— Земля помнит… и, похоже, нашла своего «отступника», — тихо отозвался Ир, голосом, в котором слышалась странная смесь презрения и тревоги.

— Какого ещё отступника? — мысленно заорал я. — Я же в этом мире всего пару дней! Прикажи ей отпустить меня! — Я чувствовал, как паника растёт, ведь рука буквально прилипла к камню. Больно не было, но ощущение жутковатое.

Однако Ир пропал, его присутствие растворилось, как он обычно делал в самый неподходящий момент. От этого я взбеленился ещё больше: «Мы же в одной лодке, помнишь?» — крикнул я в уме, но Ира не было, лишь холодная пустота внутри. «Чёрт бы тебя побрал», — думал я, дёргая руку, но камень не желал отпускать.

И тут всё вокруг вдруг померкло, а я не то чтобы потерял сознание — скорее, оказался вырван из реальности. Вместо яркого дневного леса, где я только что стоял, меня окружила густая, давящая темнота. Странная, ощутимая, будто сгусток ночи. При этом я не падал, не лежал: стоял на твёрдой поверхности, а единственным источником света был я сам, или точнее неведомое сияние исходило где-то из моего тела. «Ир?» — позвал я в пустоту, но в ответ лишь плотная тишина. «Сука, — мысленно ругнулся я. — Вот уж влип!»

Я крепче сжал левый кулак и машинально осознал, что снова чувствую правую руку. Сначала подумал: «Нет, это иллюзия?», но, глянув, увидел свою прежнюю конечность, целую и невредимую. Сердце затрепетало: «Что за игра? Сон? Или меня перенесло?»

— Проводник… — громыхнул негромкий, но ужасающий голос. Мне показалось, что вибрация от него пробралась в самые кости.

— Как ты посмел вернуться?! — взорвался тот же голос, теперь с бьющими через край яростью и отголоском страдания.

Я инстинктивно сжался, прикрывая голову предплечьем, будто ждал удара сверху. Необъяснимая смесь женских и мужских нот звучала в этом голосе, и он был полон боли и бешенства.

— Я не Проводник… — пробормотал я, защищаясь, — точнее, не совсем… — но оборвал себя. Вряд ли они/оно станут слушать.

— Молчать! — рявкнул голос, наполнив тьму вспышкой красной искры, словно грозовой раскат. — Ты посмел вернуться, а значит, получишь кару, которую заслуживаешь!

— Простите… — попробовал заговорить я, но тут всё вокруг начало стремительно менять форму. Появился вращающийся вихрь, клубящийся в отдалении. Казалось, он затягивает в себя окружающую темноту, и по его краям вспыхивали искры огня, усиливая зловещий облик.

«Вот же… — выругался я, стараясь подавить животный страх. — Ир, куда ты делся? Это твоя затея? Ты говорил про лодку, а меня словно выкинули в пропасть!»

Тишина. Я понял, что снова остался один — без его насмешек и «поддержки». Если всё это не сон и не галлюцинация… значит, я попал в нечто весьма опасное. Мне захотелось ругаться вслух, обещать, что, если выживу, потрясу Ира за шкирку. Но злость вдруг прогнала панику и отчаяние. Я застывшим взглядом окинул пространство: тьма, огненный вихрь, и я без понятия, куда бежать. Скорее всего, пути нет, придётся встретиться лицом к лицу с этим неведомым врагом.

Огонь разрастался — теперь я уже ощущал жар, исходящий от границы вихря. Ещё чуть-чуть, и он станет нестерпимым. «Ладно», — прошептал я, прикрывая глаза. Если уж всё погрузилось в этот кошмар, я хотя бы попробую найти ту силу, которую использовал вчера, когда зажёг голубой огонёк в ладони. Может, это поможет мне осветит путь. Я печально усмехнулся. Чувство юмора, видимо, ещё осталось при мне, а значит, не всё потеряно. Но я надеялся, что моя сила станет мне оружием очень надеялся.

Закрыв глаза, я сконцентрировался на воспоминании о тепле, которое почувствовал, когда вызывал голубой свет. «Если уж умирать, то не с пустыми руками», — мелькнуло в голове. Может, получится найти выход из этой бушующей тьмы и огня.

Вихрь хлестал с неумолимой силой, закручиваясь всё плотнее, и я уже чувствовал, как его шершавые «объятия» касаются моей кожи. По краям бушующего торнадо плескались языки огня, и жар становился настолько мучительным, что я почувствовал, как лицо заливается румянцем — не от стыда, а от невыносимого накала.

