые веки и попыталась пошевелиться. И то и другое далось с трудом. В тусклом сером свете молодая ведьма смогла разглядеть стену — на расстоянии полудюжины шагов — и черную фигуру имперки, скрючившуюся напротив. Руки ее были заведены наверх, скованы черными, покрытыми ржавчиной кандалами и зацеплены за ввинченный между камнями крюк. Подняв голову, Джинджер обнаружила, что и сама прикована к точно такому же крюку.

— О, — пробормотала она. — И давно я так сижу?

— Примерно час, — хрипло ответила травница.

— Тогда понятно, почему так руки болят…

Джинджер безуспешно попыталась принять чуть более удобную позу. Фрида негромко фыркнула.

— Бесполезно, сестра.

Джинджер из чистого упрямства подергала цепи, но вынуждена была и сама признать, что это совершенно бесполезно. Металл, хоть и ржавый, был удивительно прочным, а все попытки освободиться приводили к тому, что браслеты еще сильнее впивались в запястья.

— Где мы? — спросила она, угомонившись и обмякнув.

Фрида дернула плечом.

— Понятия не имею. Я не видела того, кто на нас напал. Что самое странное: я совершенно ничего не почувствовала. Однако схватили нас при помощи сильного колдовства.

Джинджер подняла брови.

— Вот-вот, — согласилась имперка. — Меня это тоже удивляет. Я уже не девочка, да и семь лет второй ведьмой Империи должны были меня чему-то научить. Однако повторяю, сестрица, я ничего не почувствовала!

Глаза понемногу привыкли к сумраку, и Джинджер сумела оглядеться. Их заперли в небольшой тюремной камере. Судя по крошечным окнам под довольно низким сводчатым потолком, располагалась она в подвале какого-то старого замка, сложенного из темных, грубо отесанных камней. Слева была дверь, окованная полосами ржавого металла, а на стенах столь же ржавые скобы для факелов, крюки и цепи с кандалами. Больше ничего: ни соломы на полу, ни зловещих скелетов, ни даже крыс. Впрочем, при отсутствии первого и второго им просто нечем было поживиться. В камере находились только две скованные ведьмы.

— Где крыса? В смысле, где Беатриса?! — поспешно поправилась Джинджер.

— Я не видела ее, — мрачно ответила Фрида. Она нервничала, старалась дышать глубоко и ровно и то и дело закрывала глаза.

Джинджер тактично промолчала. Судя по бледности, приходилось травнице несладко. Впрочем, если вспомнить, откуда она приехала, едва ли это было ее первое заключение в казематы. В Империи никогда не жаловали проклятых ведьм, и веревка и очистительное пламя были в числе наилучших исходов.

— Прав был Ноэль, я явно чем-то прогневала Бога, — пробормотала Фрида. — И очень сильно.

— Либо он ополчился на нас обеих, — фыркнула Джинджер, — либо нам просто не повезло. У вас ведь найдется шпилька?

Фрида покосилась на локон, висящий у лица.

— Вроде не все растеряла.

— Медная?

Имперка фыркнула.

— Стальная. Медные не удержат.

— Вытащить сможете?

Фрида слегка нахмурилась, пошевелила запястьем и после нескольких бесплодных попыток все же подцепила и выдернула длинную шпильку.

— Пригнись, сестрица.

Джинджер поспешно наклонила голову. Метала острые, опасные для жизни предметы ведьма ничуть не хуже своего мужа. Шпилька перелетела узкую комнату и воткнулась в тонкую щель между камнями. Послышалось тихое гудение.

— Чудесно, — нервно пробормотала молодая ведьма. То, как близко острая стальная игла была от ее лица, впечатляло.

Вытянув пальцы, Джинджер нащупала витую головку шпильки, украшенную причудливым узором из каких-то резных листьев. На то, чтобы вытащить прочно засевшую между каменными блоками иглу, потребовалось некоторое усилие. Шпилька оказалась приятной на вес и на ощупь, что было немаловажно. Марко Зелнек — заезжий вор, восхитившийся много лет назад талантами девочки Элли и научивший ее орудовать отмычками, сказал, что от веса, гладкости и даже красоты отмычки очень часто зависит результат. Впрочем, сам он умел вскрывать замки чуть ли не соломкой. Джинджер пока не достигла такого искусства. Воткнув шпильку в замок на правом браслете, девушка постаралась нащупать язычок. Имперка следила за ней горящими глазами, это немного отвлекало. Наконец — казалось, прошла целая вечность — послышался едва различимый щелчок. Ведьмы облегченно выдохнули. Освобожденной рукой орудовать оказалось куда проще, и второй браслет раскрылся в течение минуты. Опустив осторожно руки, Джинджер растерла запястья и занемевшие плечи. И замерла.