Против этого проекта со всей его несуразностью протестовали гражданские. Они указали на то, что это приведет к гибели еще большего числа немцев, к большему разрушению промышленности и коммуникаций и к увеличению потока раненых и беженцев в Шлезвиг-Гольштейн с востока, и на недостаток медикаментов и вероятность партизанских действий в тылу, а также на то, что Швеция может вмешаться военным образом, если они позволят себе такое «легкомысленное» перемещение на север.
Дёниц, неуверенный в том, как обернутся переговоры с Монтгомери, умолчал о своем решении; одновременно он послал Годта и Хесслера в Норвегию, чтобы выяснить ситуацию там, что в принципе указывало на то, что он серьезно рассматривал возможность переезда. Затем он приказал провести эвакуацию беженцев и раненых из Шлезвиг-Гольштейна в Данию и развернуть все имеющиеся силы на полуострове вдоль линии Кильского канала. В тот же день он встретился с рейхскомиссаром Нидерландов Артуром Зейсс-Инквартом, который приплыл на лодке «Шнель»; и снова он умолчал о своих планах до того времени, пока не выяснится итог миссии Фридебурга.
Союзники в принципе уже приняли идею локальной капитуляции, и, соответственно, миссия фон Фридебурга увенчалась даже большим успехом, чем ожидал Дёниц. Однако Монтгомери не пожелал принять капитуляцию частей, сражавшихся на Восточном фронте, и, когда фон Фридебург сказал ему, что не один немец не захочет сдаться русским, потому что они дикари и сошлют всех в Сибирь, англичанин резко оборвал его: «Немцам следовало подумать об этом до того, как они начали войну». Он требовал безоговорочной капитуляции и сдачи оружия по всей северо-западной области, включая Голландию, Данию и острова.
Фон Фридебург вернулся во Фленсбург этим же вечером, и его доклад был рассмотрен на совещании следующим утром, 4 мая. Так как условия отвечали изначальной задаче остановить разрушения на севере и при этом допускали продолжение военных действий с целью спасения немцев на востоке, то с ними почти никто не спорил; лишь военные заговорили о позоре, который падет на вермахт, если оружие и корабли будут переданы врагу неповрежденными, а Йодль упомянул о необходимости сохранить козырную карту в виде Голландии и Гельголанда.
Дёниц принял рациональную точку зрения, и фон Фридебург был послан обратно к Монтгомери с полномочиями подписаться под требуемыми условиями.
Обращение Дёница в сторонника капитуляции зафиксировали и другие три инструкции, которые он дал в этот день: приказ командующему гарнизона на Рюгене не защищать остров от русских, а эвакуировать как можно больше людей и потом сдаться, а другой запрещал топить или разрушать корабли, и, наконец, приказ, ставший, наверное, для него самым сложным, — сдаться капитанам подлодок.
Хотя офицерам и было странно получить такой приказ от Льва, многие из них испытали облегчение, и уж конечно, его испытали экипажи. Некоторые офицеры, которые, как Шнее, капитан одной из двух лодок типа 21, провели в последние дни боевые операции, могли чувствовать себя обманутыми; Шнее провел фальшивую атаку на караван, только чтобы доказать самому себе, что он может приблизиться и ускользнуть незамеченным, прежде чем уплывет обратно в Норвегию. Капитан одной из лодок меньшего типа 23 провел настоящую атаку и даже потопил через три дня торговое судно, и это был последний «успех» той кампании, которая началась давным-давно — с «Атении». Некоторыё направились в гавани нейтральных стран, двое пересекли Атлантику и сдались в Аргентине, пять субмарин уплыли в японские воды, но большинство вернулось домой или в порты союзников.
Однако у него не было намерений отказываться от спасения восточных армий и населения; все военные корабли и торговые суда, которые еще имелись, были задействованы в массированной операции «Дюнкерк» по возвращению солдат и беженцев с побережья Балтики, и его приказы войскам продолжать борьбу в южных и центральных районах оставались бескомпромиссными: «Любой, кто эгоистически думает лишь о своей собственной безопасности или только о своем подразделении, делает невозможным общее спасение от большевизма. Таковой является предателем немецкого народа, и с ним будут поступать соответствующим образом».
