Глава 9
Военный совет собрался ближе к вечеру, когда слегка увеличившийся за счёт наёмников отряд встал на ночлег.
Для воеводы соорудили шатёр (должность обязывает), в нём-то Дёмин и собрал спецназовцев. Начальствующего над стрельцами Тимофея и фон-барона не пригласили. Подполковник решил, что доведёт до них свою волю позже, после того, как обсудит дальнейшие планы среди своих.
– Значит так, – начал Дёмин, – даже если мы поспеем в Москву, там, – он нарочно подчеркнул это слово, – мы всё равно ничего из себя представлять не будем. В Москве мы никто и звать нас никак. Любая наша попытка скорректировать историю и спасти Василия Шуйского обречена на провал. Там нас схарчат и даже не подавятся.
– И что тогда – возвращаться домой, не выполнив задание? – озвучил мучивший всех вопрос Морошкин.
– Ни в коем разе! – твёрдо объявил Дёмин. – Мы тут с Алексеем Михайловичем поговорили и пришли к выводу, что есть один способ спутать карты тем, кто намерен снести Шуйского с престола. Я, как вы понимаете, не верю в стихийные перевороты и революции. За каждым таким событием стоит определённая партия тех, кто это организовывает и накачивает деньгами и прочими нужными для дела ресурсами. Согласен, что порой ситуация может вспыхнуть как пожар и выйти из-под контроля, но это точно не наш случай. Другими словами, мы проявим себя здесь настолько громко, что нас заметят в Москве. И при этом мы заявим о себе как о верных слугах законного государя – Василия Ивановича. Алексей Михайлович предполагает, что эта акция может подкорректировать планы врагов царя.
– То есть – долой Семибоярщину! – блеснул познаниями Дениска.
– Именно. Все эти Голицыны, Мстиславские и прочие… Они, если не откажутся от идеи свержения Василия Шуйского, то хотя бы возьмут тайм-аут, чтобы понять потенциальную угрозу с нашей стороны.
– А мы, значит, получим передышку во времени, – догадался Воднев.
– Именно. Время – это то, чего нам так категорически не хватает, – подтвердил Дёмин.
– И каким образом мы сумеем громко заявить о себе? – нахмурился Морошкин.
– Единственный приемлемый вариант – отбить Дорогобуж у поляков и сделать его своим опорным пунктом. Центром силы, если хотите. Дальше по стандартной программе, обкатанной ещё в Козельске: всасываем «пылесосом» остатки разбитой под Клушино армии, собираем ополчение, берём на службу наёмников…
– Так не было у нас под Козельском наёмников, – не преминул вставить Дениска.
– Зато здесь будут. Деньги у нас есть. Короче, в Москве о нас услышат, и тогда ни одна зараза не прибежит под окно Шуйского с криками «Ты нам больше не царь!». А если и прибежит, то гораздо позже, когда у нас уже появятся определённые рычаги воздействия.
– И то хлеб, – покладисто кивнул Воднев. – Но я пока одного не понял: как Дорогобуж брать будем – штурмом? Тогда надо понять, сколько у поляков бойцов под ружьём.
Точного количества войск в гарнизоне не знал даже всеведущий Свешников. Покопавшись в глубинах памяти, он смог извлечь только следующую, не самую полезную информацию: город был взят ротмистром Нелюбовичем, и поляки продержались в нём аж до 1613 года. Ну и вдобавок Алексей Михайлович вспомнил цитату, говорившую, что в Дорогобуже «после польского разорения осталось только десять человек, а уездом владеют казаки». Правда, практического интереса эти сведения не представляли.
– Будем исходить из худшего, – заявил Дёмин. – Сколько служивого народа может ходить под ротмистром?
– Ротмистр командует хоругвью. В зависимости от рода войск и финансовых возможностей ротмистра – от двадцати до восьмидесяти человек, – дал историческую справку Свешников.
– Значит, восемьдесят. Рота. А сколько нам нужно, чтобы городок взять?
– При классической раскладке, да в чистом поле, нужно человек двести. Три к одному. А в крепости… – слегка задумался историк. – Тот же Шеин, имея пятьсот человек, воевал против двадцати тысяч. А нас в Козельске тогда сколько было?
