После этого Гитлер в речах стал подчеркивать большое значение новых лодок для войны на море. Дёниц отреагировал с энтузиазмом: новый тип 21 может пройти от Германии до Японии, не всплывая; все устройства, которые теперь используются морскими державами, останутся далеко позади — от новых лодок ожидали большой эффективности. Но он указывал, что загвоздкой является строительство: верфям нужно присвоить приоритетный статус по людским ресурсам, углю и стали.
К этому времени угольные копи и заводы Силезии были захвачены русскими, которые вышли к Одеру; западные союзники атаковали Рурский бассейн, чья мощность уже сократилась почти до нуля из-за бомбежек прошлого года, и производство вооружения поддерживалось только за счет существующих запасов. Замечание Дёница относительно приоритетного статуса не имело никакого отношения к реальности...
Нет никаких сомнений в том, что поведение Дёница в это кризисное время основывалось именно на том, чего он требовал от своих подчиненных: непоколебимой верности, неослабевающем оптимизме, самоотречении, неутомимой целеустремленности и готовности взять на себя всю ответственность. Он вел себя именно так, как его описывали служебные характеристики на протяжении всей его военной карьеры. Он уже взял на себя транспортировку угля через весь рейх — на это он подрядился в январе после того, как союзники разорили рурские коммуникации. Он придумал систему барж в сочетании с поездами, шедшими по узкоколейкам, в обход опасных мест и заторов. Для него не существовало никаких трудностей. Если Гиммлеру были нужны дополнительные войска, Дёниц прочесывал для него своих людей в морских гарнизонах; когда армии потребовалось разрушить мосты через реки, он послал подразделение морских водолазов и минеров из отряда мини-флота; когда надо было обрушить плотины, уже поврежденные бомбежками, именно Дёница Гитлер выбрал для решения этой задачи...
Во время регулярных посещений своих людей на фронтовых или учебных базах Дёниц оставлял то же самое ощущение уверенности и решительности, которое отмечало все его действия в ставке Гитлера. Адмирал Вегенер вспоминал, как он сопровождал его в инспекционной поездке по Гдыне в самые последние месяцы войны; моряки были угрюмы, но, когда Дёниц прошел по рядам, заглядывая каждому в глаза, они подтянулись, и невооруженным глазом стало видно, что к ним возвращается чувство гордости.
В ставке он всем демонстрировал свою убежденность в победе. Он придавал всем доктринам ненависти и разрушения фюрера свой внутренний огонь, и его личная уверенность словно бы очищала спертый воздух этого собрания усталых нибелунгов. Уже в самом конце, как вспоминал Шпеер, эта уверенность представляла собой чистый нигилизм: «Мы оставим американцам, англичанам и русским пустыню».
Несколько раз в этот важный период ему предоставлялась возможность вырваться из рамок доктрин и проявить свое личное суждение. В феврале 1945 года Шпеер, согласно его воспоминаниям, отозвал его в сторону и раскрыл перед ним катастрофическое положение армии на всех фронтах и сказал, что нужно что-то делать.
«Я здесь представляю флот, — ответил Дёниц кратко, — все остальное меня не касается. Фюрер знает, что делает».
В другой раз, в марте, уже Гудериан отозвал его в сторону, желая заручиться поддержкой в его многократно повторенных просьбах к Гитлеру вывести северную армию из Курляндии, где она находилась в окружении, и поставки в которую осуществлялись лишь по морю; он полагал, что на решение Гитлера оставлять ее там повлияло намерение Дёница удерживать морское господство на Балтике. На этот раз Дёниц согласился походатайствовать; он действительно несколько раз указывал на необходимость удерживать Курляндию, в основном как базу для тренировок подлодок, но теперь задача поставок армии и транспортировки раненых и беженцев легла слишком тяжелым грузом на флот; он сказал Гитлеру об этом и поддержал план Гудериана. Как отмечено в журнале штаба морского командования Гитлер согласился с его аргументами, касающимися флота, но «перечислил все доводы (в пользу того, чтобы продолжать держать армию) на основе сухопутной стратегии». По словам свидетеля, молодого офицера Герхардта Больдта, Гитлер медленно поднялся, когда Дёниц неожиданно вмешался со своей речью, сделал несколько тяжелых шагов по комнате, а затем хрипло прокричал свой ответ: «Я уже говорил, что выведение наших курляндских полков не обсуждается. Я не могу оставить там наше тяжелое вооружение. Кроме того, я не хочу упускать из виду Швецию».
