- Папенька, у меня для тебя подарок, - голос молодой девушки в плаще, что пленила Старшую, был полон такой любви и заботы, что растопил бы самоё чёрствое сердце.

Сняв со своей жертвы тёмную куртку и нательную рубашку, а также избавив её от сапог и штанов, она усадила Старшую на колени к Фьёльду и ласково проворковала:

- Позаботься о ней, папенька, а я пока посмотрю, как там матушка справляется. Только не слишком увлекайся!

С отстранённым выражением лица, мужчина двумя руками приподнял беспомощную Старшую и насадил её на свой член. И стоило Фьёльду полностью погрузиться в неё, как он тут же финишировал, разом выплеснув всё накопившееся возбуждение и напряжение. Несколько мгновений только что кончивший крестьянин сидел неподвижно, тяжело дыша, а потом притянул Старшую спиной к себе. Схватив руками её маленькую грудь, он принялся монотонно и методично мять сиськи девушки, словно подготавливал тесто для выпечки. Причём он не просто лапал её. Фьёльд не осознавал этого и не отдавал себе отчёта, но откуда-то точно знал, как ему нужно мять её сиськи. Как это делать правильно. Он вообще не осознавал происходящее вокруг. Разум крестьянина был полностью зациклен на одной цели. Нужно как следует намять эти жалкие прыщи, чтобы получились хорошие, годные булочки.

Также, как и его жена, что полностью растворилась в плотских наслаждениях. Как и напавшие на них разбойники, что уже пошли на второй круг. А потом и на третий. До четвёртого дошли только трое. А пятый заход сумел осилить лишь самый молодой из пятёрки, что первым начал, и первым так позорно-быстро кончил. Только теперь это был уже не молодой и вполне симпатичный парень. Над раскрасневшейся и ещё больше похорошевшей женщиной, что вся взмокла и запыхалась, но отнюдь не выглядела уставшей, кряхтел дряхлый старик. Тощий седой старик, что из последних сил двигал бёдрами. Лишь глаза, в которых горел безумный огонёк, оставались ещё живыми, и неотрывно смотрели на сиськи Гильды. Но едва он кончил в пятый раз, изливаясь в лоно своей жертвы, как последние силы покинули его, вместе с жалкими каплями семени.

Захрипев, он рухнул на бок и коротко дёрнулся. После чего, последние искры жизни покинули его. Над безжизненным телом склонилась молодая девушка, давно сбросившая свой плащ и оставшаяся полностью обнажённой. Очень симпатичная девушка, стройная, ладная, с уже заметно округлившейся грудью, гладкой кожей и чистым личиком. Длинные, прямые и светлые волосы до лопаток были аккуратно расчёсаны и за ними явно хорошо ухаживали, также как и за руками. Сразу видно, не из крестьянок, привычных к труду, а из благородных, что ничего тяжелее ложки не держали. Прямо-таки ангельский образ портили лишь три вещи. Тонкий, длинный и очень гибкий хвостик, начинавшийся от копчика и заканчивавшийся небольшой стрелкой. Пара едва-едва заметных красных рожек на лбу. И глаза. Жёлтые глаза с красными крестами-зрачками. Оглядев ими полностью «выжатого» разбойника, девушка цокнула языком и без малейшего труда оттащила его в сторону от дороги, ведущей на заимку, чуть подальше в лес. Туда, где уже лежали кучей четыре таких же высохших старческих тел.

Замерев перед ними, девушка на секунду прикрыла глаза, прислушиваясь к чему-то внутри себя, а затем беззвучно прошептала губами короткий зов. Несмотря на расстояние, он был услышан, и к груде мёртвых тел, устремилась волчья стая. Хищников ждал пир, и они это знали. Зов того, кто когда-то очень хорошо знал, как общаться с лесом и его обитателями, достиг их серых ушей и направил их в нужное место. Довольно улыбнувшаяся белоснежными зубами девушка вернулась на дорогу. При этом её босые ноги не оставляли никаких следов на влажной лесной земле. И грязь к ним тоже совершенно не липла.

