Когда к ней подбежали, Наташа лежала на льду, раскинув руки, изогнувшись в неестественной позе. Ее лицо было мертвенно бледным. С трудом разжав губы, она прошептала:

— Ног не чувствую…

— И сразу о главном. Так что же все-таки случилось на той роковой тренировке?

Ведущий «РИА-Новостей» пристально смотрел на Лещенко и в его взгляде не было даже намека на элементарное сочувствие. Алексей мысленно поморщился. Все вопросы были обговорены заранее, строго до буквы. И звучать ЭТО должно было так: «Я понимаю ваши переживания по поводу случившейся трагедии и глубоко сочувствую. И все же задам вопрос, который… и так далее». Ну что ж, этого следовало ожидать…

— Я уже говорил об этом и еще раз повторю. Случившееся с Наташей стало для меня ужасным кошмаром! Просто нет слов, чтобы выразить это горе. Но я не имею к этому никакого отношения, поверьте! Меня не было там, когда это произошло.

— Разве вы не руководили тренировкой?

— Руководил конечно! Но мне пришлось выйти по делам. Разговор был важный. С полчаса меня не было. А когда вернулся — Наташа уже лежала на льду.

Ведущий смотрел на Лещенко взглядом, в котором читалось недоверие.

— И что же вы увидели?

— Наташу и Розова. Я подбежал, попытался как-то помочь. Потом вызвал «Скорую».

— Хорошо. Но что же все-таки произошло? Что сказал Розов?

Лещенко с нарочитым раздражением пожал плечами. — Он зачем-то уговорил ее прыгнуть семерку. Семь оборотов то есть. На кой он это сделал — без понятия. Вот у нее спина и не выдержала. Я уже говорил об этом. И в полиции тоже.

— Да, я в курсе. Однако возникают вопросы. Получается, что Розов сделал это без вашего ведома? Разве такое возможно?

— Нет! Такое не должно быть возможно! Я понятия не имею, зачем он это сделал. Наверно хотел отличиться. Или эксперимент проводил над живым человеком. В любом случае такое простить нельзя. Он уже уволен и больше в нашей академии не работает.

Ведущий медленно кивнул. — Я понимаю вас. И все же — вы знали о намерениях Розова? Был до этого разговор о прыжке в семь оборотов?

— Ну конечно был. Еще давно, когда Наташа только перешла к нам, я ее спросил на эту тему. Мне же надо знать предел ее возможностей! Она сказала, что это опасно. Всё! Я больше эту тему никогда не поднимал. Для меня здоровье спортсменки на первом месте. Если опасно — значит все, табу. Тут и говорить даже не о чем…

Сразу после того как Наташу увезла реанимация, Лещенко пошел в свой кабинет и махнул рукой Розову, чтобы тот следовал за ним. Когда они остались вдвоем, произошел следующий разговор.

— Ты что натворил? Ты хоть соображаешь, что ты натворил?

Перепуганный Розов растерянно пролепетал: — Вы же сами велели…

— Что??? Я велел? Ты чего несешь, Сережа? В каком месте я тебе что-то велел?

— Вы сказали, что когда покурите — она должна прыгнуть.

— Чего я сказал??? Ты охренел что ли? Все что я тебе сказал — это что неплохо бы, если б она прыгнула семерку. Всё! Просто поделился мыслями. Все остальное — это твои влажные фантазии! Понял?

Розов молчал. Он уже все понял.

— Теперь слушай сюда. Во-первых ты уволен, это раз. Второе. Если ты хоть посмеешь пискнуть что я говорил… вот то самое фуфло, что ты сейчас нес — тебе кирдык! Понял? Мы с Анной тебя засудим за клевету. И еще иск за моральный ущерб для академии вломим. Ты хоть знаешь какие у нас связи? Ты знаешь, какие у нас адвокаты? Тебе столько вломят, что и внуки не расплатятся. Если они у тебя еще будут! Так что молчи в тряпочку. Ты во всем виноват! Если хочешь возразить — я тебя слушаю. Есть вопросы?

— Нет.

— Тогда собирай монатки и вали…

Эллес быстро шла по коридору клиники. На ней был надет белый халат, на ногах бахилы. Она смотрела по сторонам, на номера комнат, выискивая нужную. Ей объяснили, что ВИП-палата, где лежит ее подруга — почти в конце этажа, по левой стороне. Вокруг было тихо, она почти никого не встретила, кроме пары врачей, куда-то спешивших ей навстречу.

