Шаг за шагом я обошёл местность. Через узкую просёлочную дорогу я подошёл к самому ближнему дому. От него осталась лишь пустая оболочка, несколько обгоревших каркасных стен, наполовину разрушенные и почти без крыши. Местность вокруг была пуста. Нет травы, нет кустарников — только обломки, пепел, мусор. На земле валялись ветки, сухие листья и остатки обгорелых построек. Ничего, что могло бы заинтересовать случайного прохожего, да и меня тоже. Обычные руины.

Я осмотрел этот участок, обходя дома, но ничего подозрительного не заметил. Ветки, сгоревшие дома и пожухлая трава — больше ничего не осталось. Деревья, казалось, росли повсюду. Прямо от дороги, вдоль домов и вдаль, на склоне, — они были везде. Эти чёрные, мертвые стволы. И тут, на пригорке, была единственная открытая поляна, лишённая этой лесной чащи. Всё это наводило на мысль, что место выбрано не случайно. Просторная площадка посреди леса вполне могла бы стать удобной для посадки вертолёта. Если это была эвакуация, эта версия стала казаться всё более правдоподобной.

После разведки местности я вернулся к бронетранспортёру, чтобы продолжить осмотр. Интуитивно зная, как устроены замки, я быстро открыл все двери и залез внутрь. Как только я оказался в салоне, меня сразу же охватил неприятный запах — смрад, который въелся в металлоконструкцию. Раньше, когда я был внутри, я этого не ощущал, но теперь, когда я вдохнул свежий воздух снаружи, всё стало очевидным: дышать в этой машине было невозможно. Запах был настолько гниющим, что трудно было понять, от чего он исходил.

Как я выжил внутри бронетранспортёра, не задохнувшись?

Это было похоже на мистику.

Вначале, когда двери открылись, я почти не смог поверить, что мне удалось выжить в этом металлическом гробу. Всё вокруг было заперто в жестокую тишину, а воздух — тяжёлый, наполненный едким запахом плесени и крови. Внутри машины было душно, как в закрытом шкафу, где долго не открывают окна. Но с каждым вдохом казалось, что я всё-таки продержусь, как бы странно это ни звучало.

Сразу после того, как двери открылись, я начал осматривать внутренность транспортного средства. Но как только я встал на пол, мои ноги утонули в какой-то вязкой субстанции, что-то мокрое, липкое. Кровь, конечно. Но ещё хуже было то, что запах… он буквально вонзал в нос. Даже ветер не мог выветрить его. Я почувствовал головную боль от этого едкого, кислого аромата, который просто не давал покоя. Всё внутри машины, включая пол, было покрыто этим слоем — я старался не думать об этом слишком долго.

Осмотревшись, понял, что внутри, кроме трупов, ничего стоящего нет. К тому же, мне казалось, что машина была разобрана до последнего винта, как будто её специально подготовили, чтобы не оставалось ничего полезного. Странно. Всё это напоминало технику, что несколько дней назад была на ремонте, и каждая деталь, которую можно было бы забрать, была вытащена. Всё ценное, всё важное — убрано. Остался лишь этот тупой металлический скелет, и я в нем, как странник в пустыне, не зная, куда идти и что делать.

— Пиздец какой-то, — выругался я в голос, глядя на пустое пространство в салоне бронетранспортёра.

Не хотелось сидеть в этом холодильнике, но больше всего на свете мне было нужно разобраться с погибшими солдатами. Они лежали в самых неудобных позах, и запах был настолько сильным, что я едва не задохнулся, даже когда просто открыл дверь. Но нужно было решать, как бы мне не было тяжело.

Первым я решил вытащить тело пассажира, того, кто умер, очевидно, после того как рвотные массы с кровью заполнили его лёгкие. Он выглядел не так уж и тяжело, но, когда я начал его вытаскивать из машины, это оказалось не таким уж лёгким делом.

— Ух, тяжёлый какой… Зараза, — пробормотал я, слегка кряхтя, вытащив его за подмышки, пытаясь сдержать боль в спине.

Я, конечно, мог бы снять с себя бронежилет, но этого я не стал делать. В любом случае, мне нужно было оставаться защищённым, особенно в таких местах. Я продолжал работать в нём, потому что где, если не здесь, в забытом всеми месте, мне позволить себе снять защиту? Внутри бронемашины с закрытыми дверями и люком — вот только там мне бы разрешил это сделать мой внутренний голос.