Выйдя на дорогу, она замерла рядом с Гельдой, что продолжала лежать на земле, тяжело дыша и глядя в небо. Присев рядом с ней на корточки, девушка ласково провела ладонью по телу крестьянки, от лона до груди. Причём на нижних губах и бёдрах женщины не было видно ни капли семени. Пот и любовный нектар были в изобилии, но всё мужское семя поглотило лоно. Что знающим людям и нелюдям сказало бы многое и навело на не самые хорошие мысли. Сжав левую грудь крестьянки, девушка цокнула языком. Какая досада. Столько силы пропадает даром. Но приходится довольствоваться жалкими крохами, потому что иначе новое и совсем свежее тело не выдержит. И так приходится постоянно следить за маскировкой, каждый день её обновляя. В идеале, ему нужно было дать нормально и полноценно вырасти. Но у неё нет хотя бы десятка лет в запасе. Даже пары месяцев, на то, чтобы подготовить свою марионетку к рождению нового сосуда, и тех не было!

Проклятые ищейки-святоши старичка Майера уже ищут следы её марионетки, можно не сомневаться. А скорее всего, и не только они. Надеяться на то, что она сумела полностью скрыть свой след – очень глупо. А значит, нужно как можно скорее затеряться, и желательно подальше отсюда. А самое лучшее место для того, чтобы скрыться – это город. Большой город. Но в городах обязательно будут храмы, с проклятыми рабами божьими. И там надо быть очень осторожной, потому что стоит им только учуять её и придётся вновь бежать.

А значит, нельзя перегружать это тело. Даже используя прокладку в виде её дорогой «мамочки». Тем более что их с «папенькой» нужно будет как следует очистить, чтобы не оставлять даже малейших следов. До чего же досадно… Проклятые эльфы! Так всё было замечательно, вот нужно было им всё испортить. Хотя, надо признать, что с ними получилось довольно забавно. Вот бы поближе познакомиться с тем таинственным ткачом, что сумел продеть свою ниточку через вишенки и жемчужину самой королевы ушастых. Это было бы очень интересно…

Вспомнив лицо высокомерной эльфийской сучки, когда она дёрнула её за ту ниточку, девушка невольно облизала губы. Эх, как было бы здорово оставить ту ниточку там, где она была, а после самой перехватить её и начать плести свою паутину… Как было бы чудесно… Мечты…

Грустно вздохнув, девушка поднялась на ноги и направилась к дереву, под которым сидели «папенька» со Старшей. Та тоже изменилась, но в куда более лучшую сторону, чем покойные разбойники. Раньше её нельзя было назвать красавицей, лицо у неё было скорее мальчишеское, как причёска. Причём лицо недоброе, на которое наложила свой отпечаток необходимость выживать в жестоком мире уголовников. Теперь же её вполне можно было назвать симпатичной и заметно более женственной. Короткие тёмные волосы словно стали чуть гуще и толще. Но главное, если до этого её можно было запросто принять за юношу, спасибо почти плоской груди, то теперь Фьёльд методично наминал пару не слишком больших, но вполне заметных сисек. Размера второго точно.

На приближающуюся одержимую, Старшая в банде разбойников смотрела полными ужаса глазами. Если бы она могла, то в голос кричала. Вернее, орала бы молитвы всем небожителям каких знала, включая тех, которым никогда до того ни молилась. Прекрасно это понимавшая одержимая широко улыбнулась и опустилась перед ней на колени, так что их лица оказались на одном уровне. Ласково проведя ладошкой по щеке Старшей, она полным прямо-таки материнской заботы голосом проворковала:

- Бесполезно, милая моя. Они все слишком высоко. Оттуда плохо слышно голоса таких как ты. Никто тебя не услышит, как бы ты их сейчас не звала. А если и услышит, им нет дела до таких как ты.

Приблизив лицо почти вплотную к Старшей, что смотрела на неё полными ужаса глазами, она прошептала, почти касаясь губами её губ:

- Так что сейчас, здесь только мы с тобой, моя милая. Только ты и я…

Иурлад Лагхан Акаль

Одержимую парализовало точно также, как до того она парализовала Старшую. Её новое тело-сосуд замерло, так и не успев поцеловать последнюю жертву.

Ты меня разочаровала

Исчез лес, исчезла дорога, телега с лошадьми и трое её беспомощных игрушек. Исчезло всё. Осталась лишь она и этот голос. Голос, что был слаще мёда и горше пепла одновременно. Голос, которому достаточно было одного слова, одного звука, чтобы опьянить лучше любого вина, или заставить корчиться от боли, какую не причинит сильнейшая из отрав.