Она уже знала подробности травмы. Созванивалась с родителями Наташи. Те сразу же прилетели в Питер, поселились в гостинице и ждали, когда разрешат посещение.

Все было очень плохо. В результате запредельной нагрузки два поясничных позвонка — L2 и L3 получили жесточайшую компрессионную травму третьего уровня. Они были сдавлены почти на восемьдесят процентов и практически полностью разрушились. Осколки перерезали спинной мозг… Уже через несколько минут после травмы Наташа впала в кому. Все ее тело ниже области перелома потеряло чувствительность и функциональность. Помимо анатомического перерыва (полное повреждение спинного мозга) ситуацию усугубило кровоизлияние в меж-оболочечные пространства.

Через два дня Наташа вышла из комы. Состояние тяжелое, но уже произошла некоторая стабилизация. Были привлечены лучшие врачи клиники, которые делали все что возможно. Благодаря множеству процедур удалось добиться улучшения состояния больной. Но… диагноз был неутешительный. Все сходились на том, что девушка останется инвалидом на всю жизнь. Такие повреждения восстановить невозможно.

Спустя трое суток после выхода из комы, разрешили посещения. Конечно же лишь самым близким родственникам и на ограниченное время. Пустили родителей и… Эллес. Так как сама Наташа на этом категорически настаивала. Вплоть до отказа принимать лекарства. Узнав об этом от ее родителей, Эллес сразу же вылетела в Питер. Разумеется, не одна. Ее сопровождал отец. Он остался ждать у входа в больницу.

Ей самой тоже пришлось несладко. Разразился колоссальный скандал. СМИ были забиты требованиями запрета чрезмерных нагрузок для фигуристов. И в частности — ограничение «прыжковых оборотов». И уже готовились поправки в спортивное уложение, чтобы официально ограничить прыжки четырьмя оборотами. А самая большая проблема была дома. Перепуганные родители категорически запретили дочери исполнять «супер-ультра-си». Пришлось подчиниться. Иначе ей вообще могли закрыть дорогу на лед…

По правой стороне показался «рецепшн» старшей медсестры отделения. Пожилая полная тетенька одарила Эллес каким-то недоверчивым взглядом.

— Вы к кому?

— К Фоминой. Я Ладыгина, мне разрешили.

— А, ну да, я в курсе… Она вышла вперед. — Идем провожу…

Вскоре медсестра остановилась перед нужной дверью. Открыла ее и заглянула внутрь.

— У тебя двадцать минут. Утром ее родители приходили. Не надо утомлять.

— Хорошо.

Тетенька покачала головой и вздохнула. — Ну хоть ты-то поосторожней будь! Что же вы с собой делаете, девочки…

В палате было чисто и просторно. Свет неяркий, чуть приглушенный. Посередине — большая сложная кровать с кучей разных приспособлений. А на ней — девушка в ортопедическом корсете. Она недвижно лежала на спине, приподнявшись градусов на тридцать при помощи регулируемой секции кровати. Рядом — пульт от плоского телевизора, закрепленного на стене. Выглядела она бледной и измученной.

При виде вошедшей Наташа слабо улыбнулась и прошептала:

— Катя…

Эллес замерла при виде этой страшной картины. Затем быстро подвинула стул к кровати и присела.

— Вот я и тут…

Она осторожно погладила руку подруги. И растерялась, не зная — что сказать. Ну не о самочувствии же спрашивать! Наташа чуть слышно вздохнула.

— Видишь как всё…

— Да… плохо. Я могу помочь хоть как-то?

— Нет, Катюша. Это уже… всё.

Эллес уже поговорила с братом. Тот сказал, что в его «аптечке» таких препаратов нет. И вообще их не существует. Травмы подобного рода лечат в регенерационной камере. Но первые такие камеры появятся лишь через много-много веков. А сейчас… помочь невозможно. Он и сам хотел приехать в Питер, но сейчас его не пустили бы к больной. Если только попозже, когда самочувствие Наташи улучшится и режим посещений упростят.

— Мне сказали, родители твои приходили.

— Да. Они в гостинице будут жить. Пока меня не разрешат перевезти домой.