Ищейка кивнула. Понятно, зачем его взяли: меньше народу в обслуге, а этот будет предан душой и телом – деваться ему некуда. Жена и дочка – преданы вдвойне, для них спать с господами – единственный способ жить по-человечески.

Рианон представила себе.

Вот Кведжин ходит, жуёт табак. От вина и табачной жвачки он расслаблен, медлителен, думает о чем-то своём. Глубокий вечер, в лесу уже темно, виден только его силуэт на фоне сизого неба. Совсем вблизи от него, в тени елей, не дыша, стоит Калгар. Вот погасла свеча в окне – это Арбур лёг. Надо подождать немного, пока он крепко уснёт. Что дальше? Удар по голове. Может быть, крепкие пальцы душат, ломают горло – горбун очень силён. Всё против Кведжина – неожиданность нападения, растерянность. Одурманенный усталостью, вином и табаком, он почти не сопротивляется. Эконом взваливает на плечи бесчувственное тело. Относит… Куда? В любое топкое место. Всплеск, и человек погружается в гниющую воду, чтобы, если ещё жив, захлебнуться. Скорее всего, к шее на всякий случай привязан камень. К утру ряска затянет поверхность болота, все следы исчезнут… Ключ теперь у эконома. Дальше – книгу с записями он достаёт из потайного ящика и кладёт за пазуху…

Тут рассуждения оборвались. Эконом неграмотный. Кто писал записку? Добычу надо продать и быстро – эконома будут подозревать первого, если невиновность Кведжина вскроется. Требуется знающий человек. В одиночку Калгар не справится. Да и не найдёт он без шума в темноте потайной ящик. Старик посмотрел на Рианон, угадал ход её мыслей и ответил:

– Если хотите моё мнение, трус он. Сам на дело не пойдёт. А вот если прижать его или деньгу посулить большую… Думает, не знаю я, зачем он в город ездит и в какие бордели и как ходит. И сколько за девок, чтобы без шума, хозяевам платит. Здесь-то ему ничего не светит.

Следующий вопрос Рианон задала не сразу. Наклонилась, сорвала несколько цветков, в задумчивости начала плести венок. И лишь когда ладони раскрасила разноцветная пыльца, отбросила цветы и поинтересовалась:

– Как Фейбер собирался делить наследство?

Старый лесничий присвистнул.

– Вот, значит, куда клоните. Старшему он хотел почти всё оставить. Младший, как бы сказать… Руки есть, а голова не приставлена. Смекалки нет, сноровки, как к новому делу подступиться.

Сразу возникла новая картинка.

Гарман зевал, глядя, как Кведжин и Арбур играют в комнате первого этажа в шахматы. На середине партии ему это надоело, и он пошёл наверх спать. Следом за ним поднялся отец. Оставшись без зрителей, игроки заскучали, и партия заглохла. Арбур тоже начал зевать.

– Стоит лечь. Завтра рано выезжать, – посоветовал он Кведжину.

– Благодарствую, – помощник мастера покачал головой, – мне пока не хочется. Пойду, ещё прогуляюсь, пожую.

– Тогда и я проветрюсь за компанию. Не стоило пить вино после долгого воздержания, – вздохнул Арбур. – Голова начинает болеть, не уснуть.

Глубокий вечер, в лесу уже темно, видны только два силуэта на фоне сизого неба. Совсем вблизи от них, в тени елей, не дыша, стоит Калгар. Надо подождать немного, пока Арбур отвлечёт Кведжина. Дальше – бросок. Крепкие пальцы душат, ломают горло – горбун очень силён. Арбур тоже наносит удар ножом. Всё против Кведжина – неожиданность нападения, растерянность, предательство близкого человека. Эконом взваливает на плечи бесчувственное тело. Относит… Куда? В любое топкое место. Всплеск, и человек погружается в гниющую воду, чтобы, если ещё жив, тут же захлебнуться. Скорее всего, к шее на всякий случай привязан камень. К утру ряска снова затянет поверхность болота, все следы исчезнут… Ключ же забирает Арбур. Никого не потревожив, достаёт из потайного ящика тетрадь и кладёт в новый тайник. Утром вместе со всеми негодует. Сам же размышляет, сколько нужно выждать и кому лучше продать расчёты…

А может, всё-таки всё было не так?