Фоном этих и, без сомнения, других обсуждений, когда Дёница просили или он сам испытывал желание подвергнуть сомнению политику Гитлера, были его повторяющиеся угрозы в сторону «пораженцев»; существовал также приказ фюрера номер один, согласно которому никто не имеет права выдавать информацию, касающуюся его службы, представителям других служб; все сведения должны были поступать только наверх, лично ему, и только он обладал совокупной картиной. И как Гитлер напомнил Гудериану, неисполнение этого фундаментального приказа является изменой; ужасающие свидетельства того, какие именно меры предпринимаются против предателей, не прекращались демонстрироваться со времени июльского мятежа. И свирепое лицо со шрамами главного подручного Гиммлера, огромного Кальтенбруннера, главы Службы безопасности, часто можно было заметить на совещаниях в ставке в эти последние месяцы войны. Террор был основой системы, и его требовалось все больше, и он, безусловно, добавлялся к тем и без того мощным силам, которые уже искажали видение реальности Дёницем.
Документальные записи с конца 1944 года показывают, что его способом ухода от реальности было увеличение и так перегруженного рабочего дня и усиление его обычных методов самоизнурения. Теперь он совершенно отгородился от внешнего мира, сконцентрировавшись на решении проблем внутри своего собственного вакуума; его решения были практичными и работали бы безупречно, но они никак не соответствовали тому, что происходило снаружи этого вакуума.
Одним из ярких примеров этого является программа строительства флота. 29 сентября он составил меморандум, призывающий обратить внимание на то, что начиная с лета потери в морских частях опережают строительство на 60 боевых единиц; если так будет продолжаться, флот станет неспособен выполнять стоящие перед ним задачи, поэтому следует ускорить реализацию программы.
Так как изначальный великий план застопорился из-за серьезного дефицита сырья и рабочей силы, усугубленных его собственными добавлениями в строительстве, такими как мини-флот и дополнительные миноносцы, а также постоянными бомбардировками и саботажем на оккупированных территориях, а ресурсы были нужны и для других родов вооруженных сил, все это оказывалось не более чем чистой фантазией. Но он продолжал настаивать и приводил все новые аргументы, отказываясь что-либо уменьшить: «Мы не уступим ни пяди», — и в ноябре получил одобрение Гитлера. Но цена этого одобрения была не большей, чем те подробные и практические предложения, которыми он подкреплял свои доводы. Ресурсов просто не было. Еще до конца января все работы на верфях надводного флота остановились из прекращения поставок угля.
Одной из практических мер, которые он предлагал, было использование на верфях труда 12 000 заключенных концлагерей. Также он предлагал свои способы для прекращения саботажа на верфях Дании и Норвегии, приводя в пример то, как замечательно службы безопасности справились некогда с саботажем во Франции. Об использовании труда заключенных он заговаривал снова и снова, и, наконец, 23 января он поднял этот вопрос на совещании небольшой группы, состоящей из Гитлера, Риббентропа, Геринга, Кейтеля, Йодля, Ламмерса и Бормана, уже после того, как была прекращена даже видимость продолжения строительных работ. После совещания он записал: «Фюрер решил прибегнуть к энергичным мерам, которые предлагал главнокомандующий флотом».
Расширение системы рабского труда на северных территориях было жесткой мерой для выполнения программы, которую просто невозможно было исполнить; повторять это предложение после того, как встали все верфи надводного флота, было чистым фанатизмом. Источник этого фанатизма находился внутри Дёница, но записи совещаний последних месяцев войны не оставляют никаких сомнений в том, что он играл исключительно для фюрера — профессор Залевски даже предположил, что все это было нужно исключительно для того, чтобы доказать свои стойкость и преданность.
