Дёниц, с его страстной верностью и самолюбием, должно быть, переживал этот момент очень глубоко. Нет сомнений в том, что молчание в его мемуарах об этом периоде — лишь отражение его тогдашнего унылого состояния.

 Именно в это тревожное время, 14 мая, Ингеборг родила второго ребенка, мальчика; его нарекли при крещении Клаусом.

 В конце месяца для офицерского корпуса разрешилась кризисная ситуация. Был создан специальный комитет рейхстага для расследования участия флота в путче Каппа, и примерно 172 офицера, включая фон Троту, были уволены либо оправданы в ходе судебного процесса, но 31 мая, в годовщину битвы при Скаггераке (Ютландской), те офицеры, которые, как оказалось, никакого участия в путче не принимали, были формально восстановлены в званиях — за счет палубных офицеров, которые вообще были вычеркнуты из списков флота.

 Повсюду, несмотря на демократическую форму правления, старая гвардия снова оказалась у власти.

 Дёнии, с 31 мая снова находившийся в строю, был назначен командовать торпедоносцем Т-157 у Свинемюнде на побережье Померании. Первой настоящей задачей во флотилии было установление дисциплины и взаимоотношений с низшим личным составом. Это было легче сделать в Свинемюнде, чем в Киле, где у всех еще в памяти были старые обиды, и гораздо легче на маленьком судне, нежели в более формальной атмосфере крейсера или линкора; судя по его отчету в конце года, Дёниц в этом преуспел.

 Для него самого это не всегда было ясно; он был очень самокритичен, всегда стремился к лучшим результатами, загоняя и себя, и своих людей до предела. К осени все его переживания, считая и опыт его продлившейся военной службы в Киле в начале лета, повлиял на его здоровье и общее моральное состояние. Он снова задумался о том, чтобы выйти в отставку. Неясно, с чем это было связано — с его ли здоровьем, как он на это намекает в мемуарах, или каким-то образом с продолжающимися трениями между рабочими и моряками в Киле, или с расколом, произошедшим между бывшими офицерами из Добровольческого корпуса и матросами, вернувшимися к службе, и теми, кто не сражался на суше, или же это касалось семейных сложностей из-за весьма малой зарплаты.

 Так или иначе, в октябре Т-157 отправился на четыре недели в доки в Штеттин, где его тесть был главнокомандующим северными территориями. Он привез Ингеборг и обоих детей — Урсулу, которой было уже три с половиной, и пятимесячного Клауса, и зажил у родителей жены, снова испрашивая совета у генерала, стоит ли ему остаться в армии или поискать гражданской службы, чтобы, как он выразился, «исключительно зарабатывать деньги».

 И снова генерал Вебер указал ему, в чем заключается его долг, и он снова принял его совет, который, без сомнений, лишь усилил его собственные стремления...

 Так прошел критический 1920 год. В январе 1921-го его повысили в звании до капитан-лейтенанта. Он снял дом в Свинемюнде — опять довольно просторную виллу с двумя спальнями для детей и комнатой для служанки.

 Едва в 1921-м тронулся первый лед, как флотилия торпедоносцев начала учения у острова Рюген. Безусловно, то был важный период для постижения тактики, которая потом, через десятилетие, нашла свое место в его практике подводной войны; возможно даже, что некоторые из этих учений были изначально предназначены для отработки атаки с подлодки на поверхности. Никаких прямых свидетельств в пользу этого предположения нет, но некоторые из командиров торпедоносцев были командирами подлодок, и во флоте уже начались тайные приготовления к возрождению подводной службы; за отделом инспекции по торпедам и минам в Киле уже скрывался отдел субмарин. Германские планы развития подводного флота уже находились на пути к Японии, где должны были помочь этому в прошлом враждебному государству построить свой подводный флот; за планами последовали немецкие инженеры и конструкторы, которые были в курсе всех новых технологий.

