– Не верю.
– Не верь, но всё равно пошли.
Площадь и в самом деле встретила ярким огнями и толпой гуляющих парочек. Да и мороженое оказалось очень вкусным. Взяв с собой ещё пару стаканчиков, Харелт повёл девушку дальше. Улицы главные широкие и узкие извилистые на окраине. Набережная реки, где в воде играли своими отражениями звёзды – и дворцовая площадь, где ночь отступала перед светом созданного человеческими руками дня… До своей кровати Лейтис добралась незадолго до рассвета, а весь следующий день зевала, старательно закрываясь ладонью от подозрительных взглядов Мирны.
Две ночи прошли спокойно и чинно, тем более что заподозрившая неладное Мирна следила за братом вдвойне старательнее. Но ничего не происходило, сестра успокоилась… На третий вечер Харелт раздеваться не стал. Лишь скинул сапоги и устроился на кровати, гадая: как именно к нему проберётся Лейтис, как девушка собирается выбираться из города после закрытия ворот, и почему она предупредила, чтобы Харелт ждал её именно сегодня?
В окно гостья лезть не стала. Вместо этого от двери раздался негромкий металлический лязг, и замок тихонько щёлкнул. В комнату Лейтис зашла, засовывая в карман куртки связку отмычек. Харелт на это хмыкнул:
– Интересные у кого-то таланты.
Лейтис покраснела, было заметно даже в неверном свете уличных фонарей.
– С моим вторым отцом чего только не наберёшься. Мастер Ислуин не любит ходить напролом, если что-то ищет. Но давай быстрее. У нас десять минут, иначе придётся лезть через забор. А мне не хочется.
Девушка надела лямки оставленного в коридоре заплечного мешка и пошла по главной лестнице. Харелт, натянув сапоги, поспешил за ней. Как Лейтис всё-таки собирается выходить? Ладно, в доме все спят. Но у ворот-то охранник дежурит круглые сутки. Девушка, выйдя на улицу, направилась именно к калитке у ворот… Охранник почему-то спал и там. От удивления Харелт замер, но Лейтис требовательно схватила его за руку и потащила дальше почти бегом. Лишь когда они отошли на квартал от дома, соизволила остановиться и объяснить:
– Всё очень просто. Список дежурств, если постоянно живёшь в доме, можно раздобыть. Причём быть наследником для этого не обязательно. И постепенно, частями скормить человеку безвредное заклинание сна. Чтобы ни защита, ни амулеты не почувствовали вмешательства, надо не запускать всё «снаружи», а заложить: пусть в строго определённый час сторож сам уснёт на несколько минут. И сниться ему будет, что он бодрствует.
– Ага, просто, – ухмыльнулся Харелт. – В каждом доме у нас есть сильный маг, которому приспичило ночью тайком гулять по улице.
– Ну, так уж и сильный, – тряхнула головой девушка. – Вот ты магистра не видел…
– Про кера Ислуина не знаю, – быстро ответил Харелт, – а вот про то, как ты Родерику шевелюру исправила, шепчутся до сих пор. Ну да ладно. А как с воротами быть? То же самое? Или ты рискнула оформить ночной пропуск? И что у тебя в мешке?
– Скоро сам увидишь, – загадочно улыбнулась Лейтис.
Северо-восточные ворота располагались от особняка Хаттан не очень далеко, и в нужный район добрались молодые люди быстро. Здесь не было роскошных особняков знати, сплошь лавки и дома горожан среднего достатка. В столь поздний час все они ещё закрыты тяжёлыми деревянными створками, утопленными в полу и укреплёнными прочными накладками, окна верхних этажей плотно прикрыты ставнями. Стоило оказаться в районе возле ворот, как сразу возникло ощущение, что ты на дне глубокого каньона, над которым светят звёзды. И никакого освещения, если не считать фонаря над указательным столбом, и журчащем под ним фонтанчиком с питьевой водой.
К самим воротам Лейтис подходить не стала, а выбрала участок стены, который не просматривался из окон башни, приложила к камням ладонь и что-то зашептала. Почти сразу в стене возникла небольшая дверца, а камень вокруг прохода тут же стал прозрачным, играя в неверном лунном свете хрустальными отблесками. Девушка схватила парня за руку, и повела за собой. Но стоило обоим оказаться снаружи, как всё исчезло. Харелт даже специально провёл ладонью по стене – камень он и есть камень.
Едва молодые люди отошли достаточно, чтобы говорить, не опасаясь быть замеченными случайно остановившимся на стене стражником, Харелт восхищённо произнёс:
– Нет, я, конечно, и раньше считал тебя великим магом. Но теперь… Я отката вообще не почувствовал. Но мы снаружи!