Главнокомандующий на Юге генерал-фельдмаршал Кессельринг уже был вынужден подписать перемирие на итальянском театре военных действий вскоре после того, как Дёниц занял свой пост, но Эйзенхауэр дал ему понять, что любые попытки переговоров о местном прекращении огня с американскими силами в Германии при условии сражения с русскими являются неприемлемыми. Фон Фридебург был послан в ставку Эйзенхауэра, чтобы переубедить его, но ответ был все тот же: капитуляция должна быть безоговорочной и одновременной на всех фронтах, включая Восточный.
Когда утром 6 мая весть об этом достигла Фленсбурга, Дёниц послал на переговоры Йодля. Йодль отправился в Реймс после строгих инструкций: Дёниц намеревался завершить войну как можно скорее; однако он не был готов подписать договор, отдающий в рабство восточные армии, и это было бы невозможно, так как «ни одна сила на земле» не заставит войска, стоящие против русских, сложить оружие, пока остаются пути бегства на запад. Поэтому, даже если бы он и согласился на безоговорочную капитуляцию на всех фронтах, он не может заставить принять ее всех; тогда он станет нарушителем договора, и договор потеряет всю силу. Именно для решения этой проблемы он (Йодль) и посылается к американцам.
Невозможно определить, сколь большие надежды возлагались на гуманистические чувства западных командиров. Войска США недавно освободили концлагерь Бухенвальд и не делали тайны из того, какой шок и отвращение они испытали при виде лагеря. Так что время для призывов к человечности было неудачное. Йодль вскоре это понял. Генерал-лейтенант Уолтер Беделл-Смит, действуя от имени Эйзенхауэра, обвинил его в том, что он играет в опасную игру. Война была проиграна уже тогда, когда союзники перешли через Рейн, но немецкое командование продолжало надеяться на раскол внутри союзников; этого не произошло, и сепаратный мир с западными державами невозможен. Он отмахнулся от доводов Йодля насчет войск, которые не подчинятся приказу сдать оружие, и поставил ему ультиматум: либо он подписывает мир сегодня же, либо все переговоры будут прерваны, бомбардировки возобновятся, и линии фронта союзников будут закрыты для войск с востока, пытающихся сдаться в плен. Он дал полтора часа на размышление.
Когда Йодль передал этот ответ во Фленсбург, он прибавил свое мнение о том, что никакой другой альтернативы заключению мира нет. Стало ясно, что наступил конец: Йодль всегда был самым упорным оппонентом безоговорочной капитуляции; если уж он не видит другого выхода, значит, его и нет.
После совещания поздним вечером того же дня в 1.30 ночи 7 мая ему был послан ответ: «Гросс-адмирал передает вам все полномочия по подписанию мира на указанных условиях».
В Реймсе уже начались победные вечеринки. Колесо совершило полный круг. Думал ли Дёниц в те дни о послании, которое он получил в своей бревенчатой штаб-квартире в предместье Вильгельмсхафена незадолго до полудня 3 сентября 1939 года: «Вся Германия»?
В 2.30 ночи Йодль подписал акт о безоговорочной капитуляции во всех областях, который должен был вступить в силу в полночь 8 мая.
Сейчас уже невозможно определить, сколько человек, военных и штатских, было спасено от русских войск за те восемь дней, что Дёниц продолжал борьбу; часто называется цифра в 2 миллиона. В таком случае в нее включаются и те подразделения и беженцы, которые сами по себе по суше перебрались с Восточного фронта. Говоря о спасательных операциях по морю, цифра в 2 миллиона человек обозначала тех, кого перевезли с января вплоть до капитуляции; многих эвакуировали и в последующие недели, а другие продолжали возвращаться с юга, где борьба с Красной армией продолжалась, как и предсказывал Дёниц, еще долго после объявления о прекращении огня. Многие попали и в советский плен.
