Снова и снова, с детским желанием понравиться, он предъявлял разные мелкие эпизоды, которые могли повысить доверие фюрера к флоту или к нему самому. После обрушения жизненно важного моста через Рейн у Ремагена — уже после того, как по нему прошли американские войска, — он поведал Гитлеру о «многократных попытках отрядов моряков разрушить мост в очень опасных условиях». Он не только делал сверхоптимистичные прогнозы и безосновательные предсказания по поводу будущей подводной войны, но и указывал, насколько лучше обстояли бы дела, владей они по-прежнему бискайскими базами, — совершенно бесполезное замечание, которое он несколько раз повторял в апреле, когда русские войска практически стояли у стен Берлина. В своем журнале он записал: «Главнокомандующий флотом указывает, как велики были бы наши шансы на успех в подводной войне, если бы мы по-прежнему владели бискайскими базами».
Он постоянно обращал внимание Гитлера на примерный фанатизм контр-адмирала Фридриха Хюффмайера, недавно назначенного главой штаба командования на островах Ла-Манша. В марте 1945 года он порекомендовал его как настоящего руководителя: «Вице-адмирал Хюффмайер надеется, что сможет удерживать острова в Ла-Манше еще один год». Через несколько дней после обсуждения, держать ли острова до последнего человека или оставить, командир гарнизона был уволен, и на его место назначен Хюффмайер, а затем Гитлер приказал назначить командирами всех крепостей на западе моряков. «Многие крепости сдали, — сказал он, — но не было ни одного корабля который мы потеряли и на котором не сражались бы до послед него».
Вот к чему в конце концов свелся фанатизм Дёница. Все другие надежды к этому дню, 26 марта, были уже сметены уже не оставалось никаких упований на то, что производство истребителей воздвигнет «крышу над Германией», на что, по словам его нового адъютанта, Вальтера Людде-Нойрата, он надеялся всю предшествующую осень. Вместо этого Германия была практически превращена в руины атаками с воздуха. На центр Берлина обрушивались бесконечные ковровые бомбардировки, которые вынудили жителей превратиться в пещерных жителей. Сам Гитлер нашел себе убежище в катакомбах из бункеров на глубине 18 метров под зданием Рейхсканцелярии, где он и пытался удерживать при помощи единственного коммутатора и радиотелефона связь с военными. Именно в этот бетонный кроличий садок Дёниц являлся с рапортом каждый день.
Никаких надежд на то, что новые подлодки примут какое-либо участие в боевых действиях, уже не было. Слухи о «тайном оружии», которыми Геббельс одно время пытался поднять боевой дух, и довольно успешно, были ни на чем не основаны. Черчилля и Рузвельта между тем, казалось, совсем не тревожила угроза того, что большевизм охватит Европу; разрыв между союзниками, который предсказывали Гитлер и Геббельс, так и не произошел; и союзники продолжали требовать безоговорочной капитуляции в таких терминах, которые не оставляли сомнений в их грубых намерениях. С другой стороны, в немецких войсках кончались оружие и горючее. Систематическое производство прекратилось; Шпеер сконцентрировался на экономии того, что он мог наскрести после политики «выжженной земли» Гитлера для послевоенной жизни, чудесным образом избегая судьбы, которая предназначалась для любого генерала, открыто высказывающего свои пораженческие взгляды.
Все знали, что война уже проиграна; дороги с востока были заполнены беженцами; жуткие колонны двигались через Берлин на запад, оставляя на обочине замерзшие тела. На западе дух гражданских пал, по словам Геббельса, «очень низко, если вообще не достиг нуля». Солдаты дезертировали толпами.
В ответ на все это Гитлер установил систему разьездных военных судов. У них была власть расследовать дела и карать тех командиров. которых признавали виновными в отсутствии преданности. Были придуманы и другие методы для удержания солдат в строю; способ обращения с дезертирами генерал-полковника Фердинанда Шёрнера, Геббельс описал Гитлеру 13 марта: «Их вешают на ближайшем дереве с табличкой на шее “Я дезертир. Я отказался защищать немецких женщин и детей и поэтому был повешен”».
