— Сделайте все возможное, чтобы маркиз Эр-При написал прошение о помиловании, — принялся внушать Дику магнус Ордена Славы кардинал Леонид. — Мы получаем известия, что герцог Анри-Гийом совсем плох и долго не протянет. Святой Престол заинтересован в том, чтобы новым хозяином Эпинэ стал добрый эсператист. Эта провинция – старый оплот веры. Нам не нужен там выводок прожорливых Колиньяров.

Будучи главой Святейшей Инквизиции, кардинал Леонид выражался прямо и без обиняков.

— Я понимаю, — механически отозвался Дик. — Но ваше высокопреосвященство отдает себе отчет, — все же рискнул добавить он, — что согласие Дорака рассмотреть такое прошение может стать ловушкой со стороны тех же Колиньяров?

Верховный инквизитор усмехнулся.

— Именно поэтому, — ответил он, — вы посоветуете маркизу Эр-При отправить прошение не кардиналу или королю, а непосредственно герцогу Алве в Фельп. Даже глупцу ясно, что никакой так называемый суд Бакры не помешал бы Проэмперадору арестовать маркиза в Сагранне. Если король Бакна и помиловал мятежника, то король Фердинанд не делал ничего подобного. Проэмперадор обязан был выполнить волю своего монарха, однако он отпустил маркиза. Совершенно очевидно, что у герцога Алвы есть свои виды на Эпинэ. Данное вам поручение только подтверждает это, ваша светлость.

Ричард вздохнул. Леонид выговорил титул «ваша светлость» почти с тем же выражением, с каким Ворон, бывало, произносил свое извечное: «юноша». Может быть, Алва и впрямь хотел заручиться на будущее лояльностью наследника Анри-Гийома? То-то эр Рокэ удивится, увидев послание от Робера Эр-При как результат якобы порученных Дику переговоров! Впрочем, маркиза еще предстояло уломать, но Ричард почему-то не сомневался: отнюдь не это будет самым сложным в их беседе.

Задуматься о встрече с маркизом Дику не удалось: к его полному изумлению, герцог Надорский внезапно развернул в Зале заседаний бурную деятельность. Он клялся курии, что корона Талига в лице ее Первого маршала сделала все, чтобы остановить резню в столице в ночь святой Октавии. Герцог Надорский уверял высокое собрание своей честью и словом, что сам Первый маршал прятал епископа Оноре у себя в доме и предоставил бы ему эскорт, если бы покойный попросил о нем. Возвращаясь к миссии епископа, герцог Надорский не допускал и тени сомнения в том, что примирение эсператистов и олларианцев составляет заветную мечту каждого в Талиге, кто истинно верует в Создателя – а Талиг верует в Создателя, ваши высокопреосвященства, начиная с главы церкви, короля Фердинанда II, да хранят его все святые, и кончая последним из его подданных! К счастью, этот прыткий герцог Надорский не стал клясться и уверять – какое облегчение! – что Дорак… то есть кардинал Сильвестр непричастен к убийствам, однако торжественно заявил, что Первый маршал в личном разговоре полностью отрицал такую причастность. Впрочем, сам герцог готов был признать, что бойня в Олларии стала результатом ужасной ошибки кардинала. Ужасной ошибки! Тот, ко всеобщему прискорбию, доверился фанатикам и, в частности, этому изуверу, епископу Авниру. Это его вина, его огромная вина, maxima culpa. Но кто из живущих на этом свете может поручиться, что он не станет жертвой предательства?

Когда Левий дошел до этого риторического вопроса и сделал паузу, Ричард уже успел запутаться во всех клятвах и уверениях, которые словообильный герцог Надорский так щедро рассыпал перед курией. Ясно было одно: Святой Престол в лице нескольких Орденов и, вероятно, Эсперадора, желал продолжить переговоры по примирению церквей. Но на каком же шатком основании кардиналы строили свои расчеты! Втайне Дик боялся, что, едва увидев его имя, Алва просто выбросит письма Левия и Эпинэ в огонь, как выбросил самого носителя имени в Алат. Если магнус Ордена Милосердия рассчитывал использовать его как предлог для завязывания связей с Вороном, его высокопреосвященству стоило приготовиться к тяжкому разочарованию.

