Текст можно было бы составить и в более удачных выражениях, размышлял Тиндалл. Особенно конец депеши. Звучит точно угроза. Она, похоже, способна взбесить старину Старра, который усмотрит в последних фразах лишнее доказательство того, что «Улисс» — как и сам Тиндалл — ни на что не пригоден…

Кроме того, вот уже два года — это началось до того, как «Худ» был потоплен «Бисмарком», — политика адмиралтейства состояла в том, чтобы сохранять целостность флота метрополии и не отряжать отдельные боевые единицы, линейные корабли или авианосцы, для участия в современных морских операциях. Старые линкоры были слишком тихоходны для этих целей, а такие корабли, как «Рэмилиес» или «Малайя», использовались лишь для сопровождения наиболее важных атлантических конвоев. Лишь эти корабли составляли исключение.

Официальная же стратегия, по существу, сводилась к тому, чтобы беречь флот метрополии и подвергать риску конвои. В последний раз окинув взглядом караван судов, Тиндалл со вздохом отправился восвояси. «Да ну их к дьяволу, — думал он, — сойдет и так». Если он понапрасну старался, составляя депешу, пусть и Старр, читая ее, потеряет не меньше времени. Тяжело переваливаясь, он сошел по трапу с мостика и с трудом протиснулся в дверь каюты командира корабля, находившейся рядом с постом наведения истребителей. Вэллери, наполовину одетый, лежал на койке, закрытый ослепительно белыми, безукоризненно чистыми простынями. Их отглаженные, острые, точно лезвие ножа, складки странно контрастировали с расплывавшимся по белоснежной ткани зловещим алым пятном.

Мертвенно-бледный, с впалыми щеками, заросшими темной щетиной, и красными, глубоко ввалившимися глазами, Вэллери походил на покойника. Из уголка рта по пергаментной коже текла струйка крови. Когда Тиндалл открыл дверь, Вэллери в знак приветствия с усилием поднял иссохшую, в синих венах, руку.

Тиндалл тихо, осторожно затворил дверь. Он выждал некоторое время, стоя к ней лицом, вернее, много времени, с избытком, чтобы с лица его успело исчезнуть выражение ужаса. Когда он обернулся, лицо его было спокойно, но он даже не пытался скрыть свою озабоченность.

— Слава Богу, что рядом оказался старина Сократ, — проговорил он взволнованно — На всем корабле лишь он один может хоть сколько-нибудь вразумить тебя.

Он уселся на край постели:

— Как твое состояние. Дик?

Вэллери криво усмехнулся.

— Все зависит от того, какое состояние вы имеете в виду, сэр. Физическое или душевное? Чувствую себя несколько поизношенным, но отнюдь не больным. Док говорит, что сумеет поставить меня на ноги. Во всяком случае, на время. Собирается сделать мне переливание плазмы. Говорит, я потерял много крови.

— Переливание плазмы?

— Да, кровь была бы лучшим коагулятором, вообще-то говоря. Но, по его мнению, плазма, возможно, предотвратит или же ослабит новые приступы.

Помолчав, он стер пену с губ и опять улыбнулся, так же печально, как и в первый раз.

— Не доктор мне нужен и не медицина, Джон. Нужен священник и прощение Всевышнего — голос его стал едва слышен. В каюте наступила глубокая тишина.

Тиндалл заерзал и громко откашлялся:

— Какое еще прощение? Что ты имеешь в виду?

Слова помимо его воли прозвучали слишком громко и резко.

— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, — кротко проговорил Вэллери. — Вы же утром стояли рядом со мной на мостике.

Минуты две оба не произносили ни слова. Потом Вэллери снова закашлялся.

Полотенце у него в руках потемнело, и, когда он откинулся на подушку, Тиндалла кольнул страх. Он поспешно наклонился к больному, но, услышав частое, неглубокое дыхание, облегченно вытер лоб.

Вэллери снова заговорил. Глаза его были по-прежнему закрыты.

— Дело не столько в тех людях, которые погибли в помещении номер три, — казалось, он разговаривал сам с собой, вполголоса, почти шепотом. — Моя вина, пожалуй, в том, что я слишком близко подошел к «Рейнджеру». Глупо приближаться к тонущему кораблю, особенно если он горит. Что делать, бывает идешь на риск…

Остальные слова слились в неразборчивый шепот.

