Мое молчание он понял по-своему. С яростью ударив кулаком в косяк, он заявил:

— Мозгов у тебя нет!

— Поэтому я здесь. Зачем ты пришел? — я виновато покосилась на разгневанного мужчину. — Уходи, немедленно, — неуверенно произнесла, чувствуя себя неловко.

— Я зачем пришел?! — недовольно поджав губы, он осмотрел мой “скромный” наряд. Вверх-вниз по моей фигуре, заметно дергая кадыком. Его взгляд казался осязаемым. Он прошелся по груди, и остановился на ногах. Я покраснела от такого внимания. Мне было стыдно, что он видел меня в таком состоянии. — Чтобы в глаза твои посмотреть… — его слова как ушат ледяной воды. Я тут же теряюсь и не знаю, куда себя деть.

Все словно застыло в этот момент, я видела только его светлые глаза, которые во мне что-то затронули, что-то очень далекое, знакомое…

— Мое тело — мое дело! — сказала я, возмущенно глядя в его лицо. — Этот ребенок мне не нужен! И ты тоже!

Глубокий мужской смех вырвался как будто из глубины. Он отстранился и посмотрел мне в глаза. В его взгляде было что-то большее, чем огонь, чем жар. Перемена в его взгляде испугала меня, но я не решилась закричать, позвать на помощь. Мне не хотелось будить других пациентов. Наверное, я их постеснялась.

— Да ну? Серьезно что ли? — вздрагиваю от его тона. Мне казалось, я побледнела и покраснела одновременно, хотя теоретически, это невозможно. Отшатнулась и вроде как в последний момент подхватила скользнувшее вниз полотенце. Тимур рывком дернул мокрую тряпку из моих рук, но я удержала ее неожиданно крепко.

— Уходи, я серьезно. Тебе здесь быть права никто не давал, и уж тем более никто не давал тебе права на меня пялиться!

— Вот как?! — замахнулся рукой, но сразу же отступил в сторону.

— Так будет лучше, — я сделала несколько неуверенных шагов, борясь с желанием закричать в истерике, но тут же вскрикнула от боли. Он все же наклонился надо мной, запуская руки в мои волосы и крепко сжимая их. — Больно, больно… — шипела я.

— Ты должна все вспомнить! Иначе я сдохну… — зубы сталкиваются. Его влажный напряженный язык сплетается с моим, мешает вздохнуть.

— Нет! — иногда вскрикиваю и отчаянно вырываюсь. — Прекрати!

Он навалился на меня, своим весом пригвоздив к кровати. Я даже пошевелиться не могла, не то что отстраниться и разорвать этот болезненный контакт. Тяжесть пышущего жаром мужского тела давила сверху. Горячие губы оставляли влажные следы на моей шее, лице. Первое желание было сжаться, закрыться от него. Но никак. Я была раздавлена на кровати, придавлена будто бревном.

— Пусти, — шепчу.

— Никогда… поняла?! Никогда не проси меня об этом!

Не дав даже осознать суть сказанного, выпрямился и перевернул меня, впечатывая грудью в матрас.

Сжал, поставил на колени. Грубый толчок.

— Мм… — вскрикнула в подушку, когда ворвался в меня. Не вошел, не скользнул. Ворвался.

ТИМУР

Сжимаю ее колени подмышками, не давая двигаться навстречу, вколачиваясь в нее с такой силой, что кровать скрежетала ножками по полу. Лисенок стонала. Дыхание очень быстро трансформировалось в тихие, будто хныкающие стоны. Почувствовал, как ее мышцы дико сокращаются, жарко захватывая мой член. Меняю угол, чтобы быть в ней глубже. Пульс орет в ушах. Ловим взгляды друг друга.

Не могууу…. Умираю…

Уверенно сжав стояк у основания вышел из нее чтобы обжечь каплями ее лобок и лоно, а после кончил в полыхающую киску. Еще несколько медленных, почти ленивых движений, и я остановился, прижимаясь влажным лбом к ее плечу. Чувствуя, как течет по ее коже моя метка. Тело неспешно остывало, в воздухе стояло марево от секса.

Рвано дышим через раз. В мышцах вата, в мозгах туман, яйцах пусто — и это гребаный кайф. Упираюсь локтями в матрас, обхватываю ладонями ее лицо и целую куда-то под линию челюсти. Со вздохом отпускаю ее ноги, позволяя отстраниться.

— Охренел? — выпалила она, глядя на засос у себя на плече.

