Все, что можно по этому поводу сказать, — это то, что тайные приготовления к реставрации подводного флота действительно начались через два года и весь корпус морских офицеров, сверху донизу, к тому времени был полон мстительности по отношению к союзникам, Версальскому договору, особенно, быть может, к Великобритании, чью «ядовитую ненависть... опрометчивую бесчеловечность, подстрекательство (к революции) и голод (блокаду)» фон Трота считал главными виновниками их нынешнего унизительного положения, но также — и по отношению к республиканским политикам, которые, подписав этот договор, украли у армии победу. Такова была легенда, которую высшее командование и армии и флота подготовило, чтобы сохранить честь и обеспечить будущее офицерскому корпусу.
Так Дёниц продолжил свое плавание в стихийном потоке прусско-бисмаркианской системы. Его тесть, с которым он серьезно советовался о своем будущем, имел тесные связи на самом верху этой системы и уже связал свою судьбу с новым рейхсвером; он настоятельно посоветовал Дёницу сделать то же самое: «Вам не разрешено бросить государство».
Нет никаких сомнений в том, что слова Шульце усилили эту идею; в конечном счете он взял к себе Дёница помощником — набирать команду, которая станет ядром будущего флота фон Троты; он начал новую службу 14 августа.
На протяжении осени 1919 года внутреннее беспокойство усиливалось не столько благодаря коммунистическим группам, которыми, как только они поднимали голову, занимались поддерживаемые правительством Добровольческие корпуса, сколько благодаря монархистам. В ноябре, во время общественного опроса, призванного подтвердить, что правительство может справиться со своими военными и, следовательно, нет никакой нужды для союзников настаивать на выполнении статей мирного договора о суде над военными преступниками, бывшими вождями Германии, генералы и консервативные политики неожиданно объявили революционеров и «правительство в доках» виновными в унижении Германии.
18 ноября Гинденбург во время дачи показаний сделал историческое заявление о том, что революционеры нанесли безупречно чистой армии предательский удар в спину. Повсюду пошли разговоры о грозящем военном перевороте с целью восстановления монархии.
В феврале союзники увеличили напряженность, опубликовав список «Военные преступники 1900-х» и потребовав их выдачи для суда; список возглавляли кайзер и его окружение, Гинденбург, Людендорф, Фалькенгайн, а среди морских офицеров — Тирпиц, Шеер, фон Трот и заканчивался он командирами отдельных подводных лодок. Вспыхнуло недовольство, и не только среди монархистов; это окончательное унижение объединило большую часть нации, вставшую на защиту своего достоинства. Правительство, зная, что не выживет, если согласится выполнить эти требования, тянуло время; горячие головы из числа националистов, ведомые прусским чиновником Вольфгангом Каппом и поддержанные морскими Добровольческими корпусами, почувствовали, что пришло время действовать. За час до полуночи 12 марта с молчаливого одобрения Верховного командования ВМФ они вошли маршем в Берлин. Верховное командование сухопутных сил отказалось поддерживать республику, и правительство было свергнуто.
В своих мемуарах Дёниц описывает, как новости о Капповском путче стали «для нас совершенной неожиданностью»; конечно, на базе в Вильгельмхафене было некоторое замешательство, и офицеров арестовывали патрули из унтер-офицеров и матросов, как это было во время мятежей 1918 года, но командующий военно-морской базой Киля, адмирал фон Леветцов, действовал быстро и решительно, чтобы поддержать порядок. Сначала ему везло. Однако он был неспособен помешать рабочим Киля поддержать всеобщую забастовку, к которой призвало правительство, утвердившееся заново уже в Штутгарте; гавань и мастерские в городе закрылись, весь транспорт замер.
Между тем среди моряков палубные офицеры, враждебно относившиеся к боевым офицерам, и радикальные республиканцы, питавшие подозрительность ко всем офицерам, держались в стороне от верных правительству элементов, самые решительные из которых были собраны в 3-й морской бригаде фон Лёвенфельда. Многие, в принципе, лояльные люди разрывались между верностью военному долгу и симпатиям к родственникам и друзьям, которые поддерживали забастовку. С таким глубоким разделением в своих рядах фон Лёвенфельд постепенно потерял контроль над ситуацией.