В этом кровавом финале, когда загнанные в угол Гитлер и Геббельс хотели заполучить себе еще хотя бы несколько недель. Дёниц помогал им со всем фанатизмом. Его лодки «Шнель», подлодки и мини-лодки Хейе продолжали делать отчаянные вылазки против караванов союзников в Северном море и вокруг Британских островов; их губили и массовая оборона с воздуха, и в случае с мини-лодками просто погода; они достигали единичных успехов в основном за счет мин, но и те не могли задержать продвижение врага даже на день. Когда из-за дефицита горючего в апреле в море не смогли выходить и оставшиеся лодки «Шнель» безнадежную борьбу продолжали мини-лодки. Выходили ли они на операции, движимые страстью к самоубийству, или нет, но результат чаще всего был именно таким. Аппараты производили слишком быстро и для совершенно другой цели: защиты побережья от высадок союзников; молодые экипажи состояли из тренированных фанатиков; некоторые действительно проявляли чудеса героизма; другие, двигаясь по наручным часам, просто терялись, а других подбирали уснувшими в своих лодках от усталости; большая же часть просто не вернулась...
Экипажи подлодок тоже несли большие потери в эти последние недели; Дёниц предсказывал, что они начнутся в начале марта, а 7 апреля он снова объяснил Гитлеру, что вокруг Британских островов сконцентрировано так много противолодочных сил что как только субмарина атакой выдает свое местоположение она практически тут же гибнет из-за того, что низкая скорость под водой не позволяет ей ускользнуть.
У Британских островов в течение месяца погибло 25 лодок, еще 11 затонули в таких отдаленных районах, как Восточное побережье США или Индийский океан, в сумме это составляло треть из приблизительно 100 боеспособных лодок, оставшихся к началу месяца; и за это время было потоплено всего 13 торговых судов противника. Между тем столь много новых лодок типа 21 было уничтожено или повреждено во время бомбежек Гамбурга и Киля, что практически лишь одна из них сумела выйти в плавание в начале мая.
Настоящей задачей флота на Балтике было обеспечивать поставки для армий в Курляндии и Восточной Пруссии и поддерживать их огнем в прибрежных операциях. Между тем с административных должностей и из числа специалистов забирали офицеров и рядовых, чтобы образовать морскую пехоту для усиления фронтов или смены регулярных гарнизонов. Дёниц в деле устранения дефицита персонала работал в тесном сотрудничестве с Гиммлером и Гитлером. 14 апреля он предложил Гитлеру 3000 молодых моряков для действий с легким снаряжением и «фауст-патронами» в тылу у противника на западе. Этих людей не учили подобной работе; это была совершенно отчаянная идея, и она кажется еще более необычной, если вспомнить, что в это время немецкие вооруженные силы на западе маневрировали открыто, хотя и осторожно, не повинуясь Гитлеру и стремясь образовать коридор для прохода американских танков к Берлину раньше, чем к нему подойдут русские. Что касается Восточного фронта, то Гудериан открыто порвал с Гитлером в том, что касалось безумных стратегий, и был отправлен в «длительный отпуск». Гиммлер вышел из фавора из-за провала войск СС на юго-востоке и его собственного провала в качестве командующего группой армий «Висла» и теперь обдумывал, как открыть переговоры о сепаратном мире через Швецию. Шпеер, конечно, открыто работал против разрушительных приказов Гитлера.
Дёниц, следовательно, был практически единственным в своей непоколебимой верности идее борьбы. Что это значило для его людей, можно понять по его приказам последнего месяца войны. На флоте происходила такая же деморализация, как и в других родах войск; те, кого посылали в море на подводных лодках, имели больше повода для непонимания, почему они должны жертвовать собой ради проигранного дела, особенно опытные унтер-офицеры и старшины, которым приходилось подчиняться молодым фанатикам-офицерам. Для тех, кто упорствовал в неподчинении, существовали штрафные батальоны на Восточном фронте. Военные суды за трусость и массовые повешения, которые обеспечивала знаменитая морская полиция, известная как «цепные псы» (Kettenhunde), служили еще одним напоминанием о необходимости хранить верность. Дёниц лично поощрял наиболее дикие меры, что видно, например, из его приказа о массовых повешениях от 7 апреля.