С трудом вытянув тело, я бросил его в снег рядом с транспортом. Я пошёл обратно к водителю, тело которого требовало гораздо больше усилий. Он был невысокий, но крепкий, и, похоже, после смерти его плоть обрела какую-то зловещую тяжесть. Это было похоже на борьбу с чем-то неестественным, что упорно не желало отпускать.

— Фух, — выдохнул я, наконец кладя водителя рядом с пассажиром, чувствуя, как ноги ватные, и ещё больше ощущая холод, который пробрал через всю одежду.

Сразу же появилась мысль: а что, если я окажусь следующим? Но времени на подобные размышления не было. Чёрт возьми, я был жив, и мне нужно было двигаться дальше.

Закончив с телами, я вернулся к бронетранспортёру и вернулся к делу. Быстро наспех забрал с них все полезные вещи — каски, куртки, ботинки — и не стал больше трогать ничего. Не было смысла пытаться скрыть следы их смерти или каким-то образом оправдать свои действия. Я не был готов оставлять эти вещи, потому что они могли бы понадобиться, и не важно, насколько морально это правильно или нет.

И всё же, как бы я ни стремился к выживанию, тем не менее передо мной открылись их лица. Маски сняты, и я увидел их, моих «спасителей».

Водителем оказался мужчина лет тридцати, с лысиной, которая была выбелена как полотно, и с тяжёлой мордой, на которой лёгкая щетина едва прикрывала бледную кожу. Невысокий, но с широкой грудной клеткой и мускулистыми руками, он выглядел как тот, кто всю свою жизнь поднимал тяжести, а теперь просто не успел уйти от удара судьбы.

Пассажиром был парень лет двадцати — брюнет, с короткими русыми волосами, аккуратно выбритыми висками, а его лицо — всё гладкое, без намёка на волосы. Он был высоким, с острыми, вытянутыми чертами, как будто его лица высекали мастерски. Серьга в ухе добавляла некой бунтарской дерзости. Однако, в тот момент его лицо было чем-то неузнаваемо искажено. Синяки на коже, глаза, полные бездны, губы потрескавшиеся и сухие, а под кожей — чёрные пятна, напоминающие следы от ударов. Всё это навевало ужас, словно смерть уже начала свой пир, но не успела завершить его.

Я припорошил тела снегом, чтобы хоть как-то скрыть их ужасную участь, и с тяжёлым сердцем пошёл назад к машине. Правая рука продолжала держать автомат — привычно, как вторую руку, — а в левой я нес всё остальное. Устал, как животное, на котором только что катались на цепях, но был не такой, что мог себе позволить остановиться. Время не ждёт, и не я решаю, когда отдыхать.

Очистка водительских мест стала следующим этапом, и она была не менее противной, чем всё, что я уже пережил. Я начал собирать снег в каски. Снежные хлопья, кажется, только усугубляли положение, когда я высыпал их в кабину, сливая кровь, будто она хотела вернуть всё на место. Запах — горький, кисловатый, вязкий. Это было похоже на то, как если бы вся жизнь внутри этого бронетранспортёра поглотила все возможные ароматы. Даже снег не мог смыть этот зловонный след, но я продолжал, пока последние остатки крови не исчезли, и снег не стал розоветь.

Тряпку я нашёл где-то под сиденьем, и она была такой же грязной, как и всё здесь. Но что мне оставалось? Нечем было дышать от этого удушающего запаха. Я вытирался ею, медленно, уверенно, как если бы чистота могла вернуть хоть немного контроля. Мои руки начали неметь, я терял всякую связь с реальностью, и всё это стало такой невыносимой рутиной.

Заметив, что темнеет, я понял — пора заканчивать. Мрак быстро наползал на землю, и хотя следы смерти двух неизвестных солдат я кое-как вычистил, остаточный запах всё равно оставался, как шрам на коже. Но это было всё-таки лучше, чем ничего.

Я снова набрал снег в каски, вернулся в бронетранспортёр и закрыл все замки. Только тогда я почувствовал, как отлегло от сердца, и как наконец-то я оказался в хоть каком-то безопасном месте. Тихо, лишь звуки дыхания эхом отдавались в кабине. И только теперь, сидя в этом металлическом убежище, я снял с себя бронежилет, отложил оружие, позволив себе немного расслабиться.