Воспоминания о том, как они умудрились выстоять перед многотысячным войском татар, грели душу. Но эпоха нынче другая, да и они сейчас в другом качестве.
– И есть у меня одно соображение, – продолжал учёный.
– План Свешникова понравился. Однако он требовал определённых затрат. И материальных – соорудить кое-какое снаряжение, и кадровых – привлечь местное население в качестве массовки.
С самого утра пан Велислав Нелюбович был недоволен. Неделю назад, когда полковник Струсь приказал ему занять Дорогобуж, ротмистр обрадовался, восприняв это не только как повышение, но и как нежданный, но заслуженный отпуск – до того осточертело осаждать треклятый Смоленск, где ежедневно рискуешь получить пулю со стены, либо, что вероятнее всего, – кирпичом по голове.
Стать комендантом города куда достойнее, чем ежедневно страдать от холода и поноса в палатке и мокнуть в траншее, потому что лёгкой кавалерии то и дело приходится спешиваться.
Ещё вчера пан ротмистр считал себя полновластным хозяином города и прикидывал, как ему воспользоваться ситуацией, чтобы отправить что-то полезное в родной фольварк и, если все будет хорошо, расстаться-таки со службой.
Уйти на отдых ротмистр имел полное право и в силу возраста, и по выслуге лет. Пан Велислав уже скопил достаточно злотых, чтобы осесть в родном крае, завести наконец-то семью и радоваться детям, а там, даст Бог, и внуков дождаться. Русь раскалывалась, как кусок необожжённой глины, и грех было не воспользоваться даром Фортуны.
Нелюбович не ожидал неприятных сюрпризов от московитов, хотя и ловил на себе недовольные взгляды горожан. Но что ему до городских обывателей?
В его родовой хоругви были не какие-то хлопы, собравшиеся от сохи в надежде на лучшую долю, и не прибившиеся к польскому войску остатки русских бандитов, а настоящие воины, вместе с которыми Нелюбович вышел из своего фольварка, воевал и со шведами, и с московитами.
Семьдесят ратников – это сила, с которой не справится и сотня стрельцов, не говоря уже о каких-то там горожанах. Но немолодой уже ротмистр прекрасно понимал, что без нужды с московитами лучше не связываться.
Всё-таки даже с таким количеством бойцов гарнизон не мог позволить себе полноценные караулы на стенах и регулярные патрули на улицах. Случись нападение извне – можно получить удар в спину.
И потому молодому и глупому подхорунжему Сметанке, решившему ради смеха сорвать платок с русской бабы, ротмистр приказал всыпать «горячих». Как шляхтича, хоть и загонового, подхорунжего надлежало пороть на ковре, но ковров во всём Дорогобуже не нашлось. Здесь, у полудиких московитов, они не водились в принципе. Плюнув, ротмистр приказал вынести из воеводского дома половик.
Сметанку, разумеется, было немного жаль, но седоусые соратники ротмистра порку одобрили. Наслышаны были, как за подобные «шалости» шляхтичей из войска царя Димитрия московиты утопили в Яузе.
Утром пришли худые новости. Один из слуг, сопровождавших коронный обоз в Речь Посполитую, явился запыхавшийся и перепуганный донельзя.
Хлоп сумел вырваться, за две мили до города загнал лошадь. С его слов, обоз попал в русскую засаду. Откуда здесь могли оказаться русские, способные устроить засаду, ротмистр представить не мог.
Войско московитского царя, разбитое под Клушино, уже должно было добежать до Москвы, а то и подальше. Наёмники-шведы сейчас где-то под Смоленском, договариваются с королем Сигизмундом о плате за службу, либо ещё о чем-то.
Какие-то разбойники? Вряд ли среди них найдутся безумцы, готовые напасть на обоз, который охраняет столько воинов… Любой из ратников Нелюбовича порвал бы в клочья с десяток разбойников, даже вспотеть бы не пришлось… Нет, таких шаек в окрестностях не водилось. Если бы появилась, Нелюбович узнал бы о том в числе первых.
Ротмистр был старым солдатом, битым жизнью, досыта повоевавшим за свои сорок пять лет и носившим на теле шрамы от шведской сабли, от русской рогатины и от турецкой картечи.