Дёниц вспоминает 10 марта, самый решающий момент, когда на сигнальной башне базы подняли белый флаг, демонстрируя, что матросы сохраняют нейтралитет в противостоянии офицеров и забастовщиков.
Изо всех подразделений военных моряков самыми надежными считались экипажи торпедоносцев; на следующий день эти экипажи были посланы во внутреннюю гавань для присмотра за другими судами, собравшимися там, и каким-то образом Дёниц оказался командующим одним из них. Он сообщает, кто и когда назначил его на этот корабль; согласно его личному досье, его работа на Шульце закончилась 13 марта, в день, когда Капп вошел в Берлин, но его назначение на торпедоносец датируется июнем.
17 марта Капп, у которого в планах не было разбираться со всеобщей забастовкой, парализовавшей страну, передал управление законному правительству. В Киле, однако, коммунистические группировки совершили нападение на военно-морской арсенал и убили офицера, командовавшего там; другие заняли некоторые части гавани, и между ними и торпедоносцами разгорелось сражение. Дёниц об этом не упоминает.
На следующий день бригада фон Лёвенфельда вступила в столкновение с группировками рабочих, а в гавани забунтовали палубные офицеры и радикально настроенные матросы и кочегары, потребовав, чтобы белый флаг был поднят на всех кораблях, а все офицеры арестованы. Чтобы сохранить торпедоносцы от революционной заразы и не допустить, чтобы их заперли внутри гавани, командиры флотилии решили уйти в балтийский порт Саасниц. На пути встал флагман бунтовщиков «Страсбург» и просигналил: «Поднимите белый флаг. Арестуйте офицеров». Их не послушались, но бунтовщики не стали стрелять.
Дёниц уже испытывал сложности с дисциплиной из-за политических раздоров среди экипажа, и в тот вечер его главный механик сообщил, что в котел с пресной водой каким-то образом попала морская, поэтому он не мог долго удерживать двигатель в рабочем состоянии. Дёницу ничего другого не оставалось, как выйти из флотилии и направиться в ближайший порт Варнемюнде. Едва он вошел туда среди ночи, как по нему был открыт огонь из пулеметов. Схватив рупор, он, направив его на какие-то темные фигуры, которые заметил на причале, прокричал, что пришел только из-за необходимости возобновить запас пресной воды и уйдет на следующий же день. Это, кажется, удовлетворило стрелков, которые сначала решили, что этот корабль — часть флота, собирающегося захватить Варнемюнде для Каппа!
Он так никогда и не присоединился к остальной флотилии у Саасница, а вместо этого вернулся в Киль; в своих мемуарах Дёниц объясняет, что или двигатели были намеренно испорчены каким-то недовольным членом экипажа, или команда заставила его вернуться на базу. Там он был снят с командования бунтовщиками под руководством выбранного ими командира военно-морской базы, бывшего унтер-офицера, и, вероятно, арестован, хотя сам он просто сообщает, что «корпус морских офицеров больше не был на службе».
Второй раз за год палубные офицеры, унтер-офицеры и матросы продемонстрировали свою ненависть к боевым офицерам; некоторые были избиты или как-либо по-другому унижены, находясь под арестом; между тем экипажи выбрали себе новых офицеров, по большей части из не успевших получить унтеров или офицерское звание, вследствие чего те боевые офицеры, которые все еще номинально числились на флоте, отказались служить, пока их не восстановят в званиях. Многим казалось, что это конец флота вообще: бунты на флоте в 1918-м считались главной причиной разжигания революции в конце войны, и теперь ВМФ был скомпрометирован поддержкой путча Каппа, и матросы снова продемонстрировали, что они, по словам Тирпица, «прогнили снизу доверху!».