Кведжин ходит по своему любимому месту, жуёт табак. От вина и табачной жвачки он расслаблен, медлителен, думает о чем-то своём. Глубокий вечер. Из дома выходит Гарман, закутавшись в шаперон Кведжина. Подбирается. Наносит неожиданный удар ножом. Беззвучно падает тело. Гарман оттаскивает его в топкое место. Всплеск, к утру ряска снова затянет поверхность болота, все следы исчезнут… Туда же летит испачканный кровью шаперон и нож. А потом и тетрадь вместе с ключом…

Нужна улика, зацепка. Хотя бы незначительная, весомая лишь в глазах ищейки. Понять, какую именно версию распутывать. Рианон встала, распрощалась со стариком и торопливо пошла к ручью. Успеть застать там и расспросить служанку.

Вдогонку полетело:

– Удачи вам. Надеюсь, вы сумеете отыскать веские улики и изобличить преступника.

Рианон невольно поморщилась. Прозрачный намёк: без серьёзных доказательств и по одному лишь подозрению на дыбу никого из своих людей барон вздёрнуть не даст.

На границе поляны дорожка раздвоилась, но оба пути вели вроде в одном и том же направлении. Девушка выбрала правую тропку. Та спряталась под сень деревьев, чуть не затерялась в папоротниках. Дальше упорно ныряла в кусты, обвилась мимо нескольких буревых выворотней. Вернуться и признать ошибку – стоило всё-таки уточнить, куда же идти – Рианон не хотела. Став еле заметной, тропка змейкой побежала среди высоченных елей, слева и справа густым ковром встал лесной хвощ. Местами он смыкался над дорогой, так что она становилась совсем невидимой. Наконец, уже заслышав звон ручья и почти выйдя на опушку, Рианон упёрлась в высокие стебли борщевика. Дорога однозначно уходила сквозь них дальше. Девушка со вздохом повернулась спиной вперёд и сделала широкий шаг в заросли, закрывая лицо от жгучего сока рукавом.

Под ногой что-то хрустнуло, сапожок заскользил на глине и раздался истошный вопль:

– Госпожа, осторожнее!

Поздно. Рианон уже запнулась о корзину и полетела в ручей. Не упала: её ухватила за платье чья-то рука… Но чистое бельё посыпалось в глину и грязь. Когда Рианон сумела твёрдо встать на земле, она сообразила, что спасла её та самая Маника.

– Хорошо, что с вами всё в порядке, госпожа, – слова прозвучали так уныло, что было понятно: будь на месте Рианон не дворянка, а кто-то другой, служанка с удовольствием бы виновника треснула корзиной.

– Я-то в порядке, зато стирка, смотрю, погибла. Так. Мыло сталось?

– Д-д-да.

– Тогда давай. Помогу.

– Г-г-госпожа, как же… – оторопело залепетала Маника.

– Не переломлюсь. Я ведь виновата? Да не беспокойся, умею я. Нас в пансионе заставляли. Ибо жена – опора мужа не только в радости, но и в горе, а жизнь может сложиться по-разному. Да к тому же, настоящая хозяйка обязана уметь всё, что делает прислуга. Иначе не понять, когда работа сделана плохо по неумению, когда по недомыслию, а когда из лени.

Засучив рукава, Рианон взяла одну из рубах и начала оттирать с неё глину. Маника посмотрела на Рианон с обожанием и восторгом, после чего тоже взяла камзол и принялась его полоскать. За камзолом последовали панталоны, потом – другой камзол. Ищейка осторожно, стараясь не выдать своего интереса, внимательно следила за каждой вещью. Помогала так, чтобы рубашка с подозрительным пятном на груди досталась именно ей… Стоило взять рубашку в руки, как сердце зашлось в бешеном ритме, застучало, норовя выскочить из груди и радостно запрыгать по лесу. Пятно от раздавленного свинцового карандаша! Крошку вытряхнули, но свинец характерно вступил в реакцию с краской ткани, оставил после себя грязное пятно.

Рианон неторопливо попробовала отстирать, потом разочарованно сказала:

– И кто этого его так? Не отчистишь.

Маника тяжко вздохнула.

– Новая совсем рубашка ведь. Они часто в мастерской пачкают, а тут – новая. И где только господин Арбур её так замарал? И чем? Я уж и тёрла-тёрла…

Рианон еле удержалась от довольной улыбки. Записку писал младший сын! Вот она, улика. Пусть пока не для барона – только для ищейки. Разыграв задумчивость, Рианон осторожно предложила: