Тот человек слаб.

Мы должны воспользоваться этим новым развитием.

Это место скучное. Мы должны уйти.

Я слышала о таких родственных связях близнецов, поэтому тот факт, что дядя Кристиан на самом деле не связан со мной, сбивает с толку. Раздражающий.

Я слегка качаю головой. Я не знаю, что еще это такое или даже как выразить словами это беспокойное чувство.

Дядя ненадолго захватывает мой подбородок большим и указательным пальцами. — Что случилось, одуванчик?

Я медленно вытягиваю повязку сквозь пальцы. Хуже всего на свете было бы потерять кого-то еще. Я не думаю, что смог бы это вынести. — Ты всегда будешь моим дядей, не так ли?

Я ожидаю, что он немедленно и дерзко ответит: «Конечно, буду» , но когда он молчит, я прекращаю свои действия и в шоке смотрю на него.

Он думает об этом и улыбается. — Да. Или нет.

Я в замешательстве моргаю. — Что?

— Если бы у меня был свой путь, это было бы и да, и нет.

— Что это должно означать?

Он просто продолжает смотреть на меня с тем же задумчивым взглядом в своих ледяных голубых глазах. Выражение, близкое к волчьему.

Я качаю головой и возвращаюсь к его перевязке. — Обычно я точно знаю, о чем ты думаешь, но сейчас я понятия не имею, что происходит в твоей голове. — За исключением того, что внизу живота растекается теплое чувство, которое заставляет мое сердце биться быстрее. Мое тело улавливает то, что мой мозг не может.

— Наверное, сейчас это хорошо, — бормочет он, проводя пальцами по моим волосам.

Я чувствую знакомую вспышку раздражения, такую же, как когда папа говорит мне, что расскажет мне кое-что, когда я вырасту. — Ты начинаешь говорить, как папа.

Дядя Кристиан тихонько хихикает, и тепло в моем животе становится ярче. — Я очень в этом сомневаюсь.

Я заканчиваю закреплять бинты и проверять, надежно ли они закреплены, ломая голову над словами дяди Кристиана. Я всегда прошу его и папу рассказать мне больше о том, что значит быть беляевым. Чтобы позволить мне бросить школу и присоединиться к ним на полную ставку. Оба они говорят, что я должен получить аттестат о среднем образовании, но, может быть, дядя Кристиан намекает, что хочет раскрыть мне еще несколько их секретов.

Если что-нибудь случится с папой — пожалуйста, не позволяйте, чтобы с папой что-то случилось, но этот тридцатипроцентный шанс преследует меня, и я не могу не думать, что если что-нибудь случится — дядя Кристиан выступит и возьмет на себя управление семьей, и ему понадобится заместитель, как он был вторым после папы. Кристиан близок с другим человеком, который у нас работает, по имени Михаил, но Михаил не Беляев. Если кто-то и должен занять их место рядом с ним, то это должен быть я.

Дядя Кристиан всегда говорил мне, что неважно, девочка я или нет. Важно то, что в моем сердце. Моя сила и решимость защитить эту семью и помочь нам процветать.

Закончив, я обхватываю руками шею дяди Кристиана и приближаюсь к нему, осторожно обнимая то место, где он не ранен, и упираюсь лбом в его висок.

С закрытыми глазами я шепчу по-русски: — Отныне тебе нельзя быть безрассудным, и я не хочу слышать о том, что однажды ты можешь перестать быть моим дядей. Это не разрешено.

— Но если я не буду безрассудным, я больше не буду собой, буду я твоим дядей Кристианом или нет.

Я немного отстраняюсь, чтобы посмотреть в его блестящие твердые глаза. Мы всего в нескольких дюймах друг от друга. — Ты не можешь быть немного осторожнее даже со мной?

Его глаза бегают по моему лицу. Мои глаза. Кончик моего носа. Мои губы. — Даже не для тебя. Но ты же не хочешь, чтобы я остановился, правда, принцесса?

Перестать быть дядей Кристианом? — Ну, раз ты так выразился…

Папа — мой дом, но мое сердце бьется быстрее из-за дяди Кристиана.

Итак, нет.

Я не хочу, чтобы он изменился.

Я никогда не хочу, чтобы он перестал быть именно тем, кто он есть.

— Я так не думал. — Дядя Кристиан притягивает меня ближе, поглаживая затылок и крепче обнимая меня своими сильными руками.