Я пытался успокоиться, вновь нырнуть в глубину собственной души и найти то самое тепло, что давало мне силу и позволяло быть «другим». Но вокруг меня бушевал вихрь, нагоняя животный страх и панику, мол, всё пропало и мне уже ничего не удастся — не стоит и пытаться.

— Стоп… — прошептал я вслух, потом повторил громче: — Стоп!

Словно меня осенило. Я отстранил панику и ощутил, как все вокруг — опасные спирали огня, смертоносный ветер — застыли на краткий миг. И в эту секундную передышку я снова бросился вглубь своего сознания. Наконец уловил лёгкий отсвет тепла, что дарует мне силу.

Не заботясь об осторожности, я, словно в агонии надежды, потянулся к крохотному источнику тепла. Тянулся с жадностью и отчаянием, словно человек, терпящий жажду посреди выжженной пустыни и вдруг заметивший мерцающий оазис. Это ощущение манило меня как спасение — я хотел нырнуть в него с головой, смешать со своим существом, сделать частью своей силы. Но, увы, оно реагировало на моё нетерпение, дрожа и отступая, словно напуганный зверёк, пойманный в луч света. Я чувствовал, как этот пугливый огонёк пятится вглубь, не позволяя мне ухватить его целиком. Внутри заворочалась безысходность: «Не бросай меня…» — почти кричал я мысленно, но искра тепла ускользала, не доверяя, будто знала, что я сейчас слишком возбужден и готов раздавить её собственными жадными руками.

— Ну же… — выдавил я сквозь стиснутые зубы, когда по щеке вдруг хлестнуло что-то обжигающе горячее. Целая вспышка боли пронзила меня: капля огненной жидкости или алой крови, а может, расплавленная ткань кожи, — я не знал, но жгучий укол напомнил о том, что времени у меня почти нет. Сердце заходилось в яростном ритме, а лёгкие уже с трудом хватали воздух. — Давай! — прохрипел я, наклоняясь вперёд, будто стараясь ухватить своё спасение руками. Но в действительности я цеплялся за тот едва уловимый отсвет тепла внутри себя, за ту искорку, которую мне позарез было нужно «приручить» и вобрать в свою суть. Я силился всем нутром принять его, впустить под ребра, будто надеялся, что оно окутывает меня непобедимым сиянием и не даст погибнуть в бездне бушующего огня.

Жар вдруг охватил меня порывом, и показалось, будто само пламя сомкнулось на теле. В тот же миг я потерял всякую связь с реальностью: чудовищная боль рванула по нервам, и я инстинктивно зажмурился. Всё вокруг заполнила слепящая вспышка, в которой будто заживо сгорели мои волосы, а вместе с ними — ресницы и брови. Резкий, горьковатый запах палёной плоти ударил в ноздри, и я не сразу осознал, что это была моя собственная кожа, опаляемая немилосердным пламенем. Грудь стиснулась так, что я не мог вдохнуть ни глотка воздуха, а сознание, сжавшись в комок ужаса, выталкивало меня прочь от огненного предела.

Бешеная паника обрушилась, словно чёрное крыло, перечеркнув ту едва найденную искру спасения, которой я так отчаянно тянулся. На миг я почувствовал лишь необъятное желание броситься назад, бежать хоть куда, лишь бы не находиться в этой всепоглощающей жаре. И в этом инстинкте самосохранения вся моя решимость — всё то, что могло привести меня к спасительной искре — рассыпалась, будто пепел на ветру.

Всё моё тело кричало, и, кажется, из моих губ вырвался какой-то сдавленный, пронзительный звук — то ли стон, то ли крик отчаяния, ведь уже невозможно было отличить боль от крайнего бессилия. В отчаянной попытке увидеть хоть что-то я попытался распахнуть веки, но от жаркого зноя они слиплись, склеившись пеплом и обожжённой кожей, не позволяя мне даже мельком взглянуть на гибельный огонь, который безжалостно облеплял всё моё тело. А смертоносный вихрь, не довольствуясь одним лишь пламенем, бился вокруг меня острыми порывами, будто стёклами, врезаясь в обугленную плоть. Этот двойной удар — обжигающая жара и режущий ветер — окончательно лишал меня способности мыслить. Всё внутри, казалось, утонуло в беззвучном крике агонии.