Введенская чуть слышно крякнула, покраснела еще больше, но продолжила:

– Привлечение общественности необходимо. Владимир Ильич Ленин отмечал, что главным образом успех борьбы с преступностью зависит от добровольного участия масс трудящихся в этой борьбе.

– Я это без тебя помню. Ты, Введенская, основной тезис позабыла: советский строй не порождает… что?

– Преступности, которая есть вредная отрыжка буржуазной науки.

– Молодец.

– …Однако, даже когда строй не порождает преступности, в обществе остаются вечно во всем правые индивидуумы, протестующие, склонные переоценивать собственную персону…

Полковник приказал:

– Остановись. Я тебе официальную версию напомнил, чтобы ты… что? Не забывалась. Но согласен с тем, что при отсутствии мыслей о том, кого искать, нам остается патрулирование и профилактика. Считай, получила добро.

– Благодарю.

– Я тебе ничего не приказывал.

– Так точно.

– Работай, пока Волина не выпустят с больничного.

– Есть. Только почему я? Даже не старшая по званию.

– Мало ли что не старшая. Прямо сейчас отправляйся к Сорокину – и на сегодня свободна. Выспись, что ли, а то синяя, как покойник.

– Есть.

– И в соседние районы, смежные с парком, лесополосой, отряди бойцов, пусть поговорят с тамошними. Но особо подчеркиваю: без паники, сиречь шума. Усекла?

– Так точно.

– Должно быть тихо. Понимаешь?

– Так точно, – поддакнула Катерина, совершенно ничего не поняв.

Как это все можно проделать негласно? Ночами привозить народ, незаметно вываливать под кусты всех доступных оперов, курсантов школ милиции, агентов? Лесные массивы незаметно прочесывать, чтобы никто не почуял?

Бред. Иными словами – совершенно невыполнимо.

Вернувшись в кабинет, она сняла трубку с телефонного аппарата:

– Город. – И, дождавшись ответа, заговорила медовым голосом: – Николай Николаевич, дорогой, это я, Сергеевна. Да погодите. Понимаю, но… Скажите Наталье – сегодня точно буду дома!.. Я уже еду… я ведь… Товарищ капитан, я по делу! Все нужны, обязательно. Через час буду.

…И вот среди бела дня лейтенант Введенская возвращается из центра, но не к семейству. Поэтому и в поезде, и сойдя на платформу, и на дороге от станции она трусила и озиралась. Упаси бог встретить саму золовку или даже кого-то из знакомых – обязательно донесут Наталье, что Катька вернулась, но домой не идет.

В райотдел лейтенант Введенская также пробиралась задами-огородами. Там ждало следующее испытание: вежливый и холодный, как лед, Сорокин.

Лишь потому, что было сказано, что дело важное, Николай Николаевич собрал свой нищенский оперсостав: лейтенанта Акимова, сержанта Остапчука, себя самого, сбросил трубку с телефона, приказал запереть двери.

Катерина, ощущая себя ведьмой перед коллегией инквизиторов, попила водички, изложила дело. Показала Любины фотографии. Спросила, есть ли у кого вопросы. Сержант Остапчук первым делом проворчал:

– Прямо так сразу… – И замолчал.

Лейтенант Акимов, откашлявшись, уточнил:

– Собачка не могла ошибиться?

– Раньше не ошибалась. К тому же на верность направления указывают схрон, удавка, следы.

Сорокин, лицом чернее тучи, повторил:

– Удавка, вещи, обувь. Что же, там, в дзоте, именно те вещи по предыдущим… кхм, эпизодам?

– По совокупности фактов можно предположить…

– А надо не предполагать, а проверить.

– Да, спасибо.

– Не за что, – машинально отозвался Сорокин, но опомнился: – Ты дура? При чем тут «спасибо»?!

– Николай Николаевич, понимаю, ситуация у нас критическая.

– Это у вас критическая! А у нас полная… – Капитан сдержался, не выругался, чуть более спокойно продолжил: – Людей нет. Население растет, приемник для дефективных в «Родину» заселяют, уже решено. А людей нет!

– Понимаю.

Капитан со свистом втянул воздух, зло прищурил глаз:

– Ни черта ты не понимаешь. Не играй в дипломатию, лиса облезлая, говори толком: что, след ведет к нашему лесу от центрального парка?