Лейтис зарделась и ответила:
– Мне, конечно, приятно, но мои таланты тут ни при чём. Ты слышал, кто строил Турнейг?
Харелт пожал плечами:
– Конечно. Это в любой школе рассказывают. Финварра, эльф, которому так нравились люди, что он уехал из Великого леса к ним. Его до сих пор, и, кстати, вполне заслуженно, считают одним из величайших зодчих. Императорский дворец – тоже его работа.
– Ну да, ему нравились люди, – девушка усмехнулась. – Однако всё равно он оставался эльфом. Высокомерным по отношению ко всем «младшим народам». Поэтому вложил в стены города лазейку для эльфов. А я, когда вошла в семью Ясных владык и стала дочерью мастера Ислуина – теперь тоже немножко эльф. Жаль, что с тех пор укрепления много раз перестраивали, нужный кусочек сохранился лишь возле северо-восточных ворот.
Теперь пришла очередь Харелта улыбаться:
– А-а-а, мечтаешь посмотреть на полночное цветение водяной лилии? Ну да, туда от северо-восточных ворот ехать слишком долго, за ночь не успеем. Но посмотреть на цветение я тебе и так устрою. В следующем месяце организую поездку в поместье к Раттреям, а там до Голубого озера рукой подать.
– Договорились. А теперь поспешим, – девушка опять схватила Харелта за руку и буквально потащила парня за собой.
– И куда мы так торопимся? – из-за спешки Харелт споткнулся в темноте и чуть не полетел носом на землю.
– Мы почти на месте. Сегодня – день святого Женезиу, покровителя бродячих актёров. Поэтому этой ночью хуглары всегда собираются вместе. Идут переговоры между старейшинами, заключаются браки, меняются и хвалятся номерами.
– Так нас не пустят!
– Пустят, – покачала головой девушка. – Я знаю, что им сказать. Не зря мы с наставником прикидывались артистами целое лето. А тебе обещаю зрелище, которое никогда больше не увидишь.
Возразить Харелт не успел. Вскоре оба вышли на большой луг, где изнутри широкого круга повозок мелькали отсветы костров. Почти сразу из темноты выскользнули двое парней, Лейтис что-то зашептала одному из них. Парень кивнул, попросил обождать и растворился в скачущих тенях. Несколько минут спустя он вернулся в сопровождении широкоплечего и уже наполовину седого мужика, Лейтис теперь что-то зашептала на ухо уже старейшине. Тот слушал внимательно, несколько раз кивнул и, наконец, махнул пропустить гостей. Старейшина провёл к своему фургону, там и указал садиться. Харелт тут же шепнул:
– Как тебе удалось?
– Наплела, мол, ходила с артистами, а потом встретила во-о-от того парня, он и уговорил остаться с ним… Но почтить святого я всё равно обязана.
На этих словах Харелт почувствовал, как кровь опять прилила к вискам, застучала… К счастью, началось представление, и Лейтис ничего не заметила.
Сегодня актёры выступали совсем иначе, чем в остальные дни. Здесь не старались распалить жадного до зрелищ обывателя, чтобы выжать лишнюю монету. Сегодня выступавших вела лишь красота, лишь отточенность каждого движения, лишь восхваление своего святого покровителя. Уровень артистов был разный – Лейтис пояснила, что сегодня ещё и сдают экзамен новички, а старейшины решают, кто уже достоин ранга подмастерья, а кто и мастера – но в каждом горел огонь чистого искусства. Номера сменялись разговорами старейшин, обсуждениями каких-то проблем, которые Харелт не понимал, затем выходили новые актёры. В какой-то момент Лейтис шепнула, что скоро её очередь и скрылась в фургоне.
Харелт устроился поудобнее, следующий номер смотрел краем глаза, а спор старейшин, достоин ли жонглёр звания подмастерья или пусть пробует на другой год, еле высидел. Но вот зарокотал барабан, запела флейта. На площадку выскользнула гибкая фигура в облегающем костюме. И вдруг в руках девушки расцвело пламя! И начался танец! Легенда о сотворении мира, рассказанная огнём. Шаг, движение, ещё шаг. Вот беспощадный огонь Ничто, вот чистое пламя Единого. Сотканная из жара суша, а дальше – небо и океан. Завершилось всё созданием человека, флейта и барабан умолкли, актриса покинула сцену. Лёгшее на лагерь безмолвие стало красноречивей любых аплодисментов.
