Злость, дикая первобытная ярость вдруг вспорола мою душу — будто оплавила все оковы, удерживавшие это чувство внутри. Злость на всё происходящее, на Ира, бросившего меня в беде, на самую судьбу, швырнувшую меня в этот мир слепым котёнком, где каждый только и ждёт шанса убить меня. Злость набрала силу, вырвалась наружу и сожгла остатки страха.

Я рывком распахнул глаза — веки, казалось, были сплавлены, но под ударом бешеной решимости разомкнулись. Я окинул взглядом этот адский вихрь — зловещего врага, что уже решил, какой будет моя судьба, и ощутил, как внутри возрождается то самое пугливое тепло, но на этот раз не уходит прочь, а охватывает меня полностью, давая искомую силу.

Я выгнулся дугой, раскрыв рот в беззвучном крике: пламя опалило меня так, что я едва мог чувствовать голосовые связки, но мне уже не нужно было кричать. Раны затягивались на глазах, вновь нарастая плотью. Волосы, ресницы и брови, мгновенно сожжённые, вдруг отросли обратно; глаза, высушенные адским жаром, налились слезой. Теперь вся моя ярость обратилась против врага.

Мне уже было всё равно, что там творится вокруг. Меня окутывало призрачное голубоватое сияние, подобное щиту. Я, словно живой факел, заливал всё кругом странным светом.

Осмотрев себя и свои руки, я заметил, как вихрь, окружавший меня, отреагировал: он перестал бить меня рваными потоками и сжался до минимума, словно в отчаянной попытке «зажать» меня целиком. Боли не возникло — моё тепло, моё пламя, моя сила обволакивали меня плотной оболочкой, не давая вихрю принести вред. Но он сдавил меня, словно решив бороться иначе: крепко, как в тисках.

Я напрягся, стараясь раздвинуть его объятья, но они держали намертво. Тогда я зарычал, выплеснув вперёд эту разъярённую злость, убирая все барьеры и превращаясь в безумного берсерка с единственной целью: рвать врага.

И начал рвать: пальцами, ногтями, зубами, сначала по кусочку, чувствуя, как вихрь содрогается, а затем большими клочьями чего-то плотного и в то же время неосязаемого. Было ощущение, что я сдираю некую субстанцию, отчаянно сопротивляющуюся, но поддающуюся моей ярости. Шум бури вокруг ещё продолжался, но я раз за разом отрывал куски, словно грозный хищник. Враг вздрогнул и ослабил хватку, а я продолжал вырывать его «плоть», впадая в своеобразный экстаз. Кажется, вихрь начал отступать, потеряв уверенность в победе. Но я не позволил ему сбежать: остановившись на миг, вытер руко́й (даже не замечая, есть ли там кровь) рот и посмотрел на всхолмленную массу, кое-как напоминающую остатки смерча.

Внезапно я поднял руки кверху и ощутил, как из меня исторгается нечто вроде водяного потока — возможно, это был просто сгусток ледяного ветра или влаги. Как я вызвал это, не понимал, но сделал. В одно мгновение пламя, окружавшее меня, погасло, а сам смерч сузился до крохотного вихря. Но я не остановился на достигнутом: наполовину развернув корпус, я откинул правую руку назад, а затем резко швырнул её вперёд. В тот же миг моя рука трансформировалась в призрачное продолжение — гигантскую, полупрозрачную лапу, словно сотканную из мерцающего голубого света. Словно по внутреннему приказу, эта лапа метнулась к бешеному вихрю и сомкнулась на нём, впечатывая в неведомую пустоту. Едва она сомкнула свои полупрозрачные пальцы, весь вихрь содрогнулся, а затем, как треснувший сосуд, рассыпался в искрящийся пепел за одно-единственное мгновение. Раздался короткий, жалобный стон, и всё стихло. Тьма вокруг рассеялась, пропуская мягкий свет, который заливал меня безмятежностью, прогоняя гнев и ярость, возвращая в реальность.

Очнулся я, лёжа спиной на том же скальном уступе, над головой — безоблачное небо. Тревожное лицо Айрэлинн наклонилось надо мной; она что-то говорила, но я слышал лишь глухой писк в ушах. Из состояния полубреда я вспоминал последние мгновения: неведомое место, монолог какой-то сущности, которая считала меня врагом, её вихрь, моя победа. Я приподнял уголки губ в легкой улыбке, ощутив гордость. Не зная зачем, я прикоснулся тыльной стороной правой руки к щеке Айрэлинн. Она вздрогнула и замолчала. Я тоже вздрогнул: ведь провёл ладонью правой руки, — которой у меня не было?