— Я сказала спать, Зеня, — кричит Чесса из соседней комнаты, и я понимаю, что она зовет меня уже несколько минут.

Мы с дядей Кристианом улыбаемся, выпутываясь друг из друга, и он выгребает весь окровавленный гравий в мусорное ведро, пока я собираю аптечку. Я приношу ему одну из папиных рубашек, чтобы носить дома, и он заказывает себе машину.

У входной двери он поворачивается ко мне и касается моих волос. — Завтра я встречусь с нашими людьми и расскажу им, что мы с Тройэн видели, когда пошли разбираться с этой бандой. Сколько мужчин. Выходы. Их оружие. Все, что им нужно знать, чтобы закончить работу за нас. Хочешь пойти со мной?

Я задыхаюсь от удовольствия и хватаю его за руку. Смутно я осознаю, что предложение выслушать приказ об убийстве полдюжины мужчин не должно волновать девочку-подростка, но, увидев, как папа лежит на больничной койке и выковыривает гравий из дядиного плеча, я жгучий за какую-то беляевскую справедливость. — Да, пожалуйста. Мне бы понравилось это.

Дядя Кристиан улыбается и целует меня в щеку. — Спокойной ночи, красавица. Я заеду за тобой завтра в восемь вечера, — шепчет он мне на ухо, прежде чем выйти за дверь в темноту.

Я смотрю, как он уходит с широкой улыбкой, затем закрывает дверь и направляется наверх в постель.

Я принял душ, переоделся в пижаму и сижу на кровати, расчесывая волосы, когда Чесса входит в комнату. Она выглядит усталой и обеспокоенной, но улыбается мне.

— Я пойду к Троян в половине седьмого утра, прежде чем забрать детей у Элеоноры. Я могу взять тебя, Лану и Аррона с собой, а потом отвезти в школу, если хочешь.

— Да, пожалуйста. Я бы хотел снова увидеть папу до того, как ему сделают операцию.

Мы обсуждаем расписание и детали его операции в течение нескольких минут. Я ожидаю, что после этого Чесса пожелает спокойной ночи, но она колеблется, а затем садится на кровать.

Положив руку мне на ногу поверх одеяла, она говорит: — Зеня, я хотела с тобой кое о чем поговорить.

Я жду, в ужасе от того, что она собирается сказать, слово «рак» всплывает у меня в голове. Пожалуйста, не позволяйте врачам обнаружить опухоли в ноге папы.

— Почему Кристиан переключается на русский всякий раз, когда я захожу в комнату? — спрашивает Чесса.

Я вздыхаю с облегчением. О, это все? Тем не менее, немного раздражает, что она снова упоминает русский язык. Это мое дело с дядей Кристианом, и это не имеет к ней никакого отношения.

— Он не всегда переходит на русский, — говорю я, уклоняясь от вопроса.

Чессу не обойти. — Что дядя Кристиан делает в своем собственном доме, зависит от него, но я чувствую, что он подрывает авторитет твоего отца и мой, тайно беседуя с тобой.

Как будто она намекает, что есть что-то неуместное в том, что мы с дядей Кристианом просто разговариваем друг с другом по-русски. Мы делаем то, что они с папой делали вместе миллион раз, когда мои братья и сестры находятся в комнате.

— Мы говорим о бизнесе Беляева. Важно, чтобы дети не услышали, о чем мы говорим, потому что они могут испугаться.

Чесса смотрит на меня обеспокоенно. — Ты тоже ребенок, Зеня. Тебе шестнадцать, и ты еще учишься в школе. Я чувствую, что твой дядя иногда забывает об этом.

Хороший.

Я хочу, чтобы он забыл об этом.

— Секреты важны для Беляевых, — тихо говорю я, скручивая пальцами уголок листа. Мне неудобно спорить с Чессой, потому что она всегда была добра ко мне, но она уже должна знать, что многие наши дела приходится делать тайно, потому что это опасно и незаконно.

— Я не говорю о семейном бизнесе. Я говорю о тебе и Кристиане.

Я хмурюсь. — А как насчет меня и дяди Кристиана?

— Вы двое всегда шепчетесь друг с другом. Мне нужно десять раз произнести твое имя, прежде чем ты заметишь в комнате кого-нибудь, кроме него. Если бы это зависело от меня, этот человек узнал бы некоторые границы, если бы хотел продолжать входить в этот дом.