— Тебе не идет выражаться, Лисенок. Не твое это.

Она подхватила полотенце, методично стирая мои следы. Растерянно оглянулась, раздумывая, куда его деть. Зло скривилась и швырнула его в урну, стоящую у входа.

Я выпрямился и огляделся в поисках заброшенной куда-то футболки. Нашел ее у кровати и тихо хмыкнул. Наклонился за ней, поправил джинсы. Мы одевались молча, кидая друг на друга короткие взгляды. И только когда привели одежду в порядок, посмотрели прямо в глаза.

— Ты оставишь ребенка.

Она зажмурилась, помотала головой.

— Уйди вон!

— Я без тебя не могу, — прорычал, стремительно переместившись к ней и хватая за локоть, чтобы резко развернуть. — Дышать без тебя не могу, — потянулся к ней, бережно обхватил лицо руками, мазнул ресницами по щеке.

— Ты… Да какое право ты… Да как ты… Ненавижу тебя, — черные горошинки ее глаз по-прежнему пылали. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Если бы ты только знал, как!

Пять ударов сердца я молчал, потом медленно выпрямился. Спина уперлась в стену, не будь ее — я давно сполз бы прямо на пол. Горела каждая клетка, каждая мышца и каждая кость.

— Я не дам от него избавиться!

— Мне надо подумать, — с нажимом произнесла она.

Внутри меня бушевала буря эмоций — боль, отчаяние, гнев. Но больше всего я чувствовал пустоту. Пустоту, которая заполнила все мое существо, оставив меня без сил, без надежды.

— Твою мать!… Нехрен тут думать.

— ТЫ меня слышишь?! Ничего не изменилось. Наши проблемы никуда не делись. И секс… он ничего не решает. Я тебя не люблю!

И вот тут я умер во второй раз. Я не мог поверить, что это происходит на самом деле.

— Неправда, ты души во мне не чаешь! — кадык дрогнул у меня в горле, голос предательски задрожал. Я пытался найти в ее глазах хоть каплю тепла, но там была только холодная ненависть.

— Ты… Ты мне отвратителен! — ее слова были как удар молота, разбивающий мои последние надежды. Я чувствовал, как мир вокруг меня рушится, как все, что было важно, теряет смысл.

Видя ее состояние, я впервые осознал суть фразы “трястись, как осиновый лист на ветру”.

В груди все сжалось. Хотелось вместе с ней разрыдаться. Обнимаю своего Лисенка крепче, словно пытаясь удержать ее, оставить рядом с собой, провожу носом от макушки к виску. Какая же она все-таки… Как наркотик… Как я мог так опростоволоситься?! Господи… Мозг начал просыпаться. Что натворил?

— Иди сюда. Ну все, не реви, для ребенка вредно, — в груди так больно покалывало. Наверное, легче позволить красным муравьям искусать себя до смерти, лишь бы перебить эту боль.

Она в ответ всхлипывала как-то особенно пронзительно и долго, тыкаясь носом мне в грудь.

— Я думал, все немного по-другому будет, веришь? Думал… — шумно выдыхаю ей в волосы. Слова жгли язык, но я не знал, что именно сказать и с чего начать. Абсолютно все, что с нами происходило, давным-давно перевалило за границу нормы. Она меня не хочет… Не могу ее мучить, пусть улыбается лучше. Ей так идет. — Я повел себя, как сволочь… отрицать не стану. Ты никогда меня не простишь. Я понимаю это и принимаю. И готов все исправить! Я готов… убраться с твоей дороги, если это сделает тебя счастливой, — хмурюсь, не понимая, она рада или нет? Только сердце стучало так громко, гулко, ломая ребра у обоих изнутри. Ее глаза были полны эмоций, но я не мог прочитать их. Она молчала, и это молчание разрывало меня на части. — Ты только это… — сбиваюсь, сглатывая ком в горле и теряя дыхание, словно после удара в солнечное сплетение. Давно у меня таких сложных бесед не было. Я чувствовал себя так, будто стою на берегу, а волны уносят прочь самые заветные мои мечты. Однако я тряхнул головой, отбрасывая эту мешающую горечь. — Позволь мне помогать, быть рядом, видеть нашего ребенка, — говорю, стараясь донести свои чувства. — Я не тот козел, каким ты меня обрисовала. Этот ребенок желанный, и я хочу быть частью его жизни.

Тело моментально деревенеет, я готов был отпрянуть при первом же ее слове.