 Другие эксперты по субмаринам даже занимали посты за границей, как советники в государствах, которые надеялись когда-нибудь в будущем купить подлодки, спроектированные в Германии.

 Той зимой три теоретических исследования немецких морских офицеров, известные как «зимние работы», касались подводных лодок; одним из этих офицеров был командир субмарины Вильгельм Маршалл, и его исследование было связано с атаками с поверхности. Указав, что введение системы конвоев заставило подлодки прибегнуть к другим тактическим приемам, Маршал перечисляет многочисленные преимущества ночной атаки с поверхности. «В ближайшей войне, — пишет он, — возможно, будут использоваться боевые действия против торговых судов», тем не менее, офицеры-подводники должны были тренироваться в атаках на конвои, так как любой конвой представляет собой обычную морскую эскадру.

 Более интересными, нежели само исследование, были пометки, которые оставил на нем глава балтийского флота — то есть непосредственный начальник Дёница — адмирал фон Розенберг: «...Особенно примечательны доводы в пользу ночной атаки с поверхности. Они ценны и заслуживают интереса не только офицеров-подводников, но и офицеров с торпедоносцев».

 В этом, то есть 1922-м, году три немецких судостроителя организовали компанию в Голландии (инженерное бюро по судостроению), известную как IvS, чтобы продолжать разработки субмарин немецкими специалистами, но за пределами Германии.

 Стремление обойти версальский запрет заработало, и нужда в подводных лодках рассматривалась отныне как ближайшая задача в планах флота. Они были нужны для защиты от польского нападения на Восточную Пруссию — которая была отсечена от Германии «польским коридором» вплоть до порта Данциг — и чтобы предотвратить вторжение союзника Польши, Франции. Подлодки идеально подходили для того, чтобы остановить французские эскадры линкоров на пути в через «датский пояс» в Балтику и сражаться против блокады немецких портов в Северном море.

 Торпедоносцы учились застигать корабли противника врасплох под покровом темноты, выпускать торпеды и быстро ускользать; для этого они должны были обнаружить противника днем, преследовать его на самом пределе видимости, не позволяя увидеть себя, и постепенно сближаться с неприятелем с наступлением темноты. Эта тактика обнаружения и преследования до атаки в темноте была основной чертой «плотной», «групповой» тактики подводных лодок, с которой ассоциируется имя Дёница. Поэтому кажется, что она родилась именно в те годы сразу после Первой мировой войны — и не только в голове Дёница.

 Например, капитан-лейтенант Эрвин Васснер из военного отдела Морского министерства в Берлине в июле 1922 года написал рапорт, указывающий, что по его опыту военных действий атаки субмарин с поверхности были самыми успешными и что, раз операции подлодок против конвоев были неэкономичны, «в будущем принципиально важно атаковать конвои большим числом подлодок одновременно».

 При всем том во время службы на торпедоносцах Дёниц произвел должное впечатление на своего командира флотилии, капитан-лейтенанта Германа Денша, и своими навыками моряка, и своими качествами офицера. Первый рапорт Денша о нем, в августе 1922 года, описывает его как «образец внешности военного и полной преданности долгу». Он обращается со своими подчиненными «очень резко и по-военному; несмотря на это, он уважаем и популярен среди них». И, несмотря на серьезную внешность, он был хорошим товарищем, «полным искреннего веселья в положенное время».

 Это подтверждало блистательный рапорт о нем Шульце, который также отметил его ловкость в обращении с подчиненными.

 Дёниц оставался во флотилии торпедоносцев почти три года. В это время, 20 марта 1922 года, Ингеборг родила третьего ребенка — мальчика, которого назвали Петером.

 Через год вся семья переехала в Киль, где он получил место референта — буквально, эксперта или советника — в инспекции по торпедам, минам и морской разведке. Он был приписан к отделению подлодок, и его главной сферой деятельности была разработка методов выслеживания и уничтожения противника с помощью субмарин, проектирование нового балласта и пусковых устройств.