– Да.

– Полагаете, тут у него логово?

– И это возможно.

Акимов, откашлявшись, поднял по-ученически руку:

– Сергеевна, я понимаю, что собачка не ошибается. Но все-таки это не исключено: она же теряла след, и проводник высказал сомнение, и изменение характера следов. Преступник по рельсам мог вообще не дойти до нашего района или, напротив, уйти дальше, в область.

– След мог кто-то перекрыть, в похожей обуви, – добавил Остапчук.

– Вы правы. Была и такая версия. Потому я не утверждаю, что убийцу надо искать где-то на вашей… на нашей с вами земле. Наш район – ближайший густонаселенный к очерченному квадрату, на котором имели место быть предыдущие случаи.

– А другие районы – пусть себе потрошат? – съязвил Остапчук.

– В другие районы сигнал подан, – сухо сообщила Катерина. – И я тут не для того, чтобы переругиваться, выполняю приказ непосредственного командования…

– Ладно, ладно, завелась, – проворчал сержант, – толком говори, что делать.

– Вести разъяснительную работу среди родителей, педагогов, девочек указанного возраста, по возможности организовать общественное патрулирование.

Сорокин постучал карандашом по столу:

– Шутить изволишь? Так, ладно, чтобы не переругиваться… превенция – это чрезвычайно умно и мило, а искать кого?

Катерина, вздохнув, ответила:

– Кого угодно. Уголовника, имеющего судимость по аналогичным делам…

Остапчук резонно заметил:

– Такие изверги редко с зоны выходят. Там остаются, в отхожих местах. У нас в районе подобного навоза точно нет.

Акимов вмешался в разговор:

– Судимого, так? Соображающего, как и что мы обычно ищем. Может, бывшего, из органов?

Остапчук возмутился:

– Говори, да не заговаривайся. Где и когда ты такое у нас видел?

– Возможно, хромого, – добавила Катерина, не отреагировав. – По наблюдениям след одной ноги глубже другого следа. Размер ступни большой, не исключено, что высокий.

– Может, инвалида тщедушного? – предположил Сергей.

Капитан снова постучал карандашом по столу:

– Ты к тому, что физически слабый человек нападает на тех, кто не может дать ему отпор?

– Нечто вроде…

Сорокин заметил:

– Экивоки – это заразно. Глупая главковская привычка. Не нечто вроде, а именно так. Но удавка, примененная умело и неожиданно, уравнивает любые силы. К тому же, насколько я понял из ее блеянья, похоже, что жертвы по каким-то причинам подпускали его.

– Может, знакомый? – предположил Акимов.

– Или просто слово секретное знает, – добавил Остапчук, – имеет подход, удивляет.

– И не факт, что вот эта, – Сорокин ткнул пальцем в сторону Катерины, – нашла след именно убийцы.

– Вы правы, – покорно согласилась она, – уверенности нет, потому и лучше не упустить все возможные варианты.

Остапчук, откашлявшись, снова заговорил:

– И все-таки я бы, товарищи, предложил искать молокососа.

– Почему так? – спросил Акимов.

– Тычут острым наугад, и неоднократно, малолетние.

– …Или ненормальные, – добавил капитан.

– Или вообще бабы, – закончил сержант.

Введенскую передернуло.

– Только не это. И к тому же не наугад натыкано. Удары наносились точно.

Сорокин подвел итог:

– Все понятно: на всех обращайте внимание. На тех, кто появился недавно или наезжает время от времени… Есть такие, товарищ Остапчук?

– Ну как не быть! – съязвил Иван Саныч. – Свеженькая лимита прибыла с деревень – один другого краше. Кстати, вот, сразу отправляйте товарища следователя Акимова шерстить фабричный оргнабор, который понабрали на нашу голову.

Сергей в долгу не остался:

– Шерстить в таких случаях надо толкучки – вот первое дело!

– Вещи мы нашли, – заметила Катерина.

– А вот футляр пропал! – возразил Акимов. – Почему не предположить, что и у других он что-то ценное отбирал, тряпье складывал для коллекции, а ценное продавал.

– Снова мне отдуваться, – констатировал сержант.