— Его светлость герцог Надорский весьма красноречив, — вкрадчиво вклинился в паузу маленький серый человечек. Ричарду его представили как магнуса Ордена Истины Климента – единственного, кто не имел кардинальского сана. — Но не станут ли его слова западней, в которой сгинут наши братья, как сгинули эсператисты Олларии, преданные истинной вере?

Ричард с инстинктивной неприязнью вгляделся в щуплую фигурку магнуса. На груди у того висела серебряная мышь, вытянувшаяся вверх, как удавленник на веревке, однако сам магнус до омерзения напомнил Дику лаикскую крысу, которой так и не удалось перебить хребет.

— Мои слова не западня, — ответил он излишне резко. — Я гораздо меньше вашего доверяю Кантену Дораку. Я подозреваю его в самых худших намерениях, хотя герцог Алва и не согласен со мной. Но все же я не хотел бы исповедовать свою веру исподтишка, будто я совершаю какое-то грязное преступление, в котором мне стыдно признаться! И все вы знаете, — запальчиво продолжал Дик, повысив голос: — если эсператизм будет признан в Талиге наравне с олларианством, жертва епископа Оноре не останется напрасной. Будь он здесь, рядом со мной, он сам убеждал бы вас в этом!

Последняя реплика прозвучала почти как выкрик. Курия снова загудела словно улей, в который воткнули палку. Левий краешком губ улыбнулся Ричарду и заметил вполголоса:

— Ваше чистосердечие и прямота могут совершать чудеса, сын мой.

— А мне показалось, — насупившись, возразил Ричард полушепотом, — что для вас было бы лучше, умей я лгать.

— Создатель меня сохрани! — засмеялся кардинал. — Какой бы я был слуга Милосердия, если бы склонял брата своего ко лжи! Нет, сын мой. Всякая ложь от лукавого, даже если произносится с добрыми намерениями. Будьте правдивы, только не доверяйтесь другим так безрассудно, как вам это, к несчастью, свойственно. А уж если доверились – проверяйте.

— Но, ваше высокопреосвященство, — решился Ричард на запоздалое предостережение, — вам не кажется, что все это слишком опасно? Может быть, я невольно ввел вас в заблуждение, но поверьте мне: для монсеньора я ничего не значу. Вы сами видите, как он обошелся со мной. Он легко заявит, что не поручал мне никаких переговоров – и это будет правдой. А в деле примирения церквей – какая в нем польза от меня?

Левий взглянул на юношу с легкой улыбкой, в которой читалась едва заметная ирония.

— Вы играете в шахматы, ваша светлость? — внезапно спросил он.

— Нет, ваше высокопреосвященство.

— Напрасно. Эта игра развивает воображение и ум. К тому же тогда вы знали бы, что при умелой игре пешка вполне способна превратиться в короля.

Ричард поклонился, чтобы поцеловать протянутую ему руку с пастырским перстнем, и разом помрачнел. Пешка!.. По крайней мере, это откровенно. Да и правда! Кардинал втравил его в свои игры, от которых в случае неудачи курия легко отвертится. Вся сегодняшняя ложь Левия ляжет на плечи одного лишь герцога Окделла.

Тем временем кардиналы, засуетившись, изъявили Ричарду благодарность и дружно указали ему на дверь. Курия получила, что хотела, и теперь не желала обсуждать свои дела в присутствии постороннего.

Дик вышел на Соборную площадь в окружении охраны, выделенной ему Левием.

Служители магнуса Климента перехватили его через час, когда он остановился на площади святого Антония посмотреть народный театр. Такие забавы были ему внове. В Олларии бродячим актерам выступать запрещалось – спектакли могли давать только труппы, имеющие свои помещения, а до Надорских гор комедианты не добирались вообще. Здесь же наравне с мужчинами выступали и женщины – немыслимая вещь! Лица шутов и шутих были закрыты забавными масками, а свои реплики, как объяснил Дику начальник охраны, они сочиняли на ходу, порой заставляя публику рыдать от смеха. Дик с каким-то неприятным чувством уже начал было узнавать себя в несчастном любовнике, облаченном в просторный белый плащ и гигантский белый воротник, когда унылые серые монахи, просочившись, как крысы, под ногами у зрителей, скромно дернули его за рукав.

— Высокопреосвященный Климент желает видеть у себя сиятельного князя Надорского, — тихонько доложил Ричарду один из неприметных монашков.