Конца фразы Тиндалл не расслышал. Адмирал резко поднялся и стал натягивать перчатки.

— Извини, Дик. Не надо было мне приходить и оставаться так долго. Старый Сократ задаст мне теперь взбучку.

— Я о других. О парнях, которые плавали в воде, — продолжал Вэллери, словно не слыша адмирала. — Я не имел права. Может быть, кого-нибудь из них…

Голос Вэллери снова затих на мгновение, но потом старый моряк четко проговорил:

— Капитан первого ранга, кавалер ордена «За боевые заслуги» Ричард Вэллери — судья, присяжный и палач. Скажите мне, Джон, что мне ответить, когда придет мой черед предстать перед судом Всевышнего?

Тиндалл растерянно молчал, но тут послышался настойчивый стук в дверь, контр-адмирал резко обернулся и, благодаря провидение, едва слышно глубоко вздохнул.

— Войдите, — проговорил он.

Дверь распахнулась, вошел Брукс. При виде адмирала он замер и повернулся к стоявшей за ним белой фигуре, нагруженной бутылями, колбами и какими-то приборами.

— Подождите, пожалуйста, за дверью, Джонсон, — обратился он к санитару. — Я позову вас, когда понадобитесь.

Закрыв дверь, он пододвинул себе стул и сел возле койки командира.

Нащупывая пульс больного, Брукс пристально посмотрел на Тиндалла. Он вспомнил слова Николлса, который говорил, что адмирал не слишком здоров. У Тиндалла и в самом деле был усталый вид, вернее, не столько усталый, сколько несчастный… Пульс у Вэллери был частый, неправильный.

— Вы чем-то расстроили его, — укорил Тиндалла Брукс.

— Я? Да что вы, док! — уязвленно произнес Тиндалл, — Ей-Богу, я не сказал ни слова…

— Он тут ни при чем, доктор. — Это говорил Вэллери. Голос его был тверд. — Он и слова не вымолвил. Виноват я. Ужасно виноват.

Брукс долгим взглядом посмотрел на Вэллери. Потом улыбнулся — понимающе, с состраданием. — И вам нужно прощение грехов, сэр. Все дело только в этом, так ведь?

Тиндалл вздрогнул от неожиданности и изумленно уставился на старого доктора.

Вэллери раскрыл глаза.

— Сократ! — проронил он. — Как ты догадался?

— Прощение… — задумчиво повторил Брукс. — Прощение. А чье прощение? Живых, мертвых или прощение Всевышнего?

Тиндалл вздрогнул опять:

— Вы что? Подслушивали под дверью? Да как вы смели?.

— Прощение их всех, док. Боюсь, задача не из легких.

— Да, вы правы, сэр. Мертвым вас нечего прощать. Вы заслужили одну лишь их признательность. Не забывайте, я врач… Я видел этих парней, которые плавали в море. Вы положили конец их страданиям. Что же касается Всевышнего… В писании сказано: «Господь дал, Господь взял. Да святится имя Его». Ветхозаветное представление о Господе такое: он забирает, когда ему вздумается и как ему захочется, и без всякого милосердия и великодушия!

Брукс с улыбкой взглянул на Тиндалла:

— Не смотрите на меня с таким ужасом, сэр. Я вовсе не богохульствую.

А затем Брукс вновь обратился к капитану:

— Если бы Всевышний был такой, то ни вы, ни я, да и адмирал тоже никогда не захотели бы иметь с ним ничего общего.  Но вы же знаете, что это не так…

Вэллери слабо улыбнулся и приподнялся на подушке:

— Вы сами по себе превосходное лекарство, доктор. Жаль, что вы не можете говорить от имени живых.

— Нет, почему же? — Брукс шлепнул себя по ляжке и, что-то вдруг вспомнив, заразительно захохотал. — Нет, это было великолепно!

Он снова от души рассмеялся. Тиндалл с деланным отчаянием посмотрел на Вэллери.

— Простите меня, — заговорил наконец Брукс. — Минут пятнадцать назад несколько сердобольных кочегаров приволокли в лазарет неподвижное тело одного из своих сотоварищей, находившегося без сознания. Догадываетесь, чье это было тело? Корабельного смутьяна, нашего старого знакомца Райли. Небольшое сотрясение мозга и несколько ссадин на физиономии, но к ночи его нужно водворить назад в кубрик. Во всяком случае, он на этом настаивает. Говорит, что он нужен его котятам.