С удивлением и ужасом увидел, что кисть «просвечивалась» сквозным серебристо-голубым светом, окружённым неясным ореолом. Мы оба застыли: я — в шоке, Айрэлинн — в растерянности.

— Не пугайся, балда, — сердито прозвучал голос Ира в голове. — Ты теперь настоящий Слушатель, а не тот неполноценный… Ты прошёл испытание.

— Ир!? — я едва не зашипел от возмущения. — Старый болван, я чуть не умер из-за твоих проделок!

— Иначе ты бы не раскрылся, — холодно парировал он. — И кстати, поляна и всё прочее — был мой план. Он сработал.

— Я… когда-нибудь тебя убью, — выдохнул я, чувствуя, как напряжение меня снова наполняет.

— Возможно, — с насмешкой отозвался Ир. — Но сейчас смотри: у тебя в руках редкая способность. Ты можешь управлять собой, своей силой. Глянь же на свою «призрачную» руку.

Я уставился на правую руку, поднял её, повертел, сжав-разжав кулак. Она действительно сияла некой полупрозрачной материей: явно не из плоти, но подчинялась мне свободно.

— Видишь? — продолжил Ир, довольный собой. — Редкая способность. Ты стал «призрачным повелителем» — звучит пафосно, но по-вашему, назвать по другому не получается. Но сути это не меняет.

Я лишь ошарашенно глядел на эту «руку», не понимая, что мне теперь делать. Айрэлинн молчала рядом, всё ещё не веря своим глазам. За несколько мгновений я пережил страшный вихрь, палящую бурю, потом победил… а теперь у меня есть нечто вроде призрачной конечности. Может ли так выглядеть настоящее рождение Слушателя?

Из оцепенения нас вырвало резкое землетрясение: каменная поляна задрожала и начала покрываться трещинами. Мы ещё миг смотрели друг на друга, прежде чем Айрэлинн помогла мне встать, и мы поспешно выбежали с разрушающейся каменной поляны, наблюдая, как она буквально проваливается в недра земли. Причём не привычным провалом, а словно поглощается почвой, перемалываясь и меняясь местами с камнем.

Я, шатаясь, опирался левой рукой на плечо охотницы, и мы вдвоём, будто заворожённые, взирали, как Лес «захватывает» омертвевшую скальную поверхность, обнажаясь и раскидывая вокруг светлые, местами бурые, а кое-где уже и зелёные побеги. На наших глазах земля преображалась, точно кто-то обмахнул её кистью жизни, и вместо голого камня появлялись крошечные ростки.

— Она… возродилась, — прошептала Айрэлинн, обернувшись ко мне. — Ты… оживил её. Ты оживил Лес.

Она смотрела на меня так, будто я сотворил нечто немыслимое, а я стоял, чувствуя себя чужим в этом внезапном благоговении.

— Только не… — начал было Ир, но Айрэлинн перебила его, продолжая смотреть на меня широко раскрытыми глазами:

— Тиан… — выдохнула она, словно имя священного существа.

— Нет, не нужно! — разочарованно пробормотал Ир. — Только не Тиан. Вот же…

— Тиан? — неуверенно повторил я, устремив взгляд прямо в изумрудные глаза Айрэлинн.

— Тиан… спаситель, — прошептала она трепетно.

— Не слушай её, — влез Ир в нашу короткую паузу. — Это их легенда, сказка о спасителе Леса, не более того. Но они, похоже, верят в это весьма серьёзно.

Мы молча смотрели друг на друга: я — в недоумении, Айрэлинн — с восторгом и почтением, словно я вылепил чудо на её глазах. Но во мне это вызывало обратный эффект: меня утомляли все эти «титулы», ведь я — не чей-то там посланник или бог.

На миг я глянул на свою правую руку — и обнаружил, что она снова исчезла. Остался лишь обрубок, так же перевязанный крупными листьями. Я вернулся в жестокую реальность этого мира, оставаясь калекой.

Айрэлинн заметила моё движение и тихо добавила:

— Но ты стал сильнее… Тиан.

— Я не «Тиан» или как там, — выпалил я, чувствуя, как злость прогрызает усталость. — Меня зовут Леон, я обычный… человек. У меня нет руки, а если я и Слушатель, то точно не ваш спаситель. То, что земля ожила, может и моя заслуга, но я не делал этого сознательно. Может быть